— Уф, еле успел, — вытирая пот со лба сказал он. — Ветров сказал, что вы едете Борща брать, а я как раз освободился.

— Товарищ Шуляк, — коротко представил его Кондратьев. — А это товарищ Быстров — наш добровольный помощник.

Мы обменялись рукопожатиями.

Машина вылетела на Невский — если быть точнее, сейчас он носил название Проспекта 25-го октября, вот только вывески на домах ещё не сменили. Да что говорить про обычные дома, если даже на здании губернского уголовного розыска всё ещё висела табличка с адресом «Адмиралтейский проспект, дом 8».

— Гони, Федя, гони! — нетерпеливо произнёс Кондратьев.

— Я и так выжимаю из «Фиата» последние соки! — сразу отозвался водитель. — Куда сильнее-то!

Внезапно на тёмном перекрёстке откуда-то сбоку вылетел грузовик. Мелькнула открытая кабина, дощатый борт кузова. Шофёр явно не видел нас, машина шла наперерез нашей.

— Твою мать! — заорал Федя, выкручивая руль.

Но было уже поздно.

«Фиат» на большой скорости впечатался в борт грузовика. Раздался треск, звон, визг тормозов, меня перебросило с заднего сидения на водительское, а Кондратьева словно катапультировало — он кубарем перелетел через капот и исчез где-то впереди.

Я с трудом приподнялся, башка кружилась, в ушах звенело, во рту чувствовался привкус крови — кажется, разбил губу.

— Серёга, где Серёга? — крикнул Бодунов.

Он чудом удержался на своём месте, наверное, успел за что-то схватиться перед ударом.

Я слабо махнул рукой.

— Где-то там. Сейчас проверю.

Появился насмерть перепуганный водитель грузовика — в кепке, стёганной телогрейке.

— Мужики, все живы? — простуженно просипел он.

— Ты чего творишь, сучёныш! — накинулся на него наш водитель — Федя. — Тебя, сволочь этакую, не учили на дорогу смотреть?! Да если из-за тебя, гад, люди погибли — я ведь лично на месте шлёпну, как контру!

— Вы что?! — Шофёр попятился. — Я ж не нарочно!

Федя начал крыть его трёхэтажными матами.

Под его громогласную ругань я наконец выбрался из автомобиля и обнаружил Кондратьева. Будущая легенда советского сыска сидела на земле, рядом лежала слетевшая при аварии с головы кепка.

— Ты как? — спросил я.

— Ещё не понял, — признался он. — Такое чувство будто рядом снаряд от трёхдюймовки жахнул. Ощущения непередаваемые.

— Встать можешь?

— Отчего же не смочь? Смогу. — Он резво вскочил на ноги, затем нагнулся, поднял с земли кепку и, стряхнув с неё грязь, снова нахлобучил на голову.

Потом с сожалением оглядел изгвазданный костюм.

— Даже не знаю, как теперь жене на глаза показаться… Видок, наверное, хуже босяцкого.

— Главное, что живой, — успокоил его я.

— Это верно, — усмехнулся он.

ДТП — оно и в начале двадцатого века — ДТП, то есть ничего хорошего. Из позитивного было разве то, что самой пострадавшей стороной оказался несчастный «Фиат» уголовного розыска. Со слов Феди чинить её будут долго и мучительно: главной проблемой было отсутствие запчастей.

Сам водитель и пассажиры, конечно, пострадали, но дальше синяков и ушибов не зашло, хотя показаться врачу необходимо — тем более мне, я ведь ещё не вылечил руку. Кровь на повязке не выступила — хоть тут повезло.

Как часто бывает после таких событий, все были взбудоражены и переполнены адреналином просто под завязку.

Скажи кому, что попаду в аварию, устроенную на перекрёстке двумя допотопными авто — не поверят. Хотя, сама по себе история с моим переносом — невероятнее некуда. Так что удивляться нечему.

Фёдю пришлось оставить на месте происшествия, а мы вчетвером отправились к хате, на которой скрывался Борщ, пешочком.

По пути я расспросил Кондратьева, чем же знаменит этот самый Сеня Борщ.

— Та ещё сволочь, — пояснил Сергей. — Раньше был карманным вором, потом переквалифицировался в налётчика. Очень дерзкий и наглый, жизнь человеческая для него копейка — убьёт и даже не поморщится.

— С психикой у него вообще плохо, — подхватил Шуляк. — Представляешь, зимой людей на морозе раздевал догола в подворотне и холодной водой обливал, чтобы те, значит, совсем околели. Не лень с собой было ведра таскать! Мы как-то его из-за ведра этого чуть не поймали — мужика одного вечером на улице приметили: смотрим — вроде под описание подходит, вёдра на коромысле куда-то прёт. Мы его тормознули: мол, документики покажите, гражданин хороший, а он шпалер достал и ну палить!

— Ушёл? — спросил я.

— Ушёл, — вздохнул Шуляк. — Потом ещё три раза засады устраивали на него: наколочки вроде были верные и действовали аккуратно, а поди ж ты — угрём выскальзывал. Про него байки ходят, что заговорённый, мол, бабка какая-то нашептала да так крепко, что не подступиться ни с какой стороны, но это всё, конечно, тёмные предрассудки… Не верят у нас в это.

— Ну, кто не верит, а кто, говорят, эту самую бабку-то и искал, — подмигнул Кондратьев.

Шуляк смутился:

— Так я это… думал, что найду старую ведьму — она много должна про Борща знать! Дожму как положено и на душегуба выйду.

— С агентурой надо лучше работать, — бросил Бодунов. — Если бы нам не помогли его дружка Цыгана взять, искали бы мы Борща до самой победы мировой революции.

— Не, год это, конечно, долго, — сказал Шуляк, а мне стало немного смешно от святой наивности этого явно хорошего человека.

Хотя… его можно понять, именно сейчас всем казалось, что ещё немного, чуток поднажать и вот оно — счастье для всех. И в чём-то это даже здорово: идти вперёд и видеть такую ясную и чёткую перспективу.

— Так, а ну тихо! — сказал Кондратьев. — Почти на месте.

Мы подошли к неприметному дому. Он казался тёмным и вымершим, лишь окна на первом этаже были подозрительно освещены. Из приоткрытых форточек доносился женский смех и отголоски чьих-то разговоров.

— Это шалман… Кабак то есть, — пояснил Кондратьев, заметив недоумение у меня на лице. — Держит его какой-то китаец. Прежде в подозрительных делах замечен не был, так что мы его не трогали, да теперь, видно, черёд пришёл.

— Сколько тут входов и выходов? — сразу спросил я.

— Много, — безрадостно отозвался Сергей. — И парадный, и чёрный, ещё и потайной наверняка имеется — тут публика осторожная. Если приспичит, так и из окна сигануть можно — этаж-то первый, не разобьёшься. А нас только четверо — хоть разорвись.

— Надо будет — разорвёмся, — откликнулся Шуляк с преувеличенным оптимизмом.

— Ну-ну, — хмыкнул Кондратьев.

— Делаем так, — стал распоряжаться Бодунов, — раз уж нас мало идём все сразу и нахрапом, чтобы никто не успел поднять панику. На перекрытие входов и выходов людей у нас нет, распылять силы нельзя — поэтому от быстроты и слаженности наших действий зависит успех операции. Помните, что наша главная цель — Борщ. Если и уйдёт какая рыбёшка помельче — хрен с ним, выудим в другой раз. Но этого душегуба мы обязаны арестовать именно сегодня. Будет отстреливаться — кончайте без сожаления. Оно может и к лучшему будет. Он всё равно одиночка, сдавать ему некого. Вопросы есть? — спросил он и сам же ответил:

— Вопросов нет.

Мне стало грустно: тщательно организованной нашу операцию точно не назовёшь. Тут по-хорошему надо перекрывать даже не дом — квартал, да так, чтобы ни одна сволочь не проскочила, но что поделать, если против нас играет всё: и нехватка людей и пресловутый фактор времени. Да и вообще, в жизни гладко бывает только на бумаге. А вот овраги — так на каждом шагу.

Однако азарт постепенно взял своё. Играем тем, что есть. Авось, среди карт, что нам сдали, найдутся и козыри.

— Готовы, товарищи? — внимательно посмотрел на нас Бодунов.

— Готовы, — вразнобой ответили мы.

— Тогда оружие к бою! Мы идём! — И он первым направился к двери.

— Кто? — спросил сиплый голос за дверью.

— Не узнаёшь? — притворно удивился Бодунов. — Это я, Цыган!

— Не узнаю, — ответил сиплый. — Слово говори.

— Четыре сбоку — ваших нет, — назвал кодовую фразу Бодунов.