— Еще! Еще! — задыхаясь от наслаждения, повторяла я, пока не забилась в волнах невероятного наслаждения, прижавшись к мужу всем телом.

— Люблю тебя! — плача то ли от обиды, то ли от наслаждения, то ли от облегчения, шептала я.

— Прости меня, любимая, прости.

Олег, плача, опустился передо мной на колени, держа мои руки.

— У сына проси, а не у меня, балда.

Я оттолкнула мужа от себя и царственной походкой удалилась в ванную.

— Мамочка пришла!

Мое сердце чуть не остановилось от этого радостного крика дочери. — Я угадала! Угадала! Я знала, что ты ардонийкой придешь!

Девочка тоже выбежала в ардонийской ипостаси.

— Да ты что!

Я подхватила девочку на руки и прижала к себе. От нее так чудесно, сладко пахло, что на мои глаза навернулись слезы. Я крепко прижала к себе дочь, ее ручки обвили мою шею, голова устроилась на плече.

— Помой ручки и покорми Илюшу, а то он сейчас уже заплачет, — тихо сказала девочка.

— Хорошо, — кивнула я.

Прошла в комнату, шепнув Олегу поставить подарки под елку. Пришлось совершить срочный налет на ювелирный салон, ввиду большого заказа и большой покупки нам даже скидку в 25 процентов сделали.

Я поднялась с Илюшей в свою комнату. Лиза пошла с нами. Я сидела, на одной руке держа сына, а другой прижимая к себе дочь. Такую близкую, такую родную, такую нежную. И хоть мне хотелось ей многое сказать, о многом спросить, слова сейчас были не нужны. Мы просто сидели, молча наслаждались теплом друг друга. Я вдруг подумала, какого же терпения Тарху стоило сохранить свою тайну и терпеть меня. Видать, действительно было важно сохранить, что она жива, втайне…

— Папа не сердится на тебя, он все понимает, — улыбнулась девочка.

— Как ты жила все это время? Ты помнишь, что тебе снилось, пока ты спала?

— В меня вкладывали все нужные знания и навыки, учили управляться с силой.

— А когда проснулась?

— Отдали в приют для социальной адаптации среди людей.

— В четвертый?

— Да.

— Значит, я тебя видела. Почему ты убежала от меня?

— Не время было еще встречаться. Я еще не прошла к тому времени всю необходимую программу, — спокойно сказала девочка.

— Тебя никто там не обижал?

— Нет. После папиного воздействия коллектив и дети там просто образец добродетели. С тобой только хотелось увидеться.

— Никуда тебя не отпущу больше.

— Ну, к папе-то можно будет?

— Если только ненадолго…

Илюша всегда наедался пока с одной груди, вторую я обычно сцеживала для следующего кормления. Но тут почувствовала просто невыразимую потребность отдать это молоко Лизе. Уложила спящего сына в колыбель. И взяла дочь на руки.

— Мне не нужно, мам. Я свое уже выпила, хоть и не все. Но я помню его вкус, помню все песенки, что мне пела, когда кормила. Оставь Илюше, ему нужнее.

— Хорошо.

Я сцедила молоко, пока Лиза покачивала Илюшу в люльке, напевая колыбельную про котика. И так ласково нежно и по-матерински, что у меня аж сердце сжалось который раз за день.

— А можно мы здесь останемся на несколько дней? Мне хочется с дедушками пообщаться, они уже все согласились!

— И даже Влад?

— Да, и Женя. Она тебе завидует, тоже лялечку очень хочет. Так что мы с дедом Перуном помогли немножко. И у них сегодня плановое зачатие будет.

— Лиза! — взвизгнула, смущенная, я.

— Чего? Естественный процесс на благо рода нашего. Ничто так не сближает, как общие дети. И Илюше друг будет.

Рассуждения дочери были настолько серьезны, что я не сдержала улыбки.

— Кстати. Я сплю очень крепко и много, по 12–14 часов. Так что, если не добудитесь вдруг, не пугайтесь. Моя адаптация еще продолжается.

— Хорошо. Буду иметь в виду, — кивнула я.

— Идем за стол. Илюша спокойно проспит до трех ночи.

— Откуда? — удивилась я.

— Просмотрела его биологические часы, — просто ответила девочка.

Мы вышли к столу как раз к половине двенадцатого, пространство под елкой все было завалено подарками. Но сначала сели за стол. Лиза села между Олегом и Владом и чувствовала себя вполне комфортно. После встречи нового года, как водится, пошли запускать салюты — невероятной красоты цветы и узоры. Я понимала, что Перун так расстарался для внучки, а она после окончания салютов выдала свое чудо, перейдя в урайскую ипостась и написав в небе своей энергией: «Люблю вас всех очень-очень». Просто водила пальчиками по воздуху, а надпись появлялась в небе голубоватым свечением. Погода была чудесная, мы еще немножко побаловались, кидаясь снежками друг в друга, дурачась и веселясь, как малые дети

А потом вдруг подъехали еще гости. Здешняя жена Сомова, тоже марсианка, и двое их приемных человеческих детей. Мальчик и девочка, кровные брат и сестра шести и семи лет. Марсиане, что решили остаться здесь, на Земле, часто усыновляли человеческих детей, поскольку своих здесь иметь не могли: в экзекоже может жить только взрослая особь. Я впервые видела семью марсианского отца. И они мне очень понравились. Дети добрые, светлые, хорошо воспитанные. Жена Сандра — вполне себе добрая дружелюбная. Молодая женщина.

Вместе с ними из другой машины вышли две женщины, одна — высокая черноволосая азиаточка, которая с радостным визгом бросилась к Демитрию, а он к ней прямо полетел. И я сразу поняла, что это и есть Диера, его невеста.

— Тебя отпустили? — не веря своим глазам, спрашивал Демитрий.

— А что им еще оставалось? Я объявила полное безоговорочное затворничество. Плюс твой отец словечко замолвил, и мой сдался. Все равно ведь уже твоя.

— Как же здорово! Здорово! — Демитрий закружил свою любимую. — Давно ты здесь?

— Достаточно, чтобы адаптироваться к местным условиям, нравам и обычаям.

— И как тебе?

— Здорово! Домой уже не хочется.

— И это ты еще не все знаешь! — заговорщицки подмигнул Демитрий. — Пойдем, я тебя с доченькой познакомлю.

Слово «доченька» тронуло меня до глубины души, и я пошла навстречу паре в ардонийской ипостаси.

— Какая она красивая! — восхитилась Деера, с любопытством смотря на меня.

— Ты знаешь, что ты очень на дедушку похожа? Спросила миленькая миниатюрная Китаяночка.

— Нет, я его не видела. А Дима сам мне не говорил.

— Похожа, правда, — кивнул отец.

— Я — Диера, — мне протянули руку.

— Я — Дора. Доротея.

Мы крепко обнялись. Я чувствовала, что рептилия настроена ко мне искренне благодушно. И дружелюбно. Если меня любит ее суженый, значит, и она любить будет. Ибо я хоть и небольшая, может, но все же часть мира ее любимого мужчины — мужа.

Когда Перун, ласково обнимая за плечи, вывел свою гостью на свет, я натурально взвыла и упала в сугроб, в секунду залившись краской от кончиков волос до кончиков ногтей.

— Ядрит твою же в маникюр ваш мать! — прорычала я из сугроба, нервно хохоча.

— Ну прости, прости! — женщина кинулась меня обнимать. — Ну да, пришлось схитрить, но они ж, враги этакие, ничего ж мне не рассказывали. Я сначала из интереса, посмотреть, в кого там обалдуй мой опять втюрился. А потом гляжу, затравили девку совсем, козлы рогатые, и поделиться ж даже бедной не с кем. Ну, я и осталась, чтоб хоть немного душеньке твоей полегче было.

Дива подняла меня из сугроба и старательно и любовно отряхивала меня.

— Не понял! — протянул Перун задумчиво.

— Че опять учудила, рассказывай, — обратился он к жене излишне строго.

— Душу ребенку вашему, вами же затравленную, отогревала, как могла, — сухо пояснила женщина.

Затем подошла к Олегу, взяла за руку и вложила мои руки в его.

— Не отдавай свое ни Богу, ни Дьяволу, ни свету, ни тьме. Верь ей. И существа вернее и преданнее во всей Сварге Небесной не сыщешь. А коль обидишь, вот тогда лишь на себя одного и пеняй, ибо характер у нее взрывной, в урайского отца уродилась, сначала делаем, думаем потом.

— Ну, уж скажешь, — смутился Перун.

— Да уж скажу! Идите в дом греться и подарки открывать.