Девушке протянули джинсовую куртку и приказали одеться, но узница глядела мимо.

– Не принуждай. Оставишь куртку в лазарете.

Веденная чужой рукой, узница послушно двинулась к выходу, спотыкаясь о собственные ноги. Пока не закрылась дверь, автор не спускал с нее изучающего взгляда.

Перед глазами мелькали неясные силуэты и мельтешили огни фонарей. В нос ударил отвратительный химический запах, но вскоре ослабел, а потом и вовсе исчез. Крупные листья мазали по лицу и оставляли на нем прохладные капли. Девушка смутно понимала, что ее куда-то ведут. Когда она в следующий раз вынырнула из трясины умертвляющего забытья, то обнаружила себя сидящей на кровати со сложенными на коленях руками. Ноги холодило в мокрых мокасинах, в упавшей на глаза пряди блестела роса. Девушка чувствовала себя, как после умывания, но разве она умывалась? На столике рядом горел светодиодный фонарь, сделанный из старой керосиновой лампы «летучая мышь». Мертвенно-белый свет напоминал ровное сияние луны и нещадно бил по глазам, но девушка все равно продолжала всматриваться в него застывшим взглядом, точно в судьбоносный хрустальный шар.

Пахло сладкой листвой и свежестью прошедшего ливня. В голове вспыхивали замутненные, будто через грязное стекло, непонятные фрагменты, какие-то совсем темные, другие размытые из-за бьющего в глаза света. Все это было наяву или ей привиделось? На левой руке чуть выше локтя саднило и жгло, как после растирания грубой мочалкой. Это ощущение убедило ее, что происходящее не было сном, но не помогло вспомнить все до конца: куда ее водили, зачем, что говорили и что с ней делали.

Девушка моргнула и обвела комнату рассеянным взглядом. В шаговой близости, параллельно ее кровати, – деревянный каркас второго спального места со свернутым ватным матрасом в изголовье. Двухстворчатые шкафы вдоль стены слева, между ними стол. На окнах деревянные решетки, на полу линолеум. В призрачно-белом свете лампы все плыло перед глазами, как в тумане. Узница с трудом различила впереди дверь. Несколько минут она тупо разглядывала ее, точно пытаясь вспомнить, что это такое и для чего, затем поднялась и потащилась к свободе, двигаясь подобно заведенной кукле на слабых батарейках.

Окружающие предметы и мебель раскачивались, как на бурунах, девушку относило то вправо, то влево, дверь отъезжала от нее все дальше, но узница упрямо брела вперед, пошатываясь и спотыкаясь. Едва не потеряв по пути равновесие, она все же добралась до выхода, но, как бы ни толкала и ни тянула дверь, крепкая преграда не пожелала сдвинуться с места. Узница постояла немного и поплелась обратно.

Натянув дрожащими руками джинсовую куртку, она застегнулась на все пуговицы и с ногами заползла на кровать. Куртка была сырая, и девушка сразу продрогла. Свободно гуляющий меж окон ветерок свежими струями обволакивал ослабленное тело, скользил по обнаженным ногам, забирался в рукава. Девушка сворачивалась все в более тугой комок, тщетно пытаясь согреться в холодной джинсовой куртке, но даже не подумала о том, что лежит на одеяле и может укрыться. От подушки несло сыростью. Девушка отодвинула ее, уткнулась в грубый ворот и крепче обхватила себя за плечи. Ее било мелкой дрожью, холод проник в организм и теперь стремительно распространялся, сковывая льдом клетку за клеткой, остужая кровь до тягучего состояния мороженой патоки.

Тяжелое забытье прерывалось всякий раз, когда по телу прокатывался озноб. Сознание раскачивалось меж двух миров, как на пружинистых нитях гамака, девушка видела себя на свободе рядом с мужем, но в следующее мгновение взгляд упирался в мертвенно-белый хрустальный шар. Измотанный организм настойчиво пытался отключиться, ему нужно было восполнить душевные и физические силы, но холод мешал заснуть. Зацикленное состояние продолжалось до тех пор, пока неожиданный хлесткий стук не выдернул девушку из околомиров и не заставил открыть глаза.

С вихрем свежего ночного воздуха в комнату вошел угрожающего вида человек. Высоченный, здоровый, небритый… Черная футболка обтягивала плечи и распиралась на руках с тугими бечевками вен. Темно-зеленые камуфляжные штаны заправлены в военные ботинки и перехвачены на поясе черным ремнем с массивной пряжкой, которой запросто можно разбить голову. Шея бычья, лицо до того обветренное и огрубелое, что на вид будто сшитое из лоскутов животной шкуры. Темная наждачка обритых машинкой волос неразрывно переходила в щетину на лице. Надбровные дуги нависали низко и бросали тень на глаза с опущенными вниз уголками. Глаза добрых людей, как всегда полагала девушка. На его появление она никак не отреагировала. У нее было время закрыть глаза и притвориться спящей, но смысла тому она не видела.

В руках незнакомец держал деревянный поднос. Он аккуратно поставил его на прикроватный столик и опустился перед узницей на корточки.

– Надеюсь, не разбудил? – Он старался говорить мягко и тихо, но глубокий бас не помещался в горле, на пониженных тонах загустел и подмял все вокруг себя, как далекий громовой раскат, и от этого напряжения натягивалась кожа и ходили ходуном сухожилия на шее, сводя на нет все попытки незнакомца казаться приветливым, неопасным.

Однажды услышав этот голос, его невозможно было забыть. Девушка точно знала, что слышала его прежде, но где и когда? Среди тех, кто напал на них, этого человека не было. Кто он? Узница молча смотрела незнакомцу в глаза, но ничего не чувствовала: ни страха, ни беспокойства, ни желания заплакать.

– Может, хочешь на воздух? Духота прошла, распогодилось – на улице настоящее блаженство. Дышится легко-легко.

Ответа не последовало. Где-то на задворках сознания забрезжила мысль, что было бы неплохо молчанием довести шакалов до белого каления и заставить их убить ее.

– Ну, как знаешь… Мое имя Захар. Здесь меня еще называют Шкипером. Это что-то вроде местной должности. Я не пытаюсь рисоваться перед тобой, но ты должна знать, с кем говоришь. Это мой лагерь.

На лице девушки не отразилось ни единой эмоции. Она словно не понимала, на каком языке он толкует.

– Я заглянул в твой паспорт. Узнал твое необычайно красивое имя. – И нараспев произнес: – Инга…

Сухие губы дрогнули, девушка отвела полуприкрытые глаза, бессильная против осквернения единственного, чего не могли у нее отнять, устами этого душегуба.

Захар выпрямился и вытащил из кармана затрепанную пачку сигарет.

– Куришь?

Не дождавшись ответа, он со вздохом постучал мятой пачкой по тыльной стороне ладони.

– Понимаю, почему ты не хочешь говорить. Я и не надеялся на диалог. И ни к чему не принуждаю. По правде говоря, с моей стороны не очень-то красиво допекать тебя сейчас, когда ты в таком состоянии. Я вполне мог бы подождать до утра, но, уверен, тебе не терпится узнать, что будет дальше.

Тяжелые военные ботинки загрохотали по полу. Изувер отошел к окну напротив и чиркнул зажигалкой. Инге никак не удавалось справиться с ознобом, она продолжала трястись от холода и чувствовала себя усталой и разбитой. Не было сил пошевельнуться, не было сил думать. Даже ненавидеть в эту минуту она не могла.

– Не знаю, много ли ты запомнила сегодня. Ты явно была в прострации, но не бойся, ничего не случилось. Тебя никто не тронул, да ты и сама должна это чувствовать. Мы собирались задать тебе несколько вопросов и записать ответы на видео. Ничего особенного, стандартная процедура перед продажей. Безусловно, на черном рынке ты не задержишься. Дальнейшая твоя судьба будет зависеть от того, кто тебя купит. Притону ты не по карману, так что попадешь в личное пользование – и скорее всего надолго. Но едва наскучишь, тебя сбагрят другому частнику, и чем дальше, тем ниже будет твоя цена и хуже условия. Если не закончишь свою жизнь в чьем-нибудь подвале, будешь влачить жалкое существование в притоне, пока не умрешь от передоза.

Он замолчал и некоторое время молча курил, глядя в темноту. Чувство реальности окончательно покинуло девушку. Ей казалось, она спит и видит одного из тех людей, которые, промелькнув на улице, оставляют отпечаток в памяти, но не фиксируются сознанием, и теперь она не может понять, почему он снится ей, ведь она его не знает и никогда не встречала.