Сейчас чуть ли не в каждой более-менее обеспеченной семье есть домработницы: живущие в одной квартире с нанимателями или приходящие. Чуть погодя, когда народ из деревень валом попрёт, ситуация только ухудшится. Люди станут искать любую возможность приработка в городе. Пока что на селе чуть сытнее, благо НЭП отменил продразвёрстку.

Стараясь оставлять по минимуму следов, я подошёл к шкафу и внимательно осмотрел книжные полки. На них преимущественно стояли увесистые фолианты, напечатанные ещё до революции — что ни корешок, то сплошные «яти».

По идее, если хозяйка поэтесса, должны быть собственные публикации, какие-нибудь печатные томики, сольные или групповые сборники стихов. Творческие люди честолюбивы, просто обязаны выставить личные достижения на самое видное место.

Но… чего нет, того нет. Или Зина Ангина сверхскромница, во что я верю слабо, или не такая уж она известная поэтесса.

Хотя, погодите-погодите — я увидел стопку литературных журналов, часть из них тоже относилась к дореволюционному периоду. В каждом вставлена закладка.

Ставлю рупь за двадцать — оно!

Я взял самый верхний, открыл место, заложенное шёлковой закладкой (надо же как мы себя любим!).

Ну вот, пошли достижения — на страничке отрывок из поэмы «За чертогами мглы» поэтессы Зины Ангины. Год написания — 1922-й. Свежачок…

Пробежался глазами по строчкам и ощутил странное чувство: буквы читались, складывались в слова, но понять, о чём речь, не представлялось возможным.

Плюнул и отложил журнал в сторонку. Не моё это, точно говорю! Даже не сомневаюсь, в остальных такая же муть.

И, боже мой, какая же каша в голове у этой дамочки!

Так… А это что? Квитанция из типографии, счёт за услуги, причём оплаченный. Плата за тираж поэтического сборника «Могильный крест», заказчик Зинаида Марковна Хвылина. Побежали, побежали тараканы…

Вот и договор: типография некоего Каплина Абрама Моисеевича обязуется в срок до… короче, до послезавтра, напечатать весь тираж сборника.

Понятно, классическое почёсывание чувства собственного величия — печать за свой счёт. Сколько типографий держится на плаву благодаря таким вот графоманам как незабвенная Зинаида Марковна.

А самих книжек-то не видать. Выходит, ещё не забрала тираж.

Закончив с осмотром гостиной, перешёл в спальню. Как говорил один мой хороший друг: «прихожу в прокуратуру — а там бардак!». Так вот, в спальне был реальный бардак.

Постель не застелена, всюду разбросаны вещи — преимущественно из женского гардероба.

Сырость, затхлость и опять же пылища и грязища, причём не только в углах.

Так подействовала смерть мужа, что у женщины руки опустились? Не думаю, тут явно не убирались уйму времени, то есть когда Хвылин ещё был жив.

Комнат в квартире было три, последняя использовалась как кабинет, скорее всего, ныне покойным мужем: на письменном столе несколько потрёпанных брошюр по военному делу.

Моё внимание привлекла толстая шнурованная тетрадь.

Дневник, обрадовался я.

Хренушки — конспекты лекций, написанные убористым мелким почерком.

Я вчитался и сам не заметил, как втянуло.

Оказывается, Хвылин был не только бабником, он ещё тщательно готовился к занятиям и имел хороший слог— вот почему его держали в военшколе.

Спецы всегда в дефиците. Особенно такие, которые умеют ясно излагать материал, а тут всё чётко и по полочкам. Просто мечта…

Я и в кабинете старался оставлять следы по минимуму, просто так, по оперской привычке. Даже не полез открывать ящички стола — наверняка, тут уже делали обыск и всё, что хотели, нашли. Но ручки шаловливые так и тянулись…

Что касается журнала и тетради, которые я пролистал: даже в мои времена, когда научно-техническая революция развивалась семимильными шагами, снять отпечатки пальцев с бумаги — не такая уж простая и легко выполнимая операция. Нингидрин, уже изобрели, но использовать это химическое вещество для дактилоскопии догадаются только спустя тридцать лет, да и то поначалу не у нас.

Но это так, лирика…

Кухня тоже была пустой. Я понюхал — сырость никуда не делась, однако запахи приготовляемой пищи к ней не примешивались. Если здесь и готовили, то довольно давно.

Оставались уборная (проверка показала, что там, кроме скучающего «фаянсового друга», больше ничего нет) и ванная комната.

Моется? Но тогда бы я слышал плеск воды и прочие звуки.

Выходит, что пусто, но для очистки совести необходимо проверить.

— Зинаида Марковна! — громко позвал я.

Не дождавшись ответа, открыл дверь, которая, как и входная, оказалась не заперта.

Лучше бы я туда не входил! И вообще, лучше бы меня сегодня здесь не было.

В помещении, стены которого примерно до высоты человеческого роста были покрыты кафельной плиткой, на небольшом возвышении находилась ванная.

В ней на простыне лежала совершенно обнажённая женщина.

Скорее всего, та самая Зинаида Марковна, которую я так искал и к которой у меня накопилось так много вопросов. Но, увы, она больше никогда не заговорит. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять — передо мной труп

На полу валялась окровавленная опасная бритва, на небольшом табурете стояли початая бутылка вина и пустой бокал.

Я опустил палец в красную от крови воду — она ещё не успела остыть. Сама же горячая вода подавалась из установленного тут же титана: в квартире Кати такого не было.

На левой руке виднелся глубокий и обширный порез. Вода тщательно омыла рану, кровь даже не запеклась, я прекрасно видел края пореза.

Мне приходилось уже сталкиваться с подобными случаями, когда люди лишали себя жизни в ванной, наглотавшись всякой гадости, а потом полоснув по вене бритвой или ножом.

На первый взгляд всё выглядело как самоубийство, на второй — тоже.

Если так — по идее должна остаться посмертная записка. Хвылина — поэтесса, не могла она уйти на тот свет, не оставив за собой последнего слова.

Бинго! Кажется, есть.

Предчувствия меня не обманули. К небольшому зеркалу, повешенному над рукомойником, была прикреплена записка.

Стараясь ничего не трогать, я прочитал стихотворное прощание с жизнью:

Не надо смотреть на меня

Одиночество — худшая мука

Ты ушёл, я осталась одна.

Бог ты мой — это жуткая скука!

Так прости же меня, мой супруг

Я навстречу к тебе улетаю…

Выходит, и впрямь — самоубийство… Не сказать, что написано совсем уж эзоповым языком. Муж погиб, Зинаида Марковна от тоски и отчаяния наложила на себя руки.

Логичная и довольно стройная версия. Любое следствие с жадностью схватится.

Только мне от того не легче.

Единственная свидетельница умерла и унесла с собой в могилу слишком много секретов. Что на самом деле происходило в тот день, почему она солгала о визите Александра…

Что мне остаётся делать? Ясно что — искать, кто её убил и попытался инсценировать самоубийство.

Лязгнул замок, дверь распахнулась. В дверном проёме обрисовался чёткий контур мужской фигуры в милицейской форме — её недавно начали вводить, но полный комплект, даже в Петрограде, удалось получить считанным единицам. Что говорить о провинции…

— Кто тут Быстров? — прокуренным басом спросил милиционер.

— Ну я, — лениво отозвался я, пряча карты.

Хоть это и было запрещено, но кто-то из задержанных протащил с собой колоду, и шестеро «пассажиров» камеры для временно задержанных при отделении милиции, в число которых входил я, коротали время карточной игрой.

Профессиональных «катал» и прочих шулеров среди соседей не нашлось, «резались» мы на интерес, ничего не ставя на кон. Всё равно, других развлечений не имелось.

— С вещами на выход! — объявил милиционер.

Давно бы так!

— Всё, мужики! Бывайте! — радостно поднялся я с жёсткой скамьи, укрытой вонючим, набитой соломой тюфяком, в котором всю ночь кто-то подозрительно ползал и копошился.