— Приятно, — улыбнулся Влад, открывая глаза.

— И мой тебе совет: съезжайся с Женей. Она до того к тебе забегалась, пытаясь вытащить тебя из твоего самозабвенного депресняка, что совсем дочь забросила. Она вон сегодня чуть из окна у вас не вышла.

— Боже! Из-за меня? — Ужаснулся Влад.

— В парня влюбилась, ему семнадцать. Полтора месяца встречались, ну, приспичило ему, она отбилась, и вот теперь мир рухнул. Мозги я ей вправила. Больше подобное ей и в голову не придет. Она рада, что матери хорошо с тобой. Ты ей нравишься. Но единения с матерью ей очень не хватает.

— Ясно. Учтем. Спасибо.

— А кто тебя учит и зачем? — напрямую спросила я.

— Дочь учила. Так, на всякий случай.

Ах, как врем, товарищ майор, да не краснея. Ну, ну.

— Так это, значит, ты маньяка грохнула?

— Было дело, — мобильник призывно зажужжал, я ответила. — Да, папочка.

— Ты что там делаешь? — послышался возмущенный голос генерала.

— Отдыхаю.

— Я же велел тебе из поселка не выезжать!

— Я хорошо себя чувствую и ОТЛИЧНО выгляжу. Как всегда. Ты же знаешь.

— А аура твоя прежняя, не забывай, тебя за два километра видно!

— Я знаю, что делаю, пап. К празднику все готово. Ты просил меня помогать, я и помогаю. Исправила, что нужно.

— Смотри, спиртное не пей!

— Ну конечно, я не пью.

— Давайте, возвращайтесь домой. Поздно уже. И не закатывай глаза. Если меняешь мужей — совсем не значит, что взрослая.

— Обо мне есть кому позаботиться. Доброй ночи.

— Еперный театр! — ругнулся Влад.

— Как эту банку отрыть! Открывашка и та обломилась, — папа помахал обломленной открывашкой.

— Дай сюда.

Прикинув, какой ноготь не жалко, аккуратно вырезала круг в банке указательным пальцем левой руки. Надо же, какой хороший лак! Не зря полторы штуки за маникюр отдала! Ни единой скобленки.

— Держи, — протянула банку Владу, у бедняги аж челюсть отвисла.

— Опасная, однако, женщина, как ни крути, — резюмировал он, улыбаясь уже по-доброму.

Я улыбнулась, взяла две пиалы, наполненные уже персиками, и вышла. На сердце полегчало. Теперь он страдать не будет. Будет просто жить.

Чай пили уже в спокойной, дружелюбной обстановке. Он все еще мне не доверял, но уже не считал врагом. Ира повеселела и устроила нам фотосессию, заметив, что у здешних мужчин губа не дура, на что я не преминула заметить, что моего папочку здесь вряд ли кто переплюнет. В его шестьдесят восемь его пассия аж на три года меня моложе. После чего все дружно подавились тем, что ели. И более вопросов, про возраст как-то не возникало. После я помогла убрать со стала, а пока мыли посуду, внушила Жене побольше по-дружески проводить время с дочерью. После чего с чистой совестью и легким сердцем можно было удаляться.

Пока ехали домой, я задремала, и в мое сознание вклинился Тарх. Он был в нашей квартире, там, где я раньше жила с ним, как с Вербицким, сидел на белом диване в гостиной и улыбался нежно и по-доброму. Я оказалась сидящей рядом.

— Как ты, малышка?

— Твоими молитвами.

— Я молюсь. Я действительно молюсь за тебя, — серьезно кивнул Тарх.

— Ты Бог и ты молишься?

— Ну, есть ведь и повыше меня.

— Ну, спасибо тебе. Что-то случилось?

— Я соскучился.

Тарх придвинулся ближе и взял мою руку. Его глубокие голубые глаза гипнотизировали меня. Ох, сейчас сорвусь, ох, сейчас…

Стоп! Так не пойдет! Бог он, етит твою! Так и мы не простые смертные! Кинула ардонийский зов, как только могла, в надежде парализовать, загипнотизировать нахала. С Вербицким ведь всегда работало.

Но я просчиталась! Ох, просчиталась! Ведь передо мной был больше не майор Вербицкий, а сам Тарх, Даждьбог собственной персоной. Существо, коему в нашем измерении многие десятки тысяч лет. А это значит, он сильнее меня. Неизмеримо сильнее.

Мой зов бог принял как согласие и тут же накрыл собой, даря страстный — жесткий поцелуй. Его язык был требователен и неумолим и отказывался покидать мой рот, даже когда я попыталась отстраниться. Руки Тарха уже бесстыдно задрали платье и пытались спустить трусики, я отчаянно зажала ноги и прижалась попой к дивану. Не помогло. Ноги были жестко раздвинуты коленом, пальцы запушены между и, отодвинув трусики, стали гладить то, к чему теперь не имели никакого права прикасаться. Два его пальца сжимали и гладили дрожащий уже бутон. Остальные три пальца проникли меня полностью и быстро и бесстыдно задвигались, я, к своему стыду, тут же намокла и непроизвольно начала выгибаться ему навстречу. Губы Тарха уже спустились к шее. Эти мелкие нежные неторопливые поцелуи всегда сводили меня с ума, и он, поганец, это знал.

Сопротивляться уже не было никакого смысла, так что я расслабилась и позволила снять с себя белье и платье. Лаская себя, подождала, пока Тарх разденется.

— Ай, какая нехорошая девочка! Ай, какая нехорошая, — покачал головой обнаженный бог, наблюдая за мной.

Я поманила его к себе пальцем, но он схватил меня за руку и кинул на ковер, придавил собой и, держа мои руки над головой и не давая пошевелиться, резко и полностью вошел в меня. Его движения были, как удары, словно меня наказывали за что-то, как плохую девочку.

— Ты моя! Слышишь! Ты моя! С кем бы ни жила! С кем бы ни спала! От кого бы ни рожала! Ты моя! Была, есть и будешь моя!

— Ты сам меня отдал ему! — простонала я. К глазам вдруг резко подступили слезы горечи. — Зачем?

— Так надо! Но это ничего не меняет — ты моя!

— Я так не могу!

— Можешь, детка! Можешь! — усмехнулся Тарх. — Вон как течешь! Как хочешь! Моя!

Мои губы накрыли его губы, затем он перевернул меня на бок спиной к себе, вошел и продолжил резкие и сильные движения, страстно целуя и покусывая мое плечо, одна рука ласкала грудь, гладя закаменевшие соски, другая клитор, все вместе приносило мне невероятное наслаждение.

Он питал меня не только телесно, но и энергетически, я чувствовала, как его энергия льется в меня потоками, щедро питая. И только теперь осознала, что так было всегда, каждую нашу ночь вышний бог питал меня своей энергетикой, и не только ночью, при любом касание. Так вот как на самом деле он развивал меня, обучал меня.

Еще пара мощных сильных движений, и меня затрясло в волнах невероятного наслаждения. Я закричала и открыла глаза. Я, тяжело дыша, сидела на сиденье в машине. Рядом с Олегом. Это что, был сон? Не похоже. Вон как сердце бешено колотится. И трусики бесстыдно мокрые.

Вдруг в глаза ударил яркий, яркий свет, нас затрясло, как при сильной турбулентности, испуганный крик Олега:

— Что происходит, Дора!

Сильный удар, нас бросает вперед чувство полета. Падение и темнота.

Очнулась я в белой комнате. Лежа на узкой белой кушетке. Стоял тихий, равномерный гул. Я на корабле, интересно, на чьем?

Вдруг передо мной, словно из ниоткуда, появился Демитрий.

— Очнулась, спящая царевна, — невесело улыбнулся он.

— Как Олег?

— Трындец котенку, — вздохнул ардонийский отец, — вместо свадьбы похороны будут, — объявил он мне.

Я задохнулась от боли в груди. На глазах выступили слезы.

— Ну, а что? Думать надо, что делаешь! В отличие от некоторых, он обычный человек. И под водой дышать не умеет.

— Я не думала, — прошептала я, давясь слезами.

— Вот именно, что ты не думаешь, контроль, контроль и еще раз контроль! У тебя нет права поддаваться эмоциям. Особенно когда вокруг тебя невинные беззащитные люди! — Орал на меня Дима, а меня трясло в беззвучных рыданиях. — Вы как вообще умудрились сексом на полном ходу заниматься?

— Я не с ним!

— ЭЭ! В его машине, при нем, но не с ним? — завис Демитрий. — Интересно, однако!

— Они меня обманули, они снова меня обманули! Алекс жив. Он просто отказался от меня. Постепенно внушая мне ненависть к себе. А еще он мне теперь вроде как брат.

— В смысле брат? — Дима обалдел.

— В смысле сын Пелегина, хоть и не кровный, но вслух об этом, как я поняла, они не говорят. Отец принял его, как родного, — и точка.