В ушах прозвучал смазанный расстоянием пистолетный выстрел. Инга сдавленно скулила и тихонько всхлипывала, когда тяжелый сон ее прервался под натиском чужого взгляда. Она разлепила влажные глаза и с тревогой глянула в ту сторону, откуда исходила непонятная сила, выдернувшая ее из вязкого забытья.

У окна стоял Захар и как ни в чем не бывало смолил. В комнате было свежо и сумрачно. Мокрые пальмовые веера исходили в слезах, капли сердито шипели в сердцевидных листьях неподвижной лианы, прозрачным хрусталем непрерывно падали с карниза. Последнее время Инга часто засыпала, когда на улице сверкало солнце, а просыпалась уже в дождь.

– Плохой сон? – на выдохе дыма спросил палач равнодушно.

Инга молча села на кровати и убрала назад перетянутые резинкой волосы. Безучастный взгляд скользнул по резному подносу с деревянной посудой: вареный рис и маринованный папоротник, лепешка из рогоза, горсть маленьких красно-оранжевых плодов пальмы бутии, внешне и вкусом похожих на ненавистный абрикос, и охлажденный ежевичный чай. Инге показалось, и уже не впервые, что рацион ее питания напрямую связан с днями недели. Она могла бы понаблюдать и выяснить, так ли это, но зачем?.. Число и месяц, день недели, время года, время дня и ночи – все это уже не имеет значения. Инга жила минутой освобождения, минутой, когда сможет дописать последнюю страницу нескладной истории жизни. Во что превратится ожидание этой минуты, если она возьмется за томительный отсчет часов и дней, недель и месяцев? Лучше оставаться в неведении.

– Птичка на хвосте принесла, что ты вчера отказалась от обеда и ужина.

Инга не ответила. Захар вчера не заглядывал, и это был самый спокойный и терпимый день из всех предыдущих с тех пор, как она попала сюда.

– И сегодня не стала есть. Опять взялась за старое? Мы с тобой говорили об этом. Не будешь есть – буду кормить насильно через капельницу. И тогда уж точно не удержусь и добавлю что-нибудь для улучшения аппетита и корректировки поведения.

Кровь отхлынула от лица, язык омертвел.

– Побледнела… Значит, перспектива не радует, я правильно понял? Так в чем же дело? – Захар явно был не в духе, говорил резче обычного, обрубая слова с нещадностью мясника с топором. – Месяц все шло нормально, и вдруг пошла какая-то муть. Что с тобой опять?

Инга прислушивалась к его словам внимательно и настороженно, как к иноплеменному говору в чужеродных краях, и молчала, словно боялась неправильно отреагировать, разбудить гнев и навлечь на себя ритуальное наказание. Она через силу проглотила комок в горле, но не смогла выдавить ни слова. Неужели она здесь только месяц?.. Разве не четыре?..

– Ты не забыла, что я говорил о благоразумии? Всему есть предел, и даже у меня рано или поздно заканчивается терпение. Не прекратишь ерепениться – продам и дело с концом. Ты этого хочешь?

Ему испортили настроение, и теперь он пришел срываться на ней. Может, повезет, и он забьет ее до смерти?..

– Короче говоря, – Захар скрутил окурок в деревянной пепельнице, – я тебя предупредил. Больше распинаться не стану.

Во лбу ломило от сдерживаемых слез. Инга не позволяла себе реветь в присутствии шакалов, но с каждым днем было все труднее крепиться. Силы убывали, истощалась выдержка. Почему я осталась жива, почему?..

– Что ты сказала?

Инга в испуге подняла голову и посмотрела на Захара, который уже стоял в дверях. Она бормотала вслух?!

– Ничего…

– По-твоему, я глухой?

У девушки мороз пробежал по коже.

– Хочешь что-то сказать или пожаловаться? Я слушаю. – Захар с треском захлопнул дверь и выжидающе скрестил руки на груди.

Инга забыла, как дышать, внутри все переворачивалось. Она не без страха покосилась на эти устрашающие руки, наделенные достаточной силой, чтобы в несколько ударов размозжить череп или проломить хребет. Инга очень хотела умереть, но боялась, как бы в порыве ярости он вдруг не пришел в себя и не остановился. Если он покалечит ее, не доведет начатое до конца, Инга не сможет освободиться. Об этом она не подумала, когда мысленно призывала приступ его самозабвения, и сейчас так испугалась, словно опрометчивое желание вот-вот свершится и палач уже занес над ней кулак.

– Инга?

От властного оклика она вздрогнула. Захар уже был одной ногой на веранде, почему мысли полезли в голову именно сейчас?.. Почему она не дождалась, пока он уйдет? Инга сдержанно, как можно неслышнее всхлипнула и безотчетно сжала пальцы. Конечно, теперь он не оставит ее в покое, пока не получит ответа. Но молчать нельзя, нельзя… Не после того, как она поняла, чем это рискует обернуться.

– Мне долго ждать? Или нужно разговорить тебя? – Когда палач злился, от раскатистых волн его баса дрожал воздух.

Инга облизнула потрескавшиеся губы и сипло промолвила:

– Я хотела спросить, зачем все это…

– Зачем все это – что? – повторил он без пауз все таким же отрывистым, режущим слух рокотом, похожим на отдаленный камнепад.

Инга посмотрела на палача. По спине пробежал озноб, ладони вспотели, девушка едва не передернула плечами, но выдержала его тяжелый взгляд и остатками сил взяла себя в руки. Сглотнула, чтобы не закашляться от сухости в горле, и с запозданием ответила:

– У вас есть другие девушки… Зачем я здесь?..

Пират внезапно подобрел и улыбнулся.

– Я уж думал, ты не спросишь.

В его улыбке было что-то от лукавого. Улыбаясь, он никогда не обнажал зубы, но, даже когда смеялся, старался быть сдержаннее, будто строго следил за тем, чтобы не проявить больше эмоций, чем положено по статусу. Захар происходил из тех людей, чьи намерения не поддаются определению. Невозможно было распознать, догадаться, что у него на уме. Лицо бесстрастно и непроницаемо – не знаешь, в каком он сегодня настроении. Захар показывал лишь то, что другой должен был увидеть. Его глаза, как поверхность неподвижного озера, отражали окружающий мир, не позволяя взору проникнуть на глубину, но чем дольше несведущий путник всматривался в бестревожную гладь, тем острее ощущал беспокойство и чужое присутствие. Оставаясь невидимой, по ту сторону зеркала в ответ глядела прожорливая химера.

Захар присел рядом. Он всегда стремился держаться как можно ближе к ней, но делал это ненавязчиво, как если бы заранее просчитывал траекторию и каждый свой шаг, чтобы она сама не заметила, как он очутился в ее личном пространстве. Ингу бросало в дрожь, но решимости отодвинуться не хватало, хотя основную роль все же играл страх спровоцировать его. И она терпела.

– Я кое-что разузнал. Вы приехали на Мельтахо за яхтой, которую твой благоверный приобрел на свои скромные средства. Надо отдать ему должное: после всего, что мне удалось о нем выяснить, я до последнего был уверен, что он взял деньги у тебя или занял у свояка. Расскажешь потом, что тебя привлекло в этом маменькином сыночке? Хотелось бы знать, какой тип мужчин тебя привлекает. Не то чтобы я собрался подстраиваться, мне просто интересно, что удерживало тебя при нем все эти годы. Может, он превосходный любовник? Так я лучше. Или он нашел твою точку G, в этом все дело?

Инга, стиснув зубы, молча смотрела в сторону полными слез глазами. Он вынуждал ее закричать, броситься на него с кулаками: «Замолчи! Замолчи сейчас же! Не смей осквернять память Филиппа!» Он вскармливал ее гнев, разжигал пламя ненависти, добивался насилия с ее стороны. Его устами, его помыслами внутри нее рождались самые черные желания: осыпать проклятиями, ударить, пролить кровь!.. И он распалял их каждым своим словом… Господи, как на земле мог оказаться этот демон?

Захар тихо рассмеялся.

– Не супься, радость моя, это же шутка. Тебе полегчает, если ты посмеешься. Держу пари, он бы не хотел, чтобы ты грустила и плакала из-за него. Ты спрашивала, почему я оставил тебя? Но, Инга, дорогая, разве это не очевидно? Ты согласилась жить на яхте, по доброй воле отказавшись от привилегий и удобств Большой земли. Наверно, тебе будет проще понять меня, если я скажу, что не готов избавиться от такого человека, позволить загубить его наравне с какой-нибудь заурядностью. Силу в любом ее проявлении, будь это сила ума, тела или духа, я привык уважать. Ты настоящая морская волчица. Твое место здесь.