Мне показалось, что я слышу тихий смех.

Детский смех.

Вздрогнув от неожиданности, я подняла руку и впилась взглядом в инфобраслет. Я жадно всматривалась в карту, выискивая сигналы Карлоса и Берты, и, когда увидела две мерцающие точки, из груди вырвался вздох облегчения.

Вышла я не там.

Кто бы сомневался? Без знаний языка и механизма работы портала мне еще повезло, что я вообще не вывалилась куда-нибудь в жерло вулкана. Если здесь, конечно, есть вулканы.

Но что такое пять миль? Ерунда!

Особенно если сравнивать с путешествием с другого конца города.

Взгляд снова притянуло к треугольникам. Они занимали все мои мысли, все чувства всколыхнулись в груди — и смех повторился. На этот раз где-то за спиной, отчего кожа покрылась мелкими мурашками, а по вискам вниз медленно заскользили капли холодного пота.

В мыслях развернулась грандиозная неоновая вывеска: “Опасность”, и шестое чувство тянуло прочь, все инстинкты восстали, умоляя меня сделать шаг назад и бежать так, будто все известные твари космической пустоты наступают мне на пятки, но я ничего не могла с собой сделать.

Тонкая, едва ощутимая струнка протянулась от меня к неизвестному механизму, связывая нас прочнее сциловой нитки. От болезненного укола противно дернуло сердце и дыхание сбилось. Воздух превратился в густой горячий кисель, что с трудом протискивался в легкие, вынуждая меня напрягать все свои силы в войне за каждый крохотный вдох.

Поверхность одного из треугольников потемнела, став почти черной.

Он замер, повернулся так, чтобы я в полной мере могла рассмотреть глянцевый мрак, нырнуть в него взглядом.

Встав в полный рост, я шагнула вперед, подгоняемая любопытством и сверхъестественным притяжением.

Стоило приблизиться к треугольнику, как по нему прошла мелкая рябь, а вместо стен и растений я увидела совсем другую картину.

В пепельной дымке на другой стороне угадывались очертания высоченных колонн, вытянувшихся от земли, скрытой от посторонних взглядов, до темного неба, похожего на штормовое море. Облака катились черными волнами из одного края в другой, пенились, бились друг об друга, и время от времени я замечала странные тени в их глубине. Змееподобных существ, что скользили среди кипящей “пены” с такой легкостью, что было несложно догадаться — они здесь хозяева, а я всего лишь посторонний наблюдатель, незваный гость, которого могут в любой момент вышвырнуть вон и навсегда захлопнуть дверь перед носом.

Солнечный блик отвлек меня, и стоило только оторвать взгляд от треугольника, как картинка подернулась дымкой и исчезла. Поверхность снова стала полупрозрачной, танец треугольной структуры продолжился как ни в чем не бывало. Тихий детский смех заставил меня содрогнуться всем телом и отступить назад, отвернуться, чтобы прервать зрительный контакт.

Нужно идти, нужно добраться до Карлоса и убедиться, что с ним все хорошо.

Приложив руки к груди, я пыталась успокоить колотящееся сердце, а затем, растерев лицо влажными ладонями, я с удивлением поняла, что глаза опять на мокром месте и слезы катятся по щекам без моего ведома.

— Ну хватит, Оттавия! Ты скоро их найдешь, вот посмотришь. Мы еще будем над всем этим смеяться, лет через десять.

Если доживем, конечно.

Уходить от площади было тяжело. Детский смех не отпускал, хотелось обернуться и снова посмотреть в алую глубину загадочной пластины, узнать, что еще она может мне показать, но задерживаться — означало подвергать себя большему риску. Город не будет нас ждать, ведь он предупреждал — времени мало.

Но с каждым новым шагом идти было все легче, с плеч свалился неподъемный груз, и ноги несли вперед, прочь от площади, навстречу хитросплетению улиц.

Остановилась я только, пробежав полмили, когда легкие уже готовы были разорваться от напряжения. Привалившись к стене, я медленно сползла вниз, прямо на землю, и принялась потрошить рюкзак, чтобы добраться до воды.

Припав к горлышку, я сделала несколько жадных глотков и зашлась рваным кашлем. По лицу мазнули лучи закатного солнца, окрашивая все вокруг в красный.

— Нужно встать, — пробормотала я, а в голове медленно растекался вязкий туман. — Давай, Оттавия, тебе нужно подняться. Нельзя ходить по этому городу в темноте, кто знает, какие твари выползают на охоту после заката. Вставай, Оттавия! Вставай…

Напрягая каждую мышцу в окаменевшем теле, я с трудом поднялась и, уперевшись в стену рукой, попыталась удержать равновесие, чтобы не растянуться здесь же, на земле, и не отключиться.

Шаг. Еще один.

Мне приходилось их считать, чтобы сосредоточиться хоть на чем-то. Глаза слипались от усталости, но меня держала на ногах мысль о Карлосе. Нас разделяло всего ничего, каких-то пять миль. Скоро мы снова будем вместе и все обязательно наладится.

Обязательно наладится.

Дорога под подошвами сапог тоже была вымощена квадратными лазурными плитками, и я подумала, что, возможно, эта площадь имела для местных жителей особое значение. К ней вел отдельный путь, будто это алтарь для ритуалов. Здесь они молились своим богам? Пытались проникнуть в другие миры? В треугольнике я видела ни на что не похожее место, и он мог быть точно таким же порталом, как и стена.

Сколько, вообще, здесь возможных порталов?!

Не сходя с дороги, я медленно брела вперед, постоянно уговаривая себя сделать каждый новый шаг. Рюкзак за плечами казался невыносимо тяжелым, он тянул вниз, мне даже казалось, что каждый мускул в моем теле тихонько шепчет: “Остановись, отдохни. Посмотри на небо, Оттавия, скоро совсем стемнеет, неужели ты собираешься идти дальше по темноте? Не проще ли забраться в какой-нибудь дом и там немного поспать? Ты же хочешь спать? У тебя глаза слипаются”.

— Да, очень хочу, — пробормотала я и облизала потрескавшиеся губы. — Но я сильнее этого. Сильнее… я смогу идти дальше.

Подозрительный шорох заставил замереть на месте. Взгляд мазнул по стене дома справа, по темному провалу, заменявшему дверь, по густой вьющейся зелени, ставшей в сумерках почти черной.

В голове образовалась пустота, а где-то в животе осел противный холодный ком животного ужаса. Вечерние сумерки играли в свои причудливые игры, вычерчивали вокруг резкие пятна мглы, где мог спрятаться кто угодно.

Густая тень мелькнула на самой границе видимости, и, схватившись за револьвер, я нырнула в ближайший дом и застыла у стены.

Сердце колотилось с такой силой, что я с ужасом подумала — сейчас его услышат. Или оно проломит ребра и выскочит из груди, чтобы сбежать прочь, подальше от этого города, планеты и системы.

Кто бы это ни был: очередной хищник, тень или любая другая тварь — он услышит этот оглушительный грохот и найдет меня за считанные секунды.

Подняв оружие, я на мгновение приложила ствол ко лбу. Прохлада металла немного отрезвила, вернула меня в реальный мир, полный шорохов, скрипов и посторонних запахов. Усталость слетела с плечь, как шелуха с арахиса, и я вся подобралась, готовая дать отпор. Даже если это будет последнее, что я в жизни сделаю.

Я боялась слишком громко дышать. Вдруг втянутый через нос или рот воздух создаст слишком много шума и привлечет внимание? И я задержала дыхание, надеясь, что мне хватит выдержки, чтобы переждать врага или сбежать, если “запахнет жареным”. Впрочем, “жареным” пахло каждую долбаную секунду этой экспедиции.

Прижавшись к стене всем телом, я пристально наблюдала за скользящими по каменным поверхностям тенями. Сумерки играли со мной, подбрасывали иллюзии, пытались сбить с толку, и я все больше погружалась в липкую панику, готовая сорваться с места и выдать себя.

В дверной проем скользнуло темное пятно — и я не могла не заметить отличие: эта тень двигалась так, будто ни солнце, ни сумрак не были ей помехой, и жила она сама по себе, отдельно от всех возможных законов мироздания.

Тень проплыла в нескольких дюймах над полом и застыла у противоположной стены, поднялась, вытянувшись так, что могла плоской макушкой коснуться потолка, и я почувствовала себя настолько маленькой, незначительной и беззащитной, что задрожали ноги.