Я сел за стол. Взгляд зацепился на свёрнутый пополам листок бумаги.

Я развернул его. Это оказалась записка от Кати.

Снова ёкнуло сердце. Неужели это то, о чём я думаю?

Закусив от волнения губу, я принялся читать.

«Георгий, прости за то, что я солгала тебе в прошлый раз. Это я убила мерзавца Хвылина. Тогда у меня не хватило сил, чтобы признаться. А сейчас из-за меня страдает самый дорогой человек на свете — мой муж, который взял на себя мою вину. Я проклинаю себя за слабость! А сейчас всё стало на свои места. Я должна пойти к следователю и рассказать как всё было. Пожалуйста, возвращайся домой и не вмешивайся. Ты сделаешь только хуже. Если можешь, извини меня за всё. Я не могу поступить иначе. Твоя любящая сестра, Катя».

— Эх, сестрёнка — сестрёнка! — вслух произнёс я. — Что же ты натворила? Как мне теперь прикажешь расхлёбывать ту кашу, что ты заварила?

Я заставил себя проглотить завтрак — хрен его знает, когда ещё удастся перекусить, и помчался к Самбуру, молясь, чтобы Катя не поспела туда вовремя и не наделала глупостей.

Иван с задумчивым видом изучал какие-то бумаги, когда я влетел в его кабинет.

— А, Быстров! — оторвался он от чтения и взглянул на меня без особого удовольствия. — Сказал бы, что рад тебя видеть, но не хочу врать. Мне твои родственники уже вот где сидят! — Он провёл ребром ладони по горлу.

У меня сразу опустились руки.

— Значит, сестра уже приходила?

— Приходила. Накатала явку с повинной, дала показания и всё такое, — подтвердил мои худшие опасения следователь.

— Хреново, — вздохнул я. — Где она сейчас?

— Да где ей ещё быть… Пока у нас сидит, — сказал Самбур. — Не в одиночке, само собой, но ты не бойся — в камере, куда её подселили, народ всё больше из «бывших», сплошная интеллигенция.

Сказав это, он фыркнул.

— Вань, я могу её увидеть? — попросил я.

— Быстров, ты совсем охренел?! Один твой родственник молчит как рыба, вторую несёт как понос… Третий ни свет ни заря прискакал и требует свиданки с задержанной по обвинению в убийстве! По-хорошему, на тебя тоже пора арест накладывать! — возмутился Самбур.

— Всё-всё! Я понял тебя, Ваня! — закивал я.

Не то, чтобы боялся, что Самбур выполнит обещание, но лишний раз его провоцировать точно не стоило.

— Не Ваня, а товарищ народный следователь! — насупился собеседник. — Не извольте забывать, товарищ Быстров, что вы сейчас находитесь в народном суде. Странно, что мне приходится делать вам, сотруднику уголовного розыска, подобное замечание.

Внимательно следившая за нашим разговором Раиса, покачала головой.

— Как скажете, товарищ народный следователь, — перешёл на официальный язык я. — Если дозволите, выскажу пару соображений.

— Слушай вас, товарищ Быстров. Вы собираетесь дать показания под протокол? — Самбур положил перед собой пустой бланк, обмакнул перо в чернильнице и взял на изготовку.

— Пока нет. Но мне кажется, вам, товарищ народный следователь, будет полезно услышать мои доводы.

— Я вас слушаю.

— Моя сестра никого не убивала. Её показания — самооговор, жест отчаяния. Они считает, что взяв вину на себя, спасёт мужа.

— Даже так? — усмехнулся следователь. — На чём же основаны ваши доводы, товарищ Быстров?

— На знании человеческой психологии, — твёрдо объявил я.

— Ого, — ухмыльнулся Самбур. — И, простите за нескромность, у вас, наверное, имеется какой-нибудь документ, который может подтвердить ваши познания, а, быть может, учёную степень? Вы случаем не профессор психологии?

— Товарищ народный следователь, я не профессор психологии — тут вы попали в точку, но моя работа обязывает знать некоторые азы этой науки. Невозможно быть хорошим сотрудником уголовного розыска, если ты не умеешь разбираться в людях.

— Вот оно как… — с насмешкой протянул Самбур. — И вы, конечно, сейчас способны продемонстрировать нам эти знания и умения… Может, владеете каким-нибудь магнетизмом, внушаете людям свои мысли?

— Так далеко мои способности не зашли, — спокойно ответил я, но кое-что показать умею.

— Рая, — обратился к напарнице следователь, — сейчас нам будут показывать цирковые фокусы. У тебя как — найдётся свободная минутка?

Раиса улыбнулась.

— Давненько я не бывала в цирке. Погляжу с удовольствием.

Самбур переключился на меня.

— Билеты нужно приобретать или для сотрудников народного суда представление бесплатно?

— Для вас, а особенно для Раисы — всё абсолютно бесплатно, — с крайней степенью любезности ответил я. — Мне понадобится лист бумаги и ручка. Одолжите, товарищ народный следователь?

— Ну, конечно… Я на всё готов ради такого артиста.

Он подал мне бумагу и готовальню.

— Благодарю. Пожалуйста, не подсматривайте, пока я буду кое-что писать, — попросил я.

— Конечно-конечно, — Самбур отвернулся.

Я набросал на листке три слова, помахал бумагой, чтобы чернила высохли и положил лист на стол тыльной стороной кверху.

— Можете поворачиваться.

— Итак? — вперил на меня острый взгляд следователь. — От меня ещё что-то потребуется?

— Да.

— Если я должен выпустить кого-то из камеры или пронести заключённому в тюрьму пистолет и напильник, сразу говорю — не пойдёт!

— Ну что вы! — серьёзно произнёс я. — Всё, что от вас требуется — быстро отвечать на мои вопросы. Поверьте, они никоим образом не касаются вашей профессиональной деятельности.

— И сколько их будет… этих ваших вопросов?

— Только три.

— Три… Хорошо, задавайте.

— Отлично. Известный русский поэт.

— Пушкин, — выпалил следователь.

— Часть лица?

— Что? — не понял Самбур.

— Часть лица, — повторил я.

— Нос, — с секундной задержкой ответил он.

Раиса с огромным и всевозрастающим интересом следила за нашим разговором.

— Фрукт?

— Яблоко. И это всё? — разочарованно вздохнул Самбур.

— Всё, — подтвердил я, переворачивая лист. — Читайте, что я записал до того, как начал задавать вопросы.

— Пушкин… нос… яблоко, — наморщив нос, прочитал следователь.

Его глаза удивлённо расширились.

— Какого хрена?! Быстров, ты… ты что, скотина, внушил мне ответы?

— Нет, конечно, — засмеялся я. — Это просто маленький психологический тест. Не обижайтесь, товарищ народный следователь, но примерно девять из десяти человек ответят на него также, как ответили вы.

— Кстати да, — закивала Раиса. — У меня ответы были точь в точь такие, как у тебя, Ваня.

— Ну, хорошо, и какой вывод лично я должен был сделать после этого теста? — насупился Самбур.

— Только такой, что я немного соображаю в человеческой психологии. Да, не как профессор, но в нашем случае этого и не нужно. Моя сестра никого не обвиняла. Она лишь действует, как любящая и преданная супруга: любой ценой спасает самого дорогого ей человека.

— Знаешь что, Быстров! — усмехнулся следователь. — Я, может, не такой знаток человеческой натуры, как ты, и эти ваши психологические штучки-дрючки для меня тёмный лес, но у меня достаточно мозгов, чтобы понять — твоя сестра старательно лепит горбатого. Я во время допроса тоже позадавал ей кое-какие вопросики. Так вот — она сыпется на мелочах: не помнит, во что был одет Хвылин, из чего она стреляла, сколько раз, где произошло убийство… и прочая, прочая, прочая… Дураку ясно — ни хрена она не знает!

— Так какого рожна ты её в обезьянник запихал! — вспыхнул я.

— Такого, чтобы не морочила следствию голову! — рявкнул следак. — За лжесвидетельство, между прочим, тоже ответственность полагается! И, если она сейчас в камере не посидит и не одумается, то пусть пеняет на себя. Я твою сестру предупредил.

— Блин, Ваня, так чего ты мне сразу этого не сказал? — с облегчением произнёс я.

Самбур на сей раз проглотил «Ваню» и ответил гораздо спокойней:

— Да потому что вы, Быстровы, уже в печёнках у меня сидите! Не переживай, Быстров, твоя сестра уже вечером будет дома, а пока пусть посидит — это чтобы впредь была науку.