— Замётано, — кивнул я.

Обед сегодня состоял из яичницы с салом. Не знаю, где Катя раздобыла продукты — в магазины мы не заходили. Скорее всего, одолжила у соседей.

Перекусив, стал собираться, спросив у Кати, что за следователь ведёт дело её мужа и где его найти.

Из Катиного объяснения вышло, что далеко идти не придётся. Мне был нужен народный следователь 3-го отделения народного суда Василеостровского района некто Иван Самбур.

Сестра порывалась пойти со мной, но я сказал, чтобы она оставалась дома.

Посмотрим, что ты за фрукт, товарищ Самбур, с чем тебя едят и можно ли с тобой сварить кашу. В прошлом мне обычно удавалось найти общий язык со следаками. Даст бог, получится и здесь.

Смущало то, что со слов Кати этот Самбур над ней издевался. С другой стороны, в её положении всё, что направлено против её мужа, будет выглядеть сплошным издевательством.

В общем, без личной встречи не обойтись. Если нормальный мужик — вопрос порешаем. Если упрётся как баран в новые ворота (бывают и такие), подключим тяжёлую артиллерию в виде рекомендательного письма.

Правда, большой уверенности в том, что питерское угро пойдёт навстречу коллегам из провинции, нет, но глупо не использовать эту возможность.

Как действовать, если не сработают оба варианта, я пока даже не предполагал. Как говорила мама: «будет день — будет пища». Слышал, что эта фраза родилась из молитвы «Отче наш» — «Хлеб наш насущный, даждь нам днесь».

В общем, ввяжемся в драку, а там будет видно.

С такими мыслями я и отправился искать этот самый народный суд Василеостровского района.

Суд располагался в трёхэтажном здании с унылым фасадом, лишённым даже малейшего намёка на украшения, если не считать небольшого балкончика, нависшего прямо над входом, и треугольной надстройки на крыше. Обычное присутственное место.

Коричневая дверь распахнулась перед моим носом, выпустив на улицу вереницу людей, в которой безошибочно угадывались представители разных сословий: от «бывших» до революционных матросов.

Дождавшись, когда выйдет последний в этой почти бесконечной цепочке, я зашёл внутрь.

— Вам куда? — сразу среагировал дежурный.

— Мне к следователю Самбуру. Подскажите, как его найти.

— Второй этаж, направо — на двери будет табличка.

— Спасибо.

Я поднялся на второй этаж, нашёл нужную дверь и, постучав, открыл.

В просторном кабинете никого не было, кроме женщины, которая с отсутствующим выражением на лице, курила папироску.

— Гражданин, вы по какому вопросу? — равнодушным тоном спросила она.

— Я к следователю Самбуру.

— Побудьте в коридоре. У товарища Самбура пока заседание в суде. Он примет вас сразу, как освободится.

— Благодарю вас.

Я снова вернулся в коридор и сел на ряд стульев, приставленных у дверей. Жуть как не люблю оказываться в качестве просителя.

Ждать пришлось не меньше часа, пока коридор не заполнился толпой возбуждённых людей: очевидно, заседание закончилось, присутствующие на суде расходились.

К кабинету не спеша продвигались двое: высокий парень с тощей шей, торчавшей из воротника гимнастёрки, и опавшими щеками на слегка вытянутом лошадином лице — как говорится: кожа да кости, и мужчина лет сорока пяти, плотно сбитый, коренастый, с пухлой папкой в руках.

Они остановились напротив меня, и я невольно стал свидетелем их горячего разговора.

— Знаешь, Ваня, я всё понимаю, кроме одного! — жестикулируя говорил коренастый. — Как можно настолько не уважать суд, чтобы загаживать помещение окурками и плевками, сидеть во время заседания в шапках, на глазах у всех сворачивать цигарки и курить?! В голове не укладывается…

Собеседник кивнул.

— Знаешь, после того, как обвиняемый закричал «Это не суд, а кумедь, плевать я хочу на вас», прямо руки зачесались — достать наган и кокнуть гада прямо в суде! Распустили мы обывателя, Гриша, слов нет!

— Я тут на днях был на выездной сессии ревтрибунала — так его зачем-то в местном гостеатре устроили. Представляешь: темнота, ничего не видно, суд заседает на сцене — единственный источник света — полузаваленное чем-то окно. Зрителю, смотрящему на суд видны криво поднятый занавес, суфлёрская будка, висящие на потолке декорации и где-то в глубине сцены, маленький столик и за ним три смертных фигуры, а вернее — тени. Обвиняемые, защита, обвинители — сидят на скамьях вместе с публикой, которая привыкла в этом здании смотреть всякие «комедии». Весь театр наполнен табачным дымом… Курят, не переставая, члены трибунала, обвинители и защитники, смолят обвиняемые… Люди не проникаются серьёзностью момента, полагают, что всё это какой-то фарс, дешёвый водевиль!

— Ты так красиво расписал всё, — хмыкнул Иван — скорее всего, тот самый следователь Самбур. — Тебе бы статью в наш еженедельник написать.

— Так я и напишу! — горячась, воскликнул коренастый. — Сегодня же напишу и отправлю в редакцию «Советской юстиции», Ну, а напечатают или нет… вопрос совести товарищей из газеты. Но превращать в балаган наш суд — не могу и не позволю! Душа болит.

— Ладно, бывай! — Иван пожал коренастому руку. — А со статьёй не затягивай. Надо бить всякую сволочь и делом и печатным словом!

Его взгляд упал на меня.

— Товарищ, вы ко мне?

— Если вы следователь Самбур, то к вам, — поднялся я.

— Да, это я. Заходите, — коротко бросил он.

Мне сразу не понравилась откровенная неприязнь, с которой следователь смотрел на меня. Совершенно непонятно, чем она была вызвана — виделись мы впервые в жизни, да и цели своего визита я ещё не сообщил.

Женщина в кабинете оживилась. Курить она закончила и теперь что-то записывала в прошнурованную тетрадь.

— Как всё прошло, Ваня? — подняла голову она.

— Нормально, Раиса. Вломили контре по первое число. Суд принял сторону обвинения, — с некоторым злорадством сказал следователь.

От интонации в его голосе веяло чем-то нехорошим, я интуитивно почувствовал, что разговор у нас не склеится. Хороший опер такие вещи улавливает на ходу. Хватило секунды, чтобы считать на кого я нарвался.

Зря я начал с него, очень зря. Передо мной был яркий типаж упёртого фанатика, который не способен рассматривать иные точки зрения, кроме собственной.

Жаль, время невозможно обратить вспять. Но раз уж я здесь, отступать было поздно.

— Присаживайтесь, — пригласил следователь.

Я сел напротив его стола.

— Так по какому вы вопросу, гражданин? — вроде буднично спросил следователь, но потому, что меня не назвали товарищем, было ясно — у Самбура имелось какое-то предубеждение на мой счёт.

Только непонятно, чем оно вызвано…

— Я насчёт уголовного дела в отношении Александра Быстрова, — произнёс я.

— Ну и? — откинулся на спинку стула Самбур.

Он явно напрягся и был взведён как пружина в часах.

— Дело в том, что я прихожусь Александру родственником. Он — свояк, муж моей сестры — Екатерины Быстровой, — всё сильнее понимая, что влипаю по полной, сказал я.

Теперь во взгляде Самбура появилось плохо скрытое презрение.

— Свояк значит… Ну-ну. Тогда у меня для вас плохие новости: дело практически закончено, остались небольшие формальности. Через пару дней отправлю его в суд.

— То есть вы считаете, что Александр — убийца?

— Убийца он или нет — определит суд, — брезгливо, сквозь зубы, бросил следователь.

— Но лично у вас никаких сомнений на этот счёт нет?

— Знаете что — гражданин… Не знаю, с какой целью вы сюда явились и что вынюхиваете, но я начинаю думать, что здесь попахивает какой-то провокацией. Если вы в сию же секунду отсюда не уберётесь, я вызову милицию и распоряжусь задержать вас до выяснения обстоятельств, — Самбура аж затрясло.

— Может не стоит так кипятиться, товарищ следователь, — устало произнёс я.

— Какой я тебе — товарищ! — вспыхнул тот.

— Ваня! — окликнула его Раиса, но Самбур ожёг её недовольным взглядом.