— Возможно, завтра мы доберемся до нужного места.

— Скорее бы уже на Заграйт, — тяжело вздохнула Берта. — Как там окажемся, я подам отчет об этом секторе.

Я не решилась поднять глаза, потому что боялась найти во взгляде Карлоса такой же вопрос.

Может, он передумает?

Вдруг поймет, что не нужна ему такая обуза, в виде женщины и ребенка, что может разрушить всю его жизнь?

Тряхнув головой, я устыдилась собственных мыслей.

Карлос никогда ни словом, ни делом не позволял мне усомниться в своей решимости и преданности. Как я вообще могла подумать, что он способен на подлость после всего, что случилось?

Ай-яй-яй, Оттавия.

Пора бы уже перестать считать, что никто не желает тебе добра.

Вместе с дымом в небо подлетали искры, а граница между светом и мраком вокруг проступала все резче: через час уже можно было потрогать ночь рукой, погружаясь в нее, как в мякоть диковинного фрукта, пахнущего влажной землей и горечью древесной коры.

— Мои сорванцы никогда в жизни не поверят, что такое может на планете твориться, — взгляд Берты скользил по кромешной темноте, а в глубине зрачков женщины плескалась усталость и какое-то нечеловеческое умиротворение. Будто она приняла ситуацию и не собиралась лишний раз дергаться без крайней необходимости. — Будут смотреть на меня круглыми глазищами и говорить, что это все выдумки.

— У тебя наверняка целая пачка таких историй, — улыбнулась я. — В новых колониях всякое случается.

— Вот только еще никогда меня не пытались убить странные твари, которых не берут пули!

— Все бывает в первый раз, — усмешка Карлоса заработала ему шутливый подзатыльник от Берты. — Эй!

— Ох не каркал бы ты, Карлито!

— У компании появится повод задуматься о дополнительной защите своих колоний.

Берта только презрительно фыркнула.

— Пха! Ты вспомни все те колонии, где мы побывали. Компанию интересуют только разработки сциловых жил, новые минералы и знания. Больше ничего. Взять, к примеру, того же Илиаса. Сомневаюсь, что хоть кто-то вспомнит о его смерти через пару-тройку недель.

Упоминание Илиса больно кольнуло сердце. В кармане все еще лежал его талисман, и я думала, что мне с ним делать дальше.

Я не смогу похоронить погибшего как положено. Не смогу даже вернуться, чтобы его тело найти, ведь это значит, что придется снова ступить в лабиринт обезумевшего города, преодолев портал, а следовательно — еще раз погрузить себя в иную реальность.

Из горла вырвался сдавленный смешок.

Какое тело?

Нечто превратило его в кучку пепла, лишив всякой надежды на нормальные похороны.

Илиас навсегда останется узником этой планеты; возможно, его душа никогда не попадет к Садже. Он никогда не познает радость перерождения, не получит новую жизнь — и от этой мысли становилось горько и больно.

Я должна была что-то сделать.

И не могла.

Беспомощность. Это чувство будто вросло меня, пустило глубокие корни, мучая и отравляя.

— Слышащие — ценный ресурс, — неуверенно сказала я.

— Я знаю, что таких, как ты, все еще воспитывают где-то в застенках компании. Сколько уже выращено Слышащих, ты в курсе? А в курсе, что возраст их с каждым разом все меньше? Во имя Саджи, я однажды на задании увидела девчушку лет пятнадцати! Компания не ждет, — кивнула Берта. — Если бы вы были единственными, то относились бы к вам, как к фарфоровым статуэткам, а так…

Женщина махнула рукой.

— Впрочем, — добавила она, — это не значит, что им плевать, чем занимаются их сотрудники. Но вот ты мне скажи, Оттавия. Неужели среди Слышащих не могут быть крепкие, эмоционально стабильные люди? Почему вас растят такими хрупкими, почти неподготовленными, вынужденными полагаться на сопровождение? А если бы тебе попались не я и Карлос? А если бы на нас напала целая орава местных тварей? Ты умеешь стрелять, да, но…

— Да все просто, — хмыкнул Карлос. — Чтобы игрушки были зависимы от своих хозяев. Вот ты, эмоционально и физически подготовленная женщина, долго бы проработала на эту контору?

— Очень недолго.

— Дело ведь не в этом! — возразила я, медленно закипая. — Слышащие получают возможность использовать свой дар. Двигаться от планеты к планете, прикасаться к древности, впитывать в себя знания камня.

— Свободные хлеба могут позволить вам то же самое, — Берта с наслаждением впилась зубами в питательный брикет. — Правда, компания — это не благотворительная организация, конечно. Просто так ни один ребенок не отдаст свои игрушки.

— Даже если Слышащий сбежит, то что он будет делать? — мой голос дрогнул. — Как он будет жить? Оторванный от единственного, что делает нас… цельными. Мотаться от края до края галактики — это совсем непросто. И ты не знаешь, — закусив губу я попыталась отогнать картины прошлого, что настойчиво стучались в дверь, которую я давно закрыла, — как нас воспитывали. Компания — наша единственная опора и защита. Наш друг, мать и семья. Они создали нас, кормили, обучали. Воспитывали нас, как собственных детей.

— И убивали вас, — тихо сказала Берта.

— Мы верили, что не просто так. И верим.

— Одной веры для жизни маловато. Илиас, наверное, тоже верил, но уверена, что перед самой смертью он жалел, что оказался здесь.

Мне нечего было ответить. И, что самое горькое, я была почти уверена, что так и есть.

Он жалел.

Воспитанный, как и я, в изолированной комнате, под присмотром исследователей и врачей, он все равно был человеком.

Все мы были.

И мы хотели жить.

Жуткая, противоестественная дилемма.

Заниматься делом, что помогает тебе чувствовать себя полноценным и каждый раз думать, что, возможно, в другом месте тебе было бы лучше.

Ты бы не гнил где-то в неизвестном городе, превратившись в кучку жирного пепла.

— Это все равно не ответ на вопрос, чем бы Слышащий мог заниматься.

Берта пожала плечами.

— Вольным стрелкам бы ваш дар пригодился — они часто ищут те же сциловые жилы ради продажи. И с камнем пообщаешься, и денег заработаешь.

— Слишком велик риск…

Усмешка женщины заставила меня замолчать на полуслове.

— А сейчас ты совсем ничем не рискуешь, конечно.

— Мы обязательно выкрутимся, — тихо сказал Карлос. — Тебе бы стоило больше в меня верить.

Я хотела ответить, что верю. Убедить его, что, наверное, никому в этом мире не смогла бы доверять больше, пусть даже всегда пыталась убежать, ускользнуть от отношений, казавшихся мне настоящей клеткой.

Я даже рот открыла, чтобы и правда все это сказать, но тишина, упавшая на плечи, как тяжелый плащ, заставила меня насторожиться.

Даже ветер перестал шуршать в траве и кронах деревьев.

…предательница…

— Что?..

Я вскочила на ноги, не обращая внимания на вопросительные взгляды Карлоса и Берты. Сердце болезненно трепыхнулось, сбилось с ритма и принялось колотиться с такой силой, что я невольно прижала руку к груди. Земля под ногами мелко завибрировала, запрыгали камешки, клацая друг об друга.

В голове защелкало и заскрипело, завращались “ржавые шестеренки”, сминая мысли, разбрасывая их по углам, пронзая виски и затылок острым жжением, будто кто-то невидимый натолкал в череп битого стекла.

С трудом протолкнув в горло влажный воздух, я подняла взгляд, но ничего не смогла рассмотреть в темноте. Небо скрывали от меня древесные кроны.

…ты никуда не уйдешь…

Каждое слово — как удар хлыста: от боли подкашивались коленки и хотелось зажмуриться, свернуться на земле калачиком и обхватить голову руками.

Молиться, чтобы агония закончилась.

Во рту пересохло, мир вокруг затянула красновато-бурая пелена, расцвеченная желтыми и зелеными полосами.

Древесные стволы затрещали, и мне подумалось, что чьи-то гигантские руки вцепились в них, чтобы вырвать с корнем.

— Оттавия!

Крик Карлоса я услышала не сразу. Слова превратились в слипшийся ком сахарной ваты. Я почувствовала только толчок и боль от удара, когда сверху меня придавило чем-то тяжелым.