За неделю до торжественной церемонии приёма первоклассников в октябрята учительница раздала нам измятые обложки школьных тетрадей с «Правилами октябрят», которые нам предстояло выучить наизусть. Поскольку читать как следует, кроме меня, никто не умел, все стали требовать, чтобы я озвучил эти правила и помог их заучить. На протяжении трёх дней я каждую перемену выходил в коридор к бюсту Ленина и долдонил: «Октябрята – будущие пионеры; октябрята – прилежные ребята, любят школу, уважают старших; только тех, кто любит труд, октябрятами зовут; октябрята – правдивые и смелые, ловкие и умелые; октябрята – дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут». Одноклассники, а также часть ребят из 1 «а» и 1 «в» классов, выстраивались в несколько рядов напротив, будто зомбированные сектанты на проповеди своего духовного лидера, и вслед за мной монотонно бубнили пункты правил.
Некоторым ученикам хватило пары десятков повторений, чтобы всё запомнить, но другие и после сотни не могли толком повторить ни одного пункта. Я думал, что сойду с ума; когда меня спрашивали о чём-то постороннем, не касавшемся октябрятских заповедей, например, знаю ли я, что Дуське из 1 «в» сделали стеклянный глаз, я по инерции начинал говорить: «Октябрята – будущие пионеры…» Я бы наверняка заработал тяжелейшее нервное расстройство, если бы мне не помогли те, кто быстро выучил правила: эти ребята стали подменять меня во время бдений у бюста Ленина, и дело пошло быстрее. К утру третьего ноября все дети из нашего класса вызубрили правила от «а» до «я».
В этот день после первого урока ко мне подошёл Витя Колобков и попросил выйти для серьёзного разговора в раздевалку. Я струхнул, подумав, что этот хулиганистый мальчик будет меня бить, но опасения оказались беспочвенными. Зайдя в раздевалку и тщательно осмотрев все углы – не спрятался ли кто и не будет ли подслушивать, – Виктор с тяжёлым вздохом промолвил: «Знаешь, мне кажется, я не достоин быть октябрёнком». «Это почему же?» – удивился я. «Потому что я не люблю школу, – с этими словами Витя начал загибать пальцы, – не уважаю старших, не приучен к общественно-полезному труду, не умею читать, то и дело вру, а рисую только всякие гадости на стенах. Ну, посуди сам, какой из меня октябрёнок?»
«Не думаю, что все перечисленные тобою моменты могут стать преградой на пути твоего вступления в ряды октябрят, – ответил я. – Есть дети, которые ведут себя гораздо хуже, чем ты, но при этом носят звёздочку и не занимаются самобичеванием. Возьми хотя бы второклассника Рыжова: он на прошлой неделе во время урока пробрался в туалет, нагрёб дерьма из толчков в большой пакет, разбавил водой, чтобы получилась каша, а потом вбежал в класс и метнул всё это дело в товарищей. Я заглянул туда на перемене, и у меня создалось впечатление, что там взорвалась говённая бомба: пол, парты, стены – всё сплошь запачкано жидким калом, даже потолок – и тот в коричневых пятнах! Про учеников я и не говорю: они, небось, до сих пор от этой дряни отмыться не могут. А у Рыжова, который всё это натворил, целый год октябрятского стажа. Ты же, Витя, дерьмом ребят не забрасываешь; тебе ли переживать – достоин или не достоин? Я думаю, вполне достоин». После этого Колобков успокоился и, довольный, побежал по своим делам.
И вот наступило долгожданное четвёртое ноября. В 12 часов 50 минут закончился четвёртый урок, Наталья Михайловна вывела нас в коридор, куда вышли со своими учителями и другие первоклассники, и мы все вместе двинулись в спортзал. Впервые за всю четверть мы шли туда не с ужасом и содроганием, а в предвкушении чего-то хорошего. И предчувствия нас не обманули.
По случаю праздничного события в тамбуре спортзала, всегда тёмном, зажгли одну лампу дневного освещения, двери в лазарет закрыли, чтобы не смущать виновников торжества видом страдающих школьников, а тошнотворный запах несколько перебили рассыпанной по углам хлоркой. Сам спортзал был украшен учениками четвёртых классов, которых назначили нашими шефами. Они наклеили на стену возле подсобки учителей физкультуры вырезанную из картона корявую звезду, под ней разместили метровый клок чистой туалетной бумаги с надписью «Паздровляим!», а ещё ниже установили выцветший венок, украденный со школьного кладбища.
На церемонии помимо учащихся первых классов и их учителей присутствовали шефы-четвероклассники, заместитель директора по начальным классам Тамара Ивановна Богачёва и крепко поддатые физкультурники Грачёв и Панов (последние выползли из каморки на звук наших шагов и голосов да так и остались наблюдать за происходящим, но не потому, что им было интересно, а потому, что не хватило сил возвратиться назад).
Обращаясь к нам, Богачёва заявила, что каждому из нас, маленьких дегенератов, оказана большая честь, что октябрёнок – это не хрен собачий, а полноценный член общества, и что мы должны хорошими делами подтвердить право носить это высокое звание. От учащихся четвёртых классов нас поздравила бойкая Наташа Моисеева, которая попросила всех уделять должное внимание учёбе, слушаться учителей и родителей и не ругаться матом. «Это очень плохо, ребята, когда вы произносите слова х.., б.., п.., говорите такую фразу, как «… твою мать», – сказала Наташа (естественно, она произносила запретные слова целиком, а не одни лишь первые буквы). – Так поступать в вашем возрасте нельзя. Вот когда подрастёте, тогда и будете сквернословить, курить папиросы и пить водку, а пока что и думать об этом забудьте».
Дородный ученик 4 «б» класса Кулаев, облачённый в красную пилотку, белую рубаху и форменные штаны с аккуратными заплатами на коленях, с почти не измятым пионерским галстуком на шее, внёс в спортзал знамя пионерской дружины. Его сопровождали два ассистента – Владимир Пронин с горном и Александр Шмырёв с барабаном, оба в таком же парадном прикиде. Остановившись напротив нас, Пронин извлёк из горна столь пронзительный немелодичный звук, что у многих заложило уши, а Шмырёв с запозданием поколотил ладонями (за неимением палочек) по барабану. По окончании этих экзерциций Богачёва согласно списку стала вызывать нас для вручения значков, мешочек с которыми держала наготове четвероклассница Люба Матвеева.
Неухоженным, грязным, вонючим и оборванным детям завуч брезгливо подавала звёздочку двумя пальцами, другой рукой зажимая нос, а ученикам, выглядевшим достаточно прилично, собственноручно прикалывала значок к форме. Наиболее опрятных девочек она целовала в макушку, а чистеньким мальчикам (в том числе и мне) пожимала руку.
Того, кому звёздочка уже была вручена, направляли к большой коробке, откуда та самая деловая Наташа Моисеева доставала подарки. Это были весьма разнообразные и порой самые неожиданные вещи: пластмассовая лягушка, совершающая скачок вперёд при нажатии на хвостик; старый столовый нож с погнутой ручкой из разряда «коту яйца не отрежешь», то есть совершенно тупой; тоненькая книжица «Варвара-краса – длинная коса», где на картинках у всех персонажей мужского пола были подрисованы громадные срамные места; карманный календарик на 1972 год с изображением двух пузатых детей, стоящих по колено в реке и рассматривающих какую-то пойманную живность; карамелька «Светлячок»; конфета «Маска»; сточенный до половины карандаш «Архитектор»; маленький пластмассовый ковбой без подставки и с одной рукой; головка чеснока; стручок красного перца; несколько рыболовных крючков и грузил в маленьком слюдяном пакетике; фланелевая тряпочка для протирки очков, сплошь зацапанная жирными пальцами, и много чего ещё. Мне, например, достался самодельный блокнот, на серую унылую обложку которого была наклеена (видимо, с целью придать поделке нарядный вид) свиная морда, некогда красовавшаяся на этикетке банки с тушёнкой.
Всем было очень радостно. Праздничное настроение не смогла развеять даже потасовка, вспыхнувшая в рядах 1 «в». Ученица Марина Дмитриева от переполнявших её чувств принялась скакать на одной ножке и так громко визжать, что оглушила стоявшего рядом мальчика по фамилии Царёв. Царёв без раздумий влепил Марине затрещину, а когда она захныкала, для закрепления результата пнул её под коленку. За побитую Дмитриеву оскорбилась её одноклассница Катя Коркина, крупногабаритная грозная девочка, которую даже третьеклассники обходили стороной. Она треснула Царёва кулаком по шее, он звезданул её по лбу, она его – в челюсть, после чего Царёв упал. Тут возмутился Бобылёв, который счёл своим долгом отомстить за побитого приятеля и мёртвой хваткой вцепился Коркиной в волосы.
