— Конечно, не скажу. Я что тебе амадан? — и, заметив в глазах Эны непонимание, взглянул на свои кроссовки и сказал тихо. — Идиот. Хотя, наверное, я действительно такой, раз ты могла себе подобное вообразить...

— Дилан, пожалуйста... Это я амадан...

— Амэть тогда. Амадан мужского рода, — перебил ее Дилан и хмыкнул. — Дурацкий язык, верно?

— Почему же?

— У меня самые плохие оценки по нему. Счастье, что обязательный он только в младших классах.

— Научишь меня чему-то?

— Ну, пару слов ты уже знаешь...

— Надеюсь, я больше от тебя их не услышу.

— Ну это я тебе обещать не могу.

— Как будет «прости» на ирландском?

— Та брон-ором, — улыбнулся Дилан и Эна медленно повторила за ним, а потом пнула его кроссовок.

— У меня зеленая рубашка, — начала она, глядя на парня исподлобья. — У тебя оранжевая футболка. А наши кроссовки — это белый, как в ирландском флаге, для мира между нами.

Дилан улыбнулся и отдернул ногу.

— Кажется, наши кроссовки уже зеленые, а скоро станут еще и мокрыми.

— Мы все еще друзья? — Эна лукаво сощурилась, Дилан отвел глаза и покатил велосипед прочь, буркнув тихое:

— Если только ты того хочешь.

Дождь щадил их большую часть пути, но под конец полил, как из ведра, безжалостно попав за шиворот — Эна не сообразила снять шлем, чтобы натянуть капюшон.

— Ты тоже мокрый. Переоденься! — настояла Эна, когда они приблизились к дому Дилана.

Парень толкнул калитку и пропустил, Эну с велосипедом вперед.

— Ма! — позвал Дилан зычно, толкнув незапертую дверь.

Эна хотела остаться на пороге, но парень затащил ее в дом.

— Похоже, оба у вас. Черт...

Дилан тряхнул головой, обдав Эну брызгами.

— Будем пережидать, — решил он, глянув поверх плеча Эны на улицу. — Проходи.

Эна осторожно подвинулась в сторону, позволяя хозяину затворить дверь. Дилан принялся расшнуровывать кроссовки, она присела подле него.

— Насквозь, — заключил он, когда Эна зябко повела пальцами. — Снимай. Я дам тебе сухие носки. И куртку снимай.

Эна хотела осторожно повесить куртку на вешалку, но Дилан перехватил ее и отнес вместе со своей на кухню, чтобы оставить сохнуть на спинке стула. На смену ему явилась кошка, прошлась по ногам Эны и вернулась в кресло-качалку подле камина.

— Может, у твоей мамы есть юбка для меня?! — спросила Эна Дилана, когда тот вернулся в прихожую.

— Я лучше дам тебе что-то из своего! — буркнул он.

— Да что угодно, только бы сухое!

— Пошли.

Дилан повел гостью во второй салон, который Эна в свой первый визит видела лишь мельком. Почти пустая комната с печуркой в углу, плетеным деревянным диванчиком у противоположной стены и одним кожаным креслом. Зато посредине стояла огромная арфа.

— Это Ма играет. Па на банджо. Гитара моя. Видишь, волынки нет! — добавил Дилан зло, но тут же отвернулся.

Эна тоже отвернулась к стеклянной двери, которая вела на деревянную террасу, где стоял стол с двумя скамейками, как в парках. Слова Дилана причиняли боль. Зачем ты так? — хотелось спросить, но Эна смолчала, понимая, что другой на его месте еще сильнее высмеял бы ее дурацкий сон. По стене шла лестница, намного шире и удобнее той, что была в их доме. Комната Дилана представляла собой узкую пирамидку, и Эна действительно могла коснуться потолка, если бы вытянула руку и встала на цыпочки. Места было еще меньше, чем в ее собственной комнате. Поперек стояла узкая кровать с зелено-синим полосатым покрывалом, за ней виднелась белая батарея отопления. С потолка спускалась лампа в зеленом абажуре, которую приходилось обходить. Эйдан прав — Дилану пора переселяться. Только говорить это вслух она, конечно же, не станет.

Дилан прошел к шкафу, а Эна осталась стоять у двери, осторожно отлепляя от ног мокрый вельвет. Дилан бросил на кровать футболку, носки и спортивные штаны, затем набрал себе охапку одежды.

— Пойду тоже переоденусь, — бросил он, глядя в пол.

— Принеси фен, пожалуйста, — тихо попросила Эна, отступая от двери.

Переодевалась она быстро, боясь не успеть до его прихода. Трусы, к счастью, остались сухими, а у рубашки намокли лишь манжеты, но она решила все же сменить ее на футболку Дилана.

— Я таскала у Джеймса футболки с эмблемой школы, — сказала Эна, принимая из рук Дилана фен, — чтобы все думали, что я уже учусь в средней школе.

Дилан лишь улыбнулся, взглянув на висящие на спинке крутящегося стула девичьи брюки. Рубашка лежала сложенной на сиденье. Эна присела на кровать и принялась сушить волосы, разглядывая стену, увешанную медалями в разноцветных тканевых розетках.

— Вон та, бронзовая медаль в бело-желтой розетке — моя последняя, — сказал Дилан и начал перечислять соревнования. — Да, ничего интересного, — махнул он рукой, когда Эна выключила фен, чтобы лучше его слышать. — Волосы давай суши, а то завтра на мессе шмыгать носом будешь. Хочешь чая?

— Хочу.

Только уйти Дилан не успел. Эна рванула запутавшуюся в кольце прядь и ойкнула.

— Позволь мне.

Эна высвободила палец и, Дилан, присев на кровать, стал осторожно доставать из короны кольца волосок за волоском.

— Я не заметил прежде кольца, — прошептал он ей почти в лицо, и в голосе его послышалась неприкрытая обида. Эна сглотнула подступившую слюну и попыталась отодвинуться, но Дилан крепко держал ее за волосы. — Скучаешь по нему?

Эна взглянула в лицо парня: губы плотно сжаты, глаза злые. И сейчас Дилан до безумия напоминал уменьшенную копию отца, и Эна вновь, как при словах Малакая, почувствовала спиной неприятный холодок.

— Это не мое кольцо, — прошептала она, глядя, как его, почти свободное, сжали пальцы Дилана, будто собирались расплющить. — Видишь же, что не китайская дешевка. Ему больше ста лет. Это кольцо Эйнит, моей прабабки. Мать отдала мне его сегодня. Это семейная реликвия. Поосторожней с ним!

— Прости, — только голос парня выдал не смущение, а радость, и все же Дилан не отдал кольца и пришлось протянуть руку, чтобы он вернул его на безымянный палец. — Расскажешь историю Эйнит, ты обещала.

— На качелях.

— Ну так отец явно их повесил, только вот ветки промокли. Можем взять с собой пару торфяных кирпичиков, мы только ими и топим.

— А когда дождь перестанет?

Дилан отошел к столу за телефоном, и Эна заметила, что он чуть сутулится, будто действительно боится встретиться с потолком, хотя у него явно оставалось до него по меньшей мере дюжина дюймов.

— У меня тоже есть одна медаль, — бросила Эна ему в спину. — В три года получила, потому что занималась два месяца баскетболом, всем малышам раздавали... И еще у меня есть кубок за первое место в латинской программе по бальным танцам.

Дилан обернулся и даже присел на стол.

— Серьезно?

— Да, — сказала Эна. — Просто мы с Джеймсом были единственными участниками в нашей возрастной группе.

— Ты танцевала с братом?

— Угу. В первый раз он заболел в пять лет, и мать боялась отдавать его в спорт. Пришлось танцевать. Мне было четыре, ему шесть, два года он выдержал, а потом взвыл и потребовал карате, как у других мальчишек. Пришлось бросить танцы и пойти с ним на карате, и больше я никогда и ничего не выигрывала. И единственное мое стремление было — получить коричневый пояс. Я бы получила его в будущем году, но теперь, думаю, он отложится года на три.

— Почему тебе нравится драться?

— Карате — это не драка. Это самодисциплина. Я не уверена, что могу ударить человека.

— Не можешь? Ты же ударила меня.

— Я тебя не ударила. Смысл карате — убить одним ударом.

— Зачем?

— Самозащита. Это маленький человек против большого плохого парня, это точность удара против массы мышц. Приходи вечерами, будем вместе тренироваться. Хочешь?

— Хочу, только не могу. Я беру на «Курсере» курсы по программированию. Там очень много заданий. Да и теперь, когда я не занимаюсь лошадьми, отец требует, чтобы я больше играл на гитаре. Я ее совсем забросил.