— Ты… кто такой?

Толпа, отступившая было, вытолкнула вперед того, кого полагала вожаком. И хорошо.

— Я? — Данияр смерил взглядом падаль, которая не пришла за ответами сама, как подобает мужчине, но притащила за собой и женщин, и, кажется, детей тоже.

Безумие.

— Я — Одиннадцатый милостью всех Богов Диктатор Ах-Айора, Солнце Нации, Железный Всепобеждающий Полководец, Маршал Могучей Республики, Залог Освобождения человечества, Блистательнейший Владыка, Прозревающий пути грядущего, — его титул в этих стенах звучал, пожалуй, забавно, но никто не улыбнулся.

И верно.

Смеяться над человеком, в руках которого клинки, неразумно.

— И что ты тут делаешь?

Парень оглянулся в поисках поддержки, а толпа загудела, то ли подбадривая, то ли требуя действия. С толпой всегда так. Собрать ее несложно, а вот удержать подчинить, сделать так, чтобы зверь этот стал покорен, это сродни искусству.

— Стою, — Данияр позволил себе улыбнуться. — А вы?

— Нам нужны ответы! — из-за спины мужчины выглянула неразумная женщина с яркими волосами. — Мы желаем знать!

И тонкий голос ее взрезал тишину.

Люди заговорили…

Попытались.

— Задавайте вопросы, — разрешил Данияр и чуть повысил голос, ровно настолько, чтобы перекрыть этот бестолковый гул.

Клинки не шелохнулись.

— А ты ответишь? — парень вспомнил про нейтрализатор. — Мы хотим говорить с тем, кто и вправду что-то решает… где эта рыжая стерва?

— Которая именно?

— Ты знаешь… — он поднял руку. — Считаю до трех… или отступи, или… раз… два…

Клинкам было тесно в этом коридоре, но они справились. Они взлетели одновременно, росчерком стального пера, тенью над песками, и наставник был бы доволен ударом, как и той легкостью, с которой сталь перерубила руку.

И кожу прошли.

И в кости не увязли.

Отличные клинки, право слово… громко стукнулся о пол нейтрализатор. И выпал из разжавшихся пальцев, но не нашлось никого, кто рискнул бы протянуть к нему руку. Все-таки вид крови и вправду действует отрезвляюще.

Кто-то ахнул.

Кто-то взвыл.

А парень, уставившись на обрубок руки, покачнулся и рухнул в обморок.

— Жгут ему наложи, — посоветовал Данияр женщине, на лице которой ужас сменялся искренним восторгом. Правда, про жгут она не услышала.

А наложить стоит, пока кровью не истек. Нет, совсем от кровотечения не помрет, модули на корабле медицинские имеются. Запоздало вспомнилось, что те и заняты могут быть, но…

Данияр подвинулся, позволяя Кахраю выйти вперед. Тот присел, перехватив руку черной полосой военной повязки. Та моментально вспенилась, закрывая место разреза.

— И все-таки… наверное, можно было как-то иначе? — осведомилась леди Унияр, выступив к людям. — Хотя… вынуждена признать, эффективно. Определенно, эффективно.

Люди попятились.

— Добрый день, — она переступила через лежавшего парня. — Я вижу, что имело место небольшое недопонимание…

— …его бы в медотсек отнести… — тихо сказал Кахрай. — И руку не потеряйте. Пришьют.

Потом помолчал и добавил:

— Он на тебя в суд подаст.

— Обязательно, — Данияр стряхнул капли крови с клинка. Вот ведь… а думал, в жизни и не придется воспользоваться. — И еще ноту протеста выдвинут. Мы даже извинимся. Возможно, компенсируем… когда-нибудь…

…суды могут длится годами, особенно, если есть желание, чтобы длились они годами.

— …я оказалась в той же ситуации, что и вы, и могу лишь сказать, что теперь конфликт исчерпан. Скоро на корабле появятся медики…

…и военные, без которых никуда.

— …всем будет оказана медицинская помощь…

— Но… чума…

— Увы, порой нам приходится сталкиваться с тем, что кажется непреодолимым, но…

Речь Первой Советницы звучала ровно, и люди успокаивались, они слушали ее завороженно, жадно, и это несколько пугало.

— …испытания лекарства ведутся, что дает шанс всем заболевшим. И вместе с тем обращаю ваше внимание, что таковых оказалось немного…

— Я пойду, что ли? — Кахрай закинул все еще бессознательного парня на плечо. — Справишься, если что?

Данияр кивнул.

Справится. Что ему еще остается?

Тойтек играл на скрипке. Той самой земной скрипке, которую подарил матушке очередной поклонник в знак своей любви и признательности.

Скрипка стоила безумных денег.

Так сказал отец. И потребовал вернуть слишком дорогой подарок. Матушка пожала плечами и ответила, что только столь низкий далекий от понимания истинных ценностей человек будет все измерять в деньгах. Подарок она не вернула.

Зато нашла учителя, который взялся сделать из ребенка музыканта.

Гениального.

Гениального не получилось, поскольку выяснилось, что и со слухом у Тойтека все было отнюдь не гениально, и с чувством ритма, и с желанием. Ту самую скрипку ему, конечно, не доверили — сейчас она хранилась в специальном отделении Первого банка — но сделали точную копию.

Как он ее ненавидел!

И эти ежедневные уроки, после которых ломило плечо и шею, болели руки, и пальцы казались деревянными. А теперь он играл. Легко, непринужденно, будто находился не в собственном забытьи, а в матушкиной фантазии. И она, сидя в зале — единственный зритель — плакала от восторга.

Глупость какая.

Нет, плакала матушка часто, полагая, что искренний человек не станет подавлять эмоции. Но фантазия-то Тойтеку принадлежала. И осознав этот факт, он стер, что зал, что матушку, а вот от скрипки так легко избавиться не получилось.

Приросла к рукам.

Но руки он ощущал. И тело собственное тоже, пожалуй, и все, что происходило в этом теле. Интересно, это было минутой просветления перед агонией? Или лекарство все-таки действует? Тойтек попытался сосредоточиться на ощущениях, а вместо этого услышал.

— Какой он бледненький…

— Он уже две недели в искусственной коме, — этот голос он узнал и странно обрадовался, хотя для радости причин не было совершенно. — К тому же у него все еще чума…

— Бедненький.

И этот узнал. Но совсем не обрадовался, поскольку заныла нога, напоминая, что прехорошенькие и не слишком умные девочки часто по доброте душевной совершают страшные вещи.

Например, пытаются лечить паралич укусом шершня.

— Ему уже лучше, — Заххара говорила спокойно.

— Что-то не заметно, — возразила Алина.

— По тебе тоже сперва незаметно было.

Ответом стал вздох.

И еще один.

И робкое.

— А эти язвы… потом… когда пройдут… следы ведь останутся?

— Всенепременно, — показалось, что это прозвучало с некоторой долей удовлетворения.

— Ужас какой…

Третий вздох был еще более тяжелым. И Алину стало жаль. Немного. Если бы Тойтек мог говорить, он сказал бы, что не стоит переживать из-за такой мелочи, как шрамы. В конце концов, всегда можно зашлифовать кожу или сделать пересадку, или просто модифицировать лицо, как многие делают.

Впрочем, Алина и сама додумалась, кажется.

— Ничего, мама сказала, что она оплатит клинику, и я снова буду красавицей. Как ты.

— Как я — вряд ли. Тип другой.

— А… что ты будешь делать? Ну, дальше, потом, когда нас выпустят…

— Еще не факт, что выпустят.

Откуда?

— Да ладно, не могут же они нас вечно тут держать…

— Вечно нет, но пару лет вполне. Пару месяцев так точно.

— Ужас какой.

— Ужас был, пока продукты не доставляли и капсулы приходилось считать, а так… сносно. Вон, даже аквапарк открывают для желающих. Считай, что твой отдых слегка затянулся.

— А может, и к лучшему, — тон, которым это было сказано, Тойтеку не понравился. Вот совершенно. При том, что он точно не сказал бы, что именно не так с этим тоном. — Там… внизу, он точно куда-нибудь исчезнет.

— А здесь ему деваться некуда, — понимающе произнесла Заххара. — И что планируешь?

— Не знаю пока… сердце подскажет.

— Нельзя полагаться на одно лишь сердце, — теперь Заххара говорила снисходительно. — План должен быть.