Они летели вдвоем в частном самолете Годдарда. Сейчас, когда автомобильный кортеж завершал свой победный тур, растянувшийся на добрую неделю, Годдард и Рэнд отправились к месту назначения. Не в пример долгому путешествию Роуэна Дамиша, их полет был коротким. Как и шале Годдарда, самолет был оснащен оружием смертного времени: под каждым крылом висело по комплекту ракет. Время от времени Годдард кружил на небольшой высоте над сообществами, которые он отнес к числу непокорных. Он никогда не применял ракеты для прополки, но, как и орудия на крыше небоскреба, они служили напоминанием, что он может ими воспользоваться, будь на то его воля.

— Если ты хочешь выставить казнь на всеобщее обозрение, давай организуем ее так, чтобы можно было лучше контролировать ситуацию, — предложила Айн. — Например, устроим прямой эфир из какого-нибудь незаметного, потайного местечка. Ну почему тебе так хочется все превращать в спектакль?

— Потому что спектакли доставляют мне удовольствие. И никаких других причин не нужно.

Но конечно, была и другая, более важная причина. Годдард желал продемонстрировать всему миру, что он лично схватил и казнил величайшего врага постмортального общества. Это нужно было не только для того, чтобы поднять рейтинг Годдарда среди обычных людей, но и чтобы вызвать восхищение серпов, занявших по отношению к нему выжидательную позицию. Все поступки Годдарда были либо стратегически продуманными, либо импульсивными. Нынешнее грандиозное мероприятие принадлежало к числу стратегических. Прополку Роуэна Дамиша, превращенную в шоу, не смог бы проигнорировать никто.

— Там будет присутствовать больше тысячи серпов со всего мира, — напомнил собеседнице Годдард. — Они желают это видеть, а я желаю предоставить им такую возможность. Кто мы такие, чтобы отказывать людям в катарсисе?

Рэнд понятия не имела, что значит это слово, впрочем, ей было наплевать. Годдард с таким постоянством извергал всякую заумную чушь, что Айн научилась отключать слух и не реагировать.

— И все-таки есть варианты и получше, — настаивала она.

Лицо собеседника помрачнело. Самолет попал в зону турбулентности, его слегка тряхнуло. Годдард, похоже, решил, что это вызвано его настроением.

— Ты пытаешься учить меня, как быть серпом? Или того хуже — как быть Сверхклинком?

— А разве я могу научить тебя чему-то, что не существовало до того момента, как ты это придумал?

— Осторожно, Айн, — пригрозил он. — Не надо злить меня как раз тогда, когда я не хочу испытывать ничего, кроме радости. — Он сделал паузу, давая собеседнице возможность проникнуться угрозой, и откинулся на спинку кресла. — Я-то думал, что уж кому-кому, а тебе зрелище страданий Роуэна доставит огромное удовольствие. Он сломал тебе хребет и бросил умирать, а ты хочешь, чтобы его прополка прошла тихо и спокойно?

— Я хочу выполоть его так же сильно, как ты. Но прополка не должна превращаться в развлечение.

На что Годдард ответил с приводящей в бешенство ухмылкой:

— А для меня это развлечение.

Будучи серпом Люцифером, Роуэн делал все возможное, чтобы серпы, чью жизнь он обрывал, не страдали. Его прополки проходили быстро. Он сжигал тела, только убедившись в смерти осужденного, и делал это лишь затем, чтобы их невозможно было оживить. Его не удивило, что Годдард такого милосердия не проявил. Агония Роуэна должна была продлиться как можно дольше, чтобы произвести максимальный эффект.

Как Роуэн ни храбрился, его бравада иссякала. По мере того как кортеж с приговоренным приближался к роковому финалу, Роуэн все больше падал духом и наконец признался самому себе, что его на самом деле волнует, жив он или мертв. И хотя его не очень беспокоило, под каким прозванием он войдет в историю, его тревожило, что будут думать о нем родственники. Его мать, многочисленные братья и сестры наверняка уже знают, кто такой серп Люцифер. Ведь с того момента, когда на Роуэна Дамиша официально возложили вину за гибель Твердыни, он стал по-настоящему знаменит — вернее, печально знаменит. Толпы зевак, встречавшие кортеж, служили тому доказательством.

Придут ли его родственники на казнь? Если нет, будут ли смотреть эфир дома? Интересно, что происходило с семьями знаменитых преступников в смертные времена? Роуэну было не с чем сравнивать в настоящем — постморальная эпоха не знала аналогов серпу Люциферу. Что случится с его родными — а вдруг их обвинят в соучастии и выполют? Отца Роуэна выпололи еще до гибели Твердыни, и он не узнал, во что превратился его сын и как его возненавидел весь мир. Можно считать, отцу повезло. Но если мать, братья и сестры еще живы, они, конечно же, презирают Роуэна, потому что разве может быть иначе? Осознание этого подрывало крепость его духа сильнее, чем любые другие душевные муки.

Пока кортеж двигался своим извилистым путем, у Роуэна было полно времени, чтобы предаться размышлениям наедине с собой. Его мысли не были его друзьями, по крайней мере, сейчас. Они напоминали ему о том, какие решения он принимал и как эти решения привели его туда, где он очутился. Поступки, которые он раньше считал правильными, теперь выглядели безрассудными. То, что прежде казалось проявлением храбрости, теперь вызывало лишь сожаления.

Все могло бы сложиться иначе. Он мог бы просто исчезнуть, как серп Фарадей, когда ему представился такой шанс. Интересно, где сейчас Фарадей? Будет ли он смотреть казнь и скорбеть по бывшему ученику? Было бы утешительно осознавать, что кто-то по нему скорбит. Цитра оплачет его, где бы она сейчас ни находилась. Что ж, этого ему достаточно.

Прополка была назначена на семь вечера, но зрители начали прибывать намного раньше. В толпе смешались серпы и обычные граждане. Хотя для серпов был предусмотрен отдельный вход, Годдард призвал их занимать места среди плебса.

— Это же золотая возможность для пиара! — уверял Годдард. — Улыбайтесь, общайтесь, говорите приятное, прислушивайтесь к их пустой болтовне и делайте вид, что она для вас важна. Может, даже подарите кому-нибудь иммунитет.

Многие последовали этому указанию, но некоторые так и не смогли себя пересилить и устроились отдельно, с другими серпами.

Роуэна в сопровождении мощной охраны отвели в большую зону ожидания, с которой открывался прямой выход на поле. Приготовленный для него погребальный костер представлял собой трехъярусную пирамиду, которая на первый взгляд выглядела как беспорядочное нагромождение бревен. Однако при ближайшем рассмотрении выяснялось, что вся конструкция — замысловатый результат сложной дизайнерской работы. Поленья были не просто сложены, но прикреплены к своему месту, а все сооружение возвышалось на огромной движущейся платформе, какие используют на парадах. В центре находился каменный столб — к нему привязали Роуэна огнестойкими веревками. Под столбом располагался подъемный механизм, который вознесет казнимого на вершину пирамиды, явив его зрителям в точно рассчитанный момент. Поджечь костер Годдард намеревался собственноручно.

— Эта крошка — не просто какой-то там обычный погребальный костер! — похвастался главный техник, отключая болевые наниты Роуэна. — Я был членом команды, которая проектировала эту красоту! На самом деле, тут четыре вида дерева. Ясень — а чтоб горело ясно, рябина — чтоб от жара аж в глазах рябило, сучковатая сосна, чтоб трещало на славу, ну и кровавый апельсин, потому что куда ж без крови-то?

Техник проверил дисплей твикера, чтобы убедиться, что болевые наниты отключены, и вернулся к описанию чудес эшафота, восторженный, как мальчишка на школьной научной ярмарке.

— О, а вот это понравится тебе больше всего! — воскликнул он. — Бревна по нижнему краю пропитаны калийной солью, они будут гореть фиолетовым. Над ними хлорид кальция — синий огонь, и так далее, по всем цветам спектра! — Он указал на черную мантию, которую охранники силком натянули на Роуэна. — А мантия пропитана хлоридом стронция, он даст темно-красный огонь. Будет круче, чем новогодний фейерверк!