И застучало.

Засбоило.

Может, уйти, пока она глупостей не натворила? Впрочем, Лотта догадывалась, что натворила уже изрядно глупостей. Убедившись, что в каюте ничего-то не изменилось, даже кресло с застывшей мумией ученого стояло на прежнем месте, Лотта присела.

— Я попала в неожиданно… неприятную ситуацию. И имею все основания предположить, что мои родственники желают от меня избавиться.

Она выпрямила спину.

И велела себе не смотреть на Кахрая, который по-прежнему застыл в дверях. И руки сцеплены. И… и вообще, мог бы сочувствие проявить к девушке, в беду попавшей. В книгах все герои проявляли сочувствие к девушкам, попавшим в беду, причем даже когда беда была не такой всеобъемлющей.

А этот… неправильный.

Лотта разозлилась. И на себя. И на него. И на ученого, который вдруг ожил и промычал что-то жалобно-мучительное, пробуждая совесть.

— К сожалению, я повела себя не самым разумным образом, что и привело к нынешней ситуации, — Лотта сложила руки на коленях. — Реальность такова, что мои шансы вернуться домой… боюсь, без помощи не выйдет.

— И зачем родне, — голос прозвучал неожиданно насмешливо. — Убивать скромную писательницу?

Лотта прикусила губу.

Врать?

Что-то подсказывало, что вранье все испортит.

— Из-за денег.

— Вам так хорошо платят?

— Семейные капиталы, — Лотта поднялась. — Извините, кажется, я ошибалась…

— Семейные, стало быть? — Кахрай заступил дорогу, и как-то легко у него получилось. Вот он стоял в стороне, а вот уже перед Лоттой и так, что носом она упирается в его грудь. Мелькнула мысль, что в отличие от ее обладателя, грудь вполне себе годится для романа.

Огромная. Массивная.

Повышенной, так сказать, могучести.

— Бры-рым, — просипел великий ученый, и кресло под ним дернулось. — Т-ы-ыр.

— И с чего вы решили, что вас собираются убить?

— Шоколад, — Лотта загнула палец. — Чулки с ядом… какой-то редкий, анализатор его даже не определил точно. Мост опять же. Я совершенно уверена, что не было ни предупреждающей таблички, ни закрытой двери. Ладно, табличка, но дверь мы ведь не взламывали!

— Не взламывали, — согласился Кахрай. — То есть, убить пытались вас?

— А кого еще? — она удивилась вполне искренне. А Кахрай хмыкнул и добавил.

— Действительно… что ж, если так, думаю, нам стоит присесть и обсудить все более детально.

— Угрм, — то ли согласился, то ли наоборот, его подопечный.

Девица выглядела столь отвратительно наивной, что злость брала. На себя в том числе, потому что все сводилось к двум вариантам. Либо она невероятно хитра, либо Кахрай идиот. И чутье подсказывало, что второе куда как более вероятно.

А чувствовать себя идиотом кому понравится?

Вон, и великий ученый, надежда Галактики, рожи корчит, то ли речь разрабатывая, то ли пытаясь показать, что думает об интеллекте Кахрая. И ведь правду думает.

Куда уж правдивей.

А рыжая села, ручки на коленях сложила, смотрит превнимательно, изучая. Может, все-таки она? Хитра, коварна, почуяла, что кто-то был в комнатах и нанесла упреждающий удар. Про чулки опять же упомянула, а у наивной девицы в гардеробе таких чулок быть не должно.

Девица же кивнула.

Улыбнулась этак, вежливо, аккурат, как тот тип, что предлагал кредит на оздоровление сестрицы всего-то под пять процентов годовых и небольшое сопровождение, в сумме сложившееся в тройную переплату… стало как-то вдруг не по себе.

— К сожалению, я не могу раскрыть некоторых деталей, — начала она, разглаживая коленки. Хорошенькие такие коленки, гладенькие и кругленькие. — Но ситуация сложилась в высшей степени для меня неприятная.

Когда она так говорила, то вновь же напоминала того типа, который почти уболтал сестрицу. Типу, правда, Кахрай руку сломал.

А эта вот губу покусывает.

И нервничает.

Хочет показаться спокойной, только все равно нервничает. Хмурится. Губами шевелит, будто спорит с кем-то. Головой встряхивает, и рыжие кудряшки скачут.

— Так уж получилось, что исторически семья у нас большая, но капиталами управляет кто-то один. До недавнего времени… — она осеклась, чтобы добавить. — До относительно недавнего времени управляла бабушка. И она передала дело мне…

— Почему вам?

Кахрай посмотрел на Тойтека, а тот скорчил очередную рожу, трактовать которую можно было по-всякому.

— Подозреваю, потому что больше не нашлось желающих. То есть, распоряжаться деньгами хотели бы многие, а вот жить с бабушкой…

Шарлотта вздохнула и обняла себя.

— Она была воспитана в старых традициях, которые очень чтила. Чересчур уж чтила. Она не потерпела бы наследника, который… не соответствовал бы ее представлениям об идеальном наследнике.

Этот вздох был тихим.

Кажется, девчонке нелегко пришлось.

— Потом, после ее смерти… дядя пытался оспорить завещание, но Совет встал на мою сторону. Совет получает процент от акций, и мы вполне сработались…

Только дяде это вряд ли понравилось.

— С родственниками же… до недавнего времени мне казалось, что мы вполне поладили. В отличие от бабушки я не пытаюсь заставить их жить по старым правилам. Я понимаю, что мир изменился… конечно, порой все равно возникают конфликты…

Она говорила, будто оправдываясь, но отнюдь не перед Кахраем.

— Кхкие? — то ли поинтересовался, то ли закашлялся Тойтек. Кресло дернулось, а на браслет пришло полное возмущений требование разрешить медикаментозную поддержку душевного состояния.

Кахрай не разрешил.

По его личному мнению душевное состояние подопечного ни в какой поддержке не нуждалось.

— Какие? Да… всякие… иногда кузены чудят. Или кузины… они плохо умеют рассчитывать траты, часто выходят за пределы бюджета…

…и делают долги.

Много долгов, которые повисают на девчонке, как повисли на бестолковой сестрице Кахрая, до последнего верившей, что ее ублюдочный бывший действительно ее любит. И даже судебные приставы, пришедшие переписать имущество, не казались ей аргументом.

У него сложный период.

Надо поддержать.

Бывшему Кахрай тоже нашел, что сломать, но в том случае обошлось без суда. Ублюдок оказался в достаточной мере труслив и понятлив, чтобы просто сгинуть на просторах Вселенной. А долги… долги вот выплатили, да…

Почти.

А нынешний контракт их и вовсе закроет. И даже что-то на счету останется. Должно. Хотя… племяшке поступать через два года, стало быть, репетиторы нужны, допресурсы. Кахрай с трудом подавил вздох.

— Сперва я пыталась помочь, потом… потом поняла, что ни к чему хорошему эта помощь не приводит, — Лотта все-таки поднялась. И вновь присела. — Извините. Как-то вот… я особо ни с кем не говорила о своей семье.

— Бшая?

— О да… род старый. И мой прапрадед обладал весьма… своеобразными взглядами. Он признал всех бастардов. Как и его сын. У моей бабушки было четверо сестер и трое братьев. Незаконных, хотя и с правом наследования согласно регламенту.

Кахрай наморщился.

— И долей в корпорации. Но без доступа к управлению. Разве что с правом голосовать согласно количеству акций, но на самом деле их доли процента, и что-то изменить можно, лишь объединившись, а это сложно…

— Склько? — Тойтек говорил старательно и, следовало признать, что вполне внятно.

— Сейчас? Двенадцать акционеров первого порядка и двадцать восемь — второго. После дедушки Совет принял решение, что дальнейший раздел корпорации проводиться не будет, это может стать причиной распада. Да и вообще правом наследования были наделены лишь законные дети, признанные главой рода.

— Вашей бабушкой?

— Именно.

И надо полагать, на сей шаг старушка пошла вовсе не из желания напакостить родне, скорее пытаясь защитить внучку.

— А у вас сестры есть? Или там братья?

— Нет. Мой отец… когда-то ушел из дома. Думаю, он просто устал. Хотя бабушка и не любила говорить об этом. Он встретил неподходящую женщину. Женился. Родилась я. И после этого отец помирился с бабушкой. Оставил меня на Британии, а сам… — голос рыженькой дрогнул. — Он всегда мечтал стать первопроходцем… и стал… и слышали про аварию на Большой Гевее?