— Найму охрану. Надежную.

Кахрай хмыкнул.

Не такое это простое дело.

— Потом соберу Совет. Потребую идентификации. У них есть дубль генетического слепка и моего, и отца, и бабушки. Да и многое другое… сейчас я заблокировала доступ к счетам корпорации.

Она говорила об этом просто, с легкой печалью, которую не скрывала.

— Факт покушений доказать вряд ли выйдет, но и остального хватит. Я вполне могу инициировать отделение от рода.

— И?

— Они получат оговоренную в семейном уставе долю наследства. Небольшую. В несколько миллионов…

У Кахрая были совсем иные представления о небольших долях.

— Это только кажется, что много. Но… налоги на роскошь, содержание недвижимости. Земля на Новой Британии недешева, а почти у всех имеются поместья. Причем в них никто и не живет, но это дело статуса. Да и прочие привычки моих родных весьма недешевы. Этой доли им хватит на год или два. Может, при удаче, и на три. Потом… они попытаются опротестовать мои действия в суде. А суды дело очень дорогое…

Она обняла себя.

— Почему они так?

— Не знаю, — честно ответил Кахрай. А Лотта подвинулась ближе и устроила голову на плече.

— Я посижу?

— Сиди.

Стало тяжело дышать. И сердце заухало так, будто… будто ему снова пятнадцать, а к спине прижимается Ника Шайфер с Цветочной улицы.

Ей тоже пятнадцать.

У нее светлые волосы и грудь такая, что взгляд отвести невозможно. И не только Кахраю. На эту грудь смотрят все, кто еще не утратил интереса к жизни, и Ника знает. Ника гордится ею почти также, как отцом-инженером, которому обещают повышение. Ника скоро улетит, пока не знает куда, но главное, что далеко. И близость расставания заставляет Кахрая терять разум.

У Ники губы пахли маминой малиновой помадой.

А волосы — духами, потому что в косметичке мамы нашлось место не только помаде. И целовалась она с притворной страстью, чтобы после отстраниться и проныть.

— Ну ты что… что папа скажет…

И потом сама бросалась на шею.

В их доме, таком удивительно непохожем на дома остальных — и этот факт тоже был предметом гордости — Кахрай терялся. Он чувствовал, насколько не достоин, но у Ники имелось свое мнение…

— Так хорошо, — сказала Лотта, закрыв глаза. — Даже не хочется возвращаться туда… вот думаю, может, и вправду умереть? Они получат Корпорацию, а я — спокойную жизнь. Перееду куда-нибудь, буду писать книги и… не знаю, еще что-нибудь делать. Или не делать.

С Никой он провел всего-то одну ночь, и удивился тому, что этой ночью вела именно она, и восхитился ее смелостью, только потом, спустя годы, поняв, что был не первым гостем в том доме. И возможно, зря сломал Грегу руки, что, возможно, вполне себе Грег говорил правду…

— Но если они влезут в Совет, то все испортят. А Корпорация — это не только деньги, это еще и люди. И бабушка говорила, что перед ними мы в первую очередь несем ответственность…

Ника не написала, хотя обещала.

И страницу свою снесла, верно, чтобы создать новую, в новом мире. Но Кахраю это показалось почти предательством. Дураком он был.

И наивным.

И снимок их общий хранил долго, до первого ранения, кажется. Или даже до второго? А потом как-то вдруг вырос и понял, что ничего-то у них с Никой общего не было и быть не могло. Кто она? А кто он? И вот то-то же…

— Поцелуй меня, что ли? — сказала Лотта, отстраняясь.

Кахраю показалось, что он ослышался.

— Зачем? — осторожно поинтересовался он.

— Не знаю. Может, ситуация располагает? — она не смеялась, а изучала его, как будто видела впервые. — А может… я никогда раньше не целовалась и хочу понять, как оно? Кузина говорила, что приятно, но теперь, сам понимаешь, верить ей сложно. С другой стороны, опять же, вот захочу я, допустим, любовника нанять…

Кахрай закашлялся.

— …нужно будет делать выбор, потому что рекомендации — это одно, а личные качества — другое. Всегда при найме персонала следует проводить тест. И вот как я пойму, кто прошел этот тест, а кто нет?

И ведь главное, она серьезно это.

Совершенно серьезно.

Как ее такую не поцеловать? Ситуация и вправду располагает. А что до любовника… в конце концов, Кахрай и сам подумывал работу сменить. Когда-нибудь.

Правда рекомендаций у него нет.

Целующуюся парочку Данияр заметил издали. И испытал острое чувство зависти. Нет, не самому факту, в конце концов, у него тоже было с кем целоваться, просто…

Море.

Ночь.

Мерцающее покрывало на водах. Низкая луна какого-то насыщенного розового цвета, будто вытесанныя из огромного куска сердолика. Ветерок.

Мужчина и женщина.

Просто мужчина и обыкновенная женщина, которым нет нужды думать о всяких глупостях, вроде одобрения Совета или о том, что скажут в гареме, узнав, что гарема больше нет…

Данияр честно отвернулся.

И отступил.

— Гуляете, — осведомился кто-то за спиной, заставив обернуться. — Погода хорошая. А кухня весьма специфическая, хотя всяко лучше того дерьма, которым нас на лайнере потчевали.

Женщина была смутно знакома.

Как же ее зовут…

— Труди, — она протянула широкую мужскую ладонь и пожала Данияру руку. — Вряд ли вы меня запомнили.

Не молодая.

Не старая.

Не слишком красивая, но не сказать, чтобы уродливая. Она напомнила Данияру старуху Айши, что жила при отцовском гареме, в который перешла по наследству. Сказывали, что некогда старуха была юна и прекрасна, но в это верилось слабо. Ее лицо, будто застывшее во времени, неподвластное морщинам, было неподвижно. Данияр прекрасно помнил, что полуприкрытые глаза, что эту манеру смотреть на собеседника снисходительно, что страх, который появлялся в душе, стоило взгляду задержаться чуть дольше.

Старуху боялись.

И одару, и совсем юные наложницы, еще не удостоившиеся чести разделить ложе с господином, и евнухи, и стража… и кажется, отец. Он называл ее ведьмой, а она его — глупым мальчишкой. И сейчас Данияр понял, что связывало их куда больше, чем отданное ей право распоряжаться сундуками.

Мгновение, и сходство исчезло.

Айша никогда не надела бы столь нелепых ярких тряпок. И уж точно ее лицо было лишено и толики той подвижности, которою обладало лицо незнакомки.

— Данияр.

— Знаю, — она оскалилась, и белесые зубы влажновато блеснули. — И как тебе здесь? Хороший мирок, тихий, спокойный… что может в нем произойти?

— Что?

Разговор Данияру не нравился.

И женщина тоже.

Не столько сама она, сколько ее манера, взгляд этот, снисходительный и насмешливый одновременно.

— Вот и я не знаю… население двадцать пять миллионов… с одной стороны ничтожно мало, с другой… достаточно. Пять крупных плавучих городов и столица, выстроенная в горах.

Она повернулась к морю и оперлась на парапет. Склонилась над морем.

— Регулярное сообщение с Иррахом, еще один полуаграрный мир, как и с Вярстом. А это уже торговля. Торговые связи старые, прочные… это я из справочника вытащила.

— Зачем?

— Не знаю, — женщина пожала плечами, и узкие лямки желтого ее комбинезона почти съехали, но были вовремя остановлены. — Интересно. А вам не интересно узнавать о местах, в которых вы бываете?

— Пожалуй. Прежде мне не случалось путешествовать.

— Упущение.

Она больше не смотрела на Данияра, и почему-то это казалось оскорбительным.

— Миров множество. Разные. Даже те, которые кажутся одинаковыми на первый взгляд, все одно разные. Люди их изменили, переделали под себя, но суть… суть часто остается нетронутой. А вот люди, они как раз везде одинаковы, как бы ни выглядели. Может, потому иные расы и не спешат устанавливать с нами более тесные отношения?

— Я как-то… не думал о таком.

Наверное, стоило извиниться и уйти. Сказаться больным. Или занятым. Или вовсе ничего не объяснять, в конце концов, он и не должен. Но Данияр остался.

И тоже повернулся к морю.

Оперся.

Он знал, что недалеко, в темноте, скрывается Эрра, которая следит и за ним, и за этой женщиной, плечи которой поникли. А за Эррой наблюдает Некко.