Палач затушил сигарету и протопал к кровати.

– В моей власти уберечь тебя от этого. У тебя не было возможности заметить, но ты приглянулась мне. Я решил тебя оставить. Не волнуйся, никто из моих людей тебя не тронет, мое слово здесь закон. Не смотри на меня побитой собакой, Инга. Поверь, все не так мрачно, как может показаться. Подумай сама, что предпочтительней: остаться здесь, под моей защитой, или переходить из рук в руки, терпеть побои и унижения, чтобы в конце концов умереть в притоне. Выбор очевиден, согласись.

Парализованная горем, Инга осталась апатичной к его словам. Палач закашлялся тяжелым хриплым кашлем курильщика с многолетним стажем, прочистил заложенное горло и присел рядом с девушкой. Взял ее безвольную руку в свою твердокаменную ладонь и медленно стянул с безымянного пальца простое, без камней, обручальное кольцо, не переставая при этом говорить размеренно и спокойно:

– Ты напрасно убиваешься по нему. Поверь, это хорошо, что он погиб вот так, защищая тебя. Это делает ему честь. Останься он в живых, вас бы все равно разлучили. Так не лучше ли смерть за любимую женщину, чем такой конец? Ты это переживешь, у тебя будет время. – Он поцеловал ее холодную руку и положил обратно на одеяло. Кольцо осталось зажатым в его пудовом кулаке. – Тебе лучше принять меня – лучше для самой себя. Вариантов здесь нет, и ответов я не жду. С моим решением тебе придется смириться, и думать тут явно не над чем. Разве что подумать над своим поведением. Я надеюсь на твое благоразумие, Инга. Поиграть я люблю, но всему есть предел. Начнешь закатывать истерики, я ни минуты не буду колебаться, тут же распрощаюсь с тобой. Надеюсь, мысль свою донес.

Захар поднялся.

– Сегодня и завтра побудешь здесь, пока мы не подготовим все для заселения в бунгало. У тебя будет свой личный уголок. Познакомишься с другими девушками, заведешь подруг… Все они здесь по своей воле и умело разбавляют компанию моих ребят, так что бояться нечего. Ты, верно, проголодалась? Я принес тебе вареного картофеля с жареной рыбой и напиток из кэроба. Это порошок из бобов рожкового дерева. Мы сами добываем, высушиваем и обжариваем. Пробовала когда-нибудь? Похож на какао, но слаще и с легкой шоколадной кислинкой. Очень вкусно, обязательно попробуй, я пью его целыми чашками: помогает от кашля. Подкрепись, ложись в кровать и постарайся заснуть. Сон для тебя сейчас лучшее лекарство. Можешь оставить лампу включенной, если хочешь, только мокасины снять не забудь. У нас не спят в обуви. Доброй ночи.

Он поцеловал девушку в лоб и ушел.

На пальце осталась бледная полоска от кольца. Подступающие слезы собрались в переносице, и хотя девушка их не сдерживала, они как будто не могли пройти дальше, теснились все плотнее, отяжеляя голову, сдавливая лоб и виски.

В ушах отчетливо прогремел выстрел. Оглушающий, пронзительный, страшный, всего один выстрел – и оборванная на ее глазах жизнь с треском разломила душу пополам. Его больше нет. Она осталась одна. Ему выстрелили в грудь из пистолета. Он был жив еще несколько минут, но в горле бурлила кровь, он не мог вымолвить ни слова. Он пытался вдохнуть, но давился и кашлял. Все это время Инга в оцепенении сидела на коленях рядом, охваченная ужасом и неверием, не в силах пошевелиться или закричать, не в силах отвести от него застывшего взгляда, сделать что-нибудь, протянуть руку… Только сейчас Инга поняла: она даже не коснулась его на прощание. Он умирал рядом, но ее как будто не было, она не сумела справиться с собой, чтобы хоть как-нибудь облегчить его страдания, ничего не сказала, ни слезинки не уронила… Он умер, глядя на нее, глядя со страхом и болью за нее.

Случившееся больше не казалось сном. Инга судорожно задышала, чувствуя, как горячий воздух обжигает легкие и сдавливает грудь, словно при смертельной агонии. Глаза наполнились слезами – и горечь утраты хлынула на свободу, прокладывая дорогу через проломленную плотину оглушения, открывая рану, которой не суждено зарубцеваться. Девушка уткнулась лицом в одеяло, неосознанно, конвульсивно обхватила себя за плечи и забилась в отчаянных рыданиях, дрожа от холода и несчастья. Кровь из агонизирующей раны вливалась в вены и неслась к сердцу, распирала его и сочилась сквозь стенки, не позволяя сделать и вздоха без боли.

Почему я осталась жива?..

На новое место Ингу вели с завязанными глазами.

– Добро пожаловать в цветник, – объявил Захар, снимая повязку. – Это уголок наших девушек. Теперь и твой.

Небольшой расчищенный участок посреди тропических зарослей, но не лес – для тропического леса слишком просторно, – как будто парк, засаженный обычными и диковинными растениями. Когда налетал ветер, многометровые пальмовые опахала бряцали так громко, что не было слышно птиц. Земля песчано-грунтовая, местами усыпана опавшими листьями; в тени от прямых солнечных лучей прячутся папоротники. Пахнет лесом и нагретой за день листвой. Между мощными пальмовыми стволами натянуты гамаки, а в центре двора по-хозяйски вытянулся большой стол с мягкими диванчиками. Чуть дальше Инга заметила выложенный из белых камней мангал, который издалека приняла за колодец.

– Здесь мы устраиваем праздничные ужины. Собираемся два-три раза в неделю по-семейному, все вместе, и отдыхаем. Слушаем музыку, жарим мясо, болтаем ни о чем и обо всем сразу. Видишь, какой мангал? Сами выложили. Все, что тебя окружает, мы сделали своими руками.

По кромке растительной завесы полукругом расположились пять маленьких бунгало на невысоких сваях, украшенные разноцветными лампочками гирлянд. Четыре бунгало стояли рядом, выстроившись, как на подбор – открытая веранда, распахнутые настежь створки на окнах, – пятое ютилось в сторонке и напоминало экзотическую птичью клетку.

Увидев новое свое узилище, Инга едва не расплакалась на глазах у пирата. Она не могла не думать о том, что ее хотят поместить в своего рода место для перевоспитания, в переходный шлюз между нею настоящей, ненавистницей палачей, и будущей прирученной марьяжницей, готовой исполнить любое пожелание.

Веранду последнего, пятого бунгало заделали деревянной решеткой с ромбовидным плетением. Ширина веранды ограничивалась тремя шагами, длина – шестью. Путь на свободу преграждала крепкая решетчатая дверь с навесным замком.

– Можешь сидеть здесь в любое время дня и ночи, при желании даже спать. – Захар поправил подушку на мягкой кушетке. – Ночи у нас теплые. Скоро, правда, начнется сезон дождей, типичный для зимы на Понкайо, но до этого еще есть время.

Внутри – тесная каморка с уборной в отдельном чуланчике в дальнем углу. Потолок низкий, на дощатом полу поскрипывает нанесенный с улицы песок. Жужжали невидимые мухи. Обстановка не баловала: массивный комод, книжный стеллаж, тумбочка и просторная двуспальная кровать, застеленная байковым одеялом в коричнево-белую клетку. Между изножьем кровати и окном оставалось неполных три шага.

Инга отвернулась и отошла в угол, подальше от пирата. Захар, уловив тихий всхлип, нагнал ее и за плечи развернул к себе. Увидев так близко эти пытливые глаза, зондирующие каждый уголок души, Инга омертвела и в ужасе уставилась на палача, боясь пошевельнуться.

– Тебя замок расстроил?

Проскальзывающее в голосе недовольство было похоже на тлеющие угли, готовые вспыхнуть в любую секунду. Инга поняла: пирата лучше не злить.

– Я надеялся, не придется разжевывать, что к чему. Ты же не думала, что я позволю тебе свободно разгуливать по лагерю? Это простая мысль, она должна была сразу прийти тебе в голову. Я должен следовать правилам, обстоятельства и положение требуют. За безопасность своих людей я отвечаю головой. Они доверили мне свои жизни, и я обязан оправдывать это доверие. Но тебе нечего бояться. Мне можно верить. Если я сказал, что тебя не тронут, значит, так оно и есть.

Колени подгибались, Ингу трясло. Когда он убрал руки, узница незаметно вдохнула и прислонилась плечом к стене, чтобы не упасть.

– В комоде есть все необходимое. – Захар для наглядности выдвинул по очереди все ящики. – Майки, футболки, шорты, брюки, даже платья. В верхнем отделе белье, в нижнем обувь. Гардероб тебе Жанна и Каролина собрали. У вас вроде один размер, но если не подойдет или понадобится еще что-нибудь, скажи мне, хорошо?