— Это точно. Как вы?

— Ты.

— Что?

— Лучше на «ты», а то как-то… не так, не знаю, — а с Лоттой редко случалось, когда она чего-то не знала или, хуже того, не была в чем-то уверена, потому что уверенность в себе — залог успеха.

Так говорила бабушка.

— Хорошо.

— Он спит?

— Спит.

— Точно?

Кахрай молча развернул экран сопряженного браслета, на котором медленно ползла линия физиологической активности процессов. И статус.

Статусу Лотта поверила.

— Устал, — пояснил, хотя Лотта пояснений не требовала. — Последствия… одного происшествия.

— Авария в лаборатории?

— Вроде того.

— И он… восстановится?

— Должен. Надеюсь, во всяком случае. А вы… ты… извини, не привык я к таким, как ты, на «ты», — Кахрай посмотрел на море.

— Таким — это каким?

— Таким… ну, таким… из высшего мира. Аристократы и вообще… ты же это, наследница…

— Наследница, — тяжко вздохнула Лотта. — Иногда я понимаю, почему отец сбежал. Знаешь, тяжело, когда тебя с детства наставляют, что ты наследница, а потому не имеешь права тратить время на всякие пустяки, что нужно заниматься делами и только делами. Что от тебя зависит будущее семьи, что есть только долг и ничего кроме… он просто не выдержал. Я так думаю. А бабушка как-то обмолвилась, что просто он оказался слишком слаб.

Кахрай кивнул.

А потом спросил:

— Непросто приходилось?

— Да нет, — Лотта ткнула пальцем в поле, которое, оставаясь невидимым, все же отгораживало ее от моря. — Мне это нравится, на самом деле. Интересно. Как задача… очень сложная задача. Но иногда хочется чего-то… такого.

— И потому ты начала писать книги?

— Наверное.

Корректор сознания сказал бы точнее. Лотта даже подумывала к нему обратиться, но так и не решилась. Во-первых, из опасений пускать кого-то в это самое сознание — бабушка была уверена, что корректоры его все же меняют и отнюдь не в лучшую сторону. Во-вторых, какой-то надобности в переменах она не испытывала, хотя кузина и предлагала.

Кузина.

На тяжкий вздох море ответило вздохом же. Качнуло волны, пошла рябью, выпуская огромную туши рыбины, вдоль хребта которой выступали зеленоватые фосфорицирующие наросты. Рыбина перевернулась, махнула плавниками и улеглась на спину. Белесое ее брюхо блестело от воды, и можно было разглядеть узоры мелкой чешуи.

И других рыбешек, поменьше, к этой чешуе присосавшихся.

Почему-то они напомнили о родственниках.

— Разберешься, — успокаивающе произнес Кахрай и погладил по плечу.

Мужчины так не должны делать.

Вот если бы обнять. Прижать к себе в порыве страсти. И пообещать убить всех виновных, причастных и тех, кто просто мимо проходил.

Шарлотта сдавленно хихикнула.

И не удержалась, рассмеялась, и рыбина, услышав этот смех, медленно перевернулась на живот, чтобы после уйти на безопасную глубину.

Только волны качнулись.

— Извините. Это… наверное, профессиональная деформация. Все время в голову лезет… всякое, — Лотта махнула рукой.

— Бывает.

Он сел рядом.

И… и наверное, можно было сделать что-то самой. Кузина утверждала, что современные девушки фактически вынуждены делать все сами, ибо современные мужчины стали слабы и нерешительны. Но слабым Кахрай не выглядел. И… и что Лотта могла?

Подвинуться поближе?

За руку взять?

Детство какое-то. И неудобно. Вдруг ему не понравится, когда его за руку берут? Или… кузина утверждала, что действия должны быть максимально решительными, чтобы трактоваться однозначно. А за руку… за руку это не однозначно.

Брать следовало за другое.

Но… не здесь же.

— А… — Кахраю надоело молчание. — А как получилось, что вы… ну там… в больнице. По официальной версии?

И сам подвинулся.

Покосился.

Или… лучше не смешивать личное с рабочим, если Кахрай ее охранять взялся? Да и вообще, чем дальше, тем более глупой выглядела вся эта затея. Следовало бы просто попросить секретаря, чтобы подобрал пару-тройку кандидатур, подходящих на роль любовника. Чтобы все нормально, обыкновенно.

Чистые данные.

И список заслуг. Рекомендации, опять же. Возможно, рейтинг… ведь должен же где-то иметься рейтинг любовников. В Сети все имеется. А если нет, стоит подумать над запуском новой платформы, ведь не одна же Лотта мается неустроенной личной жизнью.

Она подавила очередной вздох.

Отдыхать не получалось.

Кажется.

В голову лезли мысли о целевой аудитории, предварительной оценке проекта…

— Получилось… — Лотта заставила себя свернуть с проторенного пути высоких размышлений. Как-нибудь потом. — Дело в том, что генетические слепки семьи не хранятся в межмировом банке. Вот и… нашли кого-то из побочной ветви, их на самом деле не так и мало. И то на случай, если вдруг вздумается делать перекрестный тест, на наличие характерных последовательностей. Отправили в больницу. И следом образцы, которые сами и взяли. Всего-то надо было сказать, что они из семейного архива.

— А… — Кахрай вдруг оказался еще ближе.

На волос.

Может, даже меньше, чем на волос, потому как Лотта точно знала, что он не шевелился. И… ветром сдуло? Или это какой-то особый талант?

— Почему в банк не отправляют? Из-за запросов. Банк требует разрешения на включение во всеобщую программу генетического анализа и поиска. Поэтому в теории любой человек имеет право подать заявку на сличение собственного материала со слепком потенциальных родственников.

— А родственники вам не нужны.

— Не то, чтобы… но лет семьдесят тому мы вынуждены были отвечать по тремстам искам потенциальных родственников, которые требовали себе равных прав с законно признанными детьми. И пусть из трехсот исков пришлось платить лишь по двум, но… услуги адвокатов, оплата издержек, экспертиз законодательства, актов сличения и прочего… — Лотта махнула рукой. — Бабушка решила, что дешевле будет собственный архив открыть. Заодно и правила изменила, внутренние, семейные…

— Сложно.

— Это да, — согласилась Лотта. — Не всем понравилось. Но бабушка сказала, что, если кто-то не может контролировать появление детей, то пусть содержит их за счет собственных ресурсов. У каждого есть ведь и личное состояние, и обеспечение и вообще… после этого подписали.

— Что подписали?

— Договор. И обязательства. И… там много всего. Бабушка говорила, что любое правило воспринимается лучше, когда за неисполнением его следуют определенные санкции.

Кахрай закашлялся.

И Лотта похлопала его по спине. Она читала, что это вполне себе допустимо.

— Спасибо.

— Не за что.

— Значит, вас… признали?

— Да… бабушка сказала, что не собиралась, что… у нее был генетический материал отца и она думала нанять суррогатную мать… у них были очень запутанные отношения. Но я родилась не слишком здоровой. Нужна была операция. Сложная. И отец обратился к ней с просьбой. Он никогда ни о чем не просил, а тут… и она помогла. Те специалисты, которые отказывали отцу, говорили, что невозможно ничего сделать, вдруг передумали. И оказалось, что все возможно, и вообще… правда, первые годы я жила в больнице. В специально отстроенной больнице. Я плохо помню.

Говорить с мужчиной нужно совсем не о больницах.

Тем более, когда сидит он так близко, что от самой этой близости становится жарко. Правда, ни слабости в коленях, ни томления внизу живота Лотта так и не ощутила. Может, недостаточно настроилась? Или оно как-то иначе проявляется?

— Помню, что бабушка почти все время была рядом. Больницу построили большую, теперь она одна из лучших на Британии.

И где-то в ней изображает смертельно больную особу неизвестная Лотте девушка, не понимающая, что болезнь и вправду будет.

И смерть тоже.

И… такие спектакли не ставят на чужой сцене. Стало быть, и из больницы кто-то замешан. Кто-то из тех, кто сделал вид, что верит этой болезни.

Наивный?

Жадный?

Все сразу?

— Она говорила, что и отец, и мать тоже были рядом, пока существовала опасность, что… но опасность минула, а реабилитация — это долго.