Киэнн наклонился к ее уху и нетерпеливо потеребил его губами:
— Значит мне придется отвлекать тебя сильнее.
Она сладко застонала.
— Пока мне вполне нравится все, что ты говоришь, — усмехнулся Киэнн.
— Но послушай…
— Просто помолчи, Этт. Расскажешь потом. Ты же хочешь все сделать правильно, да?
И она сделала. Она все сделала как надо. И вообще она была просто великолепна.
А уже потом, когда дурман понемногу схлынул, хмельная усталость чуть ослабила бархатные путы и сознание начало постепенно возвращаться… Ну что ж, по крайней мере, он был к этому готов.
— Киэнн?
— М-м-м?
— Это о Глейп-ниэр.
Он обреченно вздохнул:
— Ну?
— Не делай вид, что спишь!
Киэнн напряженно приподнялся на локте, выжидая. Давай уже, кусай, змея!
— То, что вы с Тьярлой тогда задумали… Если мы выберемся, оно еще в силе? — Фоморка упорно сверлила его взглядом, словно пройдоха Один скалу великанши Гуннлёд. И, поскольку Киэнн не спешил отвечать, решила закончить: — Потому что я ведь тоже могу на нее претендовать.
— Нет, — отрезал он.
Эйтлинн недовольно поджала губы:
— Что значит «нет»? Ты не любишь делиться?
По-видимому, это должно было его смутить, устыдить, раззадорить, в общем, так или иначе, заставить это отрицать. Прости, детка, но меня на такой мякине не проведешь!
— Да, я не люблю делиться.
Черное облако волос спесиво взметнулось, предвещая грозу:
— А если придется?
— Не лезь в это дерьмо, Этт.
В сущности, он знал, что она заговорит о Глейп-ниэр. И такой поворот событий тоже допускал. Но сейчас все хитрые и заранее придуманные доводы, как назло, вылетели у него из головы. Как же мне остудить твой внезапный честолюбивый пыл, Этти, не выкладывая все карты на стол? Потому что, знаешь ли, я очень не хочу оголяться еще больше.
Она не слушала.
— Я дешифровала часть записей. Там все еще много странного и мало полезного, но в одном я уверена почти наверняка: я имею на нее не меньше прав, чем ты и твоя дочь. А может быть даже и больше!..
— Да не имеешь ты никаких прав! И я тоже не имею! — сорвался Киэнн и раздосадованно прикусил язык.
— Это почему? — подняла бровь Эйтлинн.
Киэнн вновь устало вздохнул:
— Помнишь, я говорил тебе, что будет, если добровольно не отдать Глейп-ниэр по требованию наследника?
Фоморка кивнула:
— Она убьет тебя?
— Да. — Киэнн поморщился, словно вытягивая вгрызшегося под кожу клеща. Чувство было примерно такое же, если не похлеще. — И не исключено, что если я возьму ее в руки вторично, произойдет то же самое.
Черты лица отважной претендентки на престол Маг Мэлла резко и решительно заострились:
— Тогда тем более она должна быть моей!
В ушах бешено стучала кровь. Мысли по-прежнему путались. Ты пьян, Киэнн, просто пьян. Почему тебе было не начать этот разговор на трезвую голову? Ох, Этти! Дитя ты неразумное…
— Да тебя она убьет еще вернее!
Она недоуменно тряхнула головой:
— Но почему? Ведь если я из рода фоморов, и изначально Глейп-ниэр принадлежала именно им… нам… с какой бы стати?..
— Ну и где они, ваши короли? — Киэнн скривил губы в паскудной усмешке. — Да, я сказал «мор». Чума. И мы добивали выживших. Я почти не соврал. Но это всё было уже потом. Об этом ваши фоморские учебники не пишут, да? Ну, еще бы, кому ж охота в таком признаваться! Видать, в чем-то ваши мастера-чародеи просчитались. Предохранитель поставить забыли. Эта дрянь убивает всех, мать твою! Всех без исключения!
— То есть как? — остолбенела фоморка.
А, гори оно синим пламенем! Пускай знает всю подноготную. Подумаешь, еще всего лишь одно маленькое унижение. Полное, абсолютное, тотальное бесчестие. Завершение падения. В голове загудело: «Лги, выкручивайся, торгуйся, угрожай, запугивай, но никогда, ни у кого и ни при каких обстоятельствах не проси пощады». Самое страшное унижение — это унижение жалостью.
— А очень просто.
Глава 24. Наследие
— А ты не врешь? — с надеждой в голосе проговорила Эйтлинн, когда он закончил. Все это с таким трудом укладывалось у нее в голове, и (самое главное) так слабо стыковалось с уже сложившимся образом пройдохи-короля.
Дэ Данаан запрокинул голову и дико, с отчаяньем безумца, захохотал:
— Конечно вру! Я вообще всегда вру, даже прямо сейчас. В конце концов, это же так удобно и логично: оправдать свое гребаное существование некой высокой миссией, сокровенным смыслом! А то как же иначе убедить не слишком-то наделенный христианской добродетелью смирения народец фейри не сворачивать тебе шею? Кишки боггарта! Будь я нормальным здравомыслящим человеком, и если бы все это дерьмо не было правдой — его бы и впрямь стоило выдумать!
«С ума сойти! Тогда по какой же причине ты так стыдишься этого, Киэнн? — металось в мозгу Эйтлинн. — Почему ты ведешь себя так, будто не было в твоей жизни ничего более позорного и гадкого?»
— То есть, получается, — помялась она, — выходит, что ты… служишь своего рода… вроде как… громоотводом?
— Уже не я, — холодно исправил Киэнн. — Она. А я, со всеми своими, даже пускай бы и самыми благими намерениями, могу оказаться тем самым громом, удара которого они совершенно не ждут. Ну, или ты, если тебе так встряло стать королевой.
Эйтлинн закусила губу:
— И ты предлагаешь все оставить, как есть?
— А чем плохое предложение?
— Но она же — чудовище, эта твоя дочка! — не выдержала фоморка.
Киэнн скривил рот в гаденькой усмешке:
— Ты думаешь, я был лучше? Вроде все это пережили. Ну, окей, не все — большинство.
Она потрясенно покачала головой:
— Иногда у меня от тебя мурашки по коже.
Он беспомощно развел руками и насмешливо прихмыкнул:
— Только Нёлди не говори. А то мне как-то уже начало нравится, что меня терпят, полагая, будто я могу и собираюсь поменять существующий порядок.
— Да уж, — вздохнула Эйтлинн. — Никс этим известиям определенно не обрадуется.
— Ну почему же? — хмыкнул Киэнн, принявшись разглядывать потолок. — Может и обрадуется. Возможности безнаказанно надрать мне задницу. Раз уж до Аинэке все равно не дотянуться. Вопрос только: обрадуюсь ли этому я?
Эйтлинн зло прищурилась:
— Знаешь, я бы даже и останавливать его не стала. По-моему, ты и в самом деле заслуживаешь хорошей взбучки, Киэнн!
Он поморщился, поглядывая на нее исподлобья:
— Я в курсе.
И все же ей так не хотелось сдаваться. Едва собравшись по частям, картина мира вновь рушилась у нее на глазах. Эйтлинн встала и, завернувшись в легкую дымку покрывала, на ощупь похожую на кашемир, несколько раз прошлась по комнате. Летописи фоморов действительно об этом умалчивали. Впрочем, она ведь, можно сказать, только начала их читать.
— Но ты говоришь, что не знаешь наверняка. Потому что, по твоим словам, всегда любил легенды больше, чем факты. Что если это — просто миф? Если ты ошибаешься? Можно рискнуть!
Киэнн, как всегда, ответил ей кривой угрюмой усмешкой:
— А если я вру? Ну, про то, что не знаю наверняка, что прогульщик, двоечник и так далее? Если это — полностью достоверный и несомненный факт? Всё еще хочешь рискнуть? — Он отвел глаза: — Я не хочу. Собой — еще ладно, я и так, почитай, мертвец. Но я не хочу рисковать тобой. Так что… Такие дела. Но если тебе удобнее считать, что я просто «не люблю делиться» — считай в свое удовольствие. Только: прошу тебя! — Не лезь. В это. Дерьмо.
У Эйтлинн вновь прошли по коже мурашки. Но теперь это было чертовски приятное чувство. Как же оригинально ты объясняешься в любви, Дэ Данаан! Она вновь взобралась на кровать, подогнув под себя ноги и устремив мутный от подступающих слез взгляд на низложенного короля фейри:
— Нет, Киэнн. Мне куда больше нравится считать, что ты вовсе не такая сволочь, какой изо всех сил стараешься казаться. Даже если на самом деле ты все врешь.
Он весело притянул ее к себе:
