— Да почему нет, в конце концов? — сказал он. — Придумаю какой-нибудь предлог, и останемся. — Он тут же разозлился на себя. — Черт, не то… почему я должен искать предлог? Если мне хочется немного… — Он едва не сказал «развлечься», но это прозвучало бы слишком расчетливо; словно они приехали сюда специально для того, чтобы переспать. — Почему мы должны отказывать себе в удовольствии? Мы не дети. — Он тут же вспомнил, что уже это говорил. — Черт подери, Маргарет, давай останемся. А вечером… — Он сжал ее талию. — Вечером я угощу тебя бутылочкой вина и жутким китайским ужином из «Летающего дракона». Раньше они доставляли на дом. Так что, если хочешь, можем отужинать прямо здесь… Завтра я повожу тебя по городу. Покажу старую заводь… дерево, с которого я упал и сломал руку — в тысяча девятьсот бог знает каком году… ну, и все прочие дела Тома Сойера. Надоем тебе до смерти, Мегги, обещаю…

Благослови ее бог, эту женщину, в ответ на его дурачества она засмеялась.

— Жуткий ужин и обещание надоесть до смерти, — сказала она. — Чудесная перспектива, но я с собой ничего не взяла.

— Ерунда, — возразил Лэндон. — Подкупим в городе. Зубные щетки и сексуальные ночные рубашки… для меня — белье в сеточку… все что полагается. За мой счет.

— Но у тебя же нет денег на такие расходы.

Вид у нее был такой серьезный, что он не выдержал и расхохотался.

— Никаких «но»… Должны же мы отпраздновать мою новую работу! Ведь я как-никак вернулся в мир работающих. В понедельник с утра мне придется, как выражается О. К. Смит, двигать недвижимость.

Эта мысль остудила его пыл, но ненадолго. Снова выглянуло солнышко, и они, смеясь, взобрались рука об руку по склону и подошли к человеку, который все смотрел на них, держа руки в карманах.

— Доброе утро, — весело поприветствовал его Лэндон. Человек поздоровался в ответ без особого энтузиазма. Он был невысок, голова вросла в плечи, шеи словно не было. В самом деле, казалось, что его голову — смертоносное оружие! — вогнали в мощный торс молотом. Он хмуро смотрел на них из-под очков с сильными линзами в черепаховой оправе. Бифокальные очки и бритый шар головы делали его по-военному суровым. Что-то в нем показалось Лэндону знакомым.

— В свое время это заведение принадлежало моему деду, — сказал Лэндон. — Давным-давно. Мы просто ходили и смотрели.

Мужчина кивнул, но большого интереса к прародителям Лэндона не проявил. Это неизвестно почему вызвало у Лэндона раздражение. Лучше перейти к делу. У этих малахольных всегда светлеют лица, когда речь заходит о деньгах.

— Мы хотим снять комнату, — сказал он.

Человек подозрительно взглянул на него. Да, в этих двух вареных изюминах читалось недоверие. Кто это снимает комнаты в такую рань?

— А вон там, в коттедже, можно? — спросил Лэндон.

— Там? — переспросил хозяин, не веря собственным ушам. Указательным пальцем он поправил очки. — В коттеджи я вас пустить никак не могу. — В голосе его звучали зычные нотки. Школьный учитель, привыкший выговаривать ученикам, такие, как он, всегда правы. И будут читать тебе мораль до посинения. — В это время года, — сказал он, — вы там замерзнете до смерти. Моей жене… Ей придется там целый день порядок наводить. А мне — рубить дрова. Нет, никак не могу…

Школьный учитель! Тут Лэндон вспомнил! Ну, конечно же! Эти бифокальные очки, кряжистая спрессованная фигура. Это же Гибсон, преподавал у них в школе естественные науки! Какое-то у него было прозвище. Затычка-Гибсон. Точно — именно так. Он тогда вел у них зоологию и химию, подслеповато зыркал над своими пробирками и ретортами, из-под вывороченных губ — частокол длинных зубов. Он был похож на бобра, сидевшего на задних лапках. Полосовал ножом лягушек и змей, отгибал плоть — любуйся на пищеварительный тракт, на малюсенькие органы размножения. А эти химические реакции в лаборатории! Вот где запахи! Лэндон их терпеть не мог. Он предпочитал спрягать латинские глаголы. И на тебе, пожалуйста, после стольких лет — затычка! Жив курилке, хотя и поседел, и раздался. Наверное, уйдя на пенсию, купил этот мотель. После смерти деда «Голубая луна» не раз меняла хозяина. Лэндон подождал, когда Затычка кончит.

— Ладно, это так, бредовая идея. Мы снимем комнату в мотеле.

— Что, прямо сейчас? — с сомнением спросил Гибсон.

— Прямо с этой минуты, — отрубил Лэндон. Он никогда не любил этого субчика. Чистейший солдафон, все время разгонял ребят в коридоре, отчитывал их за то, что толпились у питьевого фонтанчика. Не вынимая рук из карманов, Гибсон поддернул брюки — обильно зазвенели монеты.

— Тогда давайте я вас зарегистрирую. Но вселяться сейчас нельзя. Кровати не застелены.

— Никаких проблем, — громко сказал Лэндон. Почему бы не подыграть бывшему учителю?

— Возвращайтесь в три часа.

— Будем, — прогудел Лэндон, пошел за ним в контору мотеля и заполнил карточку. Гибсон внимательно изучил карточку, держа ее в нескольких дюймах от носа, потом попросил заплатить за проживание вперед. Лэндон отслюнил купюры. Теперь, когда решение переночевать здесь уже было принято, его вдруг стали — очень на него похоже! — мучить сомнения. Может, это вовсе не такая прекрасная идея? А что подумает Джинни? Он совсем забыл, что сегодня она будет здесь. Но деваться некуда, дело сделано.

Они отъехали от стоянки, задние колеса «де-сото» щебеночной шрапнелью пальнули по двери конторы. Когда приехали в город, на сердце у Лэндона было немного неспокойно. Они пообедали в «Летающем драконе» — там Лэндон, уплетая яйца по-китайски, смотрел на кемаривших на стене драконов. Вид у них был вовсе не угрожающий, скорее игривый, и ему вспомнились сонные птахи и звери в гостинице «Кинг-Конг». Ох уж эти китайские рестораны! В любом городе страны есть хотя бы один. Он часто думал о молодых официантах, выходцах с востока. Всю жизнь проводят вдали от своих, в этих маленьких занюханных городках. В дни, когда он много разъезжал, ему случалось сходить с поезда на улицу какой-нибудь богом забытой деревушки в прериях — солнце там высосет из тебя все соки, а от зимнего ветра кровь мерзнет в жилах. Но обязательно есть «Звездное кафе», где тебя ждет дымящийся суп с клецками или чайник с ароматным чаем. Тут он и проводил январские послеобеденные часы — согревая пальцы об эти крохотные чашки, вдыхая настоявшийся запах апельсина или жасмина и слушая ковбойские песни, которые неслись из автомата-проигрывателя. Но ведь в этих местечках волком завоешь от тоски! Чтобы вынести такую ссылку, требуется недюжинная сила духа. Все развлечения — поиграть на кухне воскресным вечером в маджонг[85] или гобан[86], а за окном воет ветер и заметает вьюга. А впрочем, жить вот так — может, это и не плохо?

С улицы дом выглядел почти так же, как в дни его молодости. Да и сама улица мало изменилась — на месте и добротные дома из красного кирпича, и клены. Только населяло эти дома уже другое поколение, а люди постарше, родители друзей Лэндона, перебрались либо в меблированные комнаты, либо в дома для престарелых, либо на кладбище. Поставив машину на улице, Лэндон сидел и смотрел на выкрашенную в белый цвет застекленную террасу, которую построил его отец. Вскоре после бегства матери. Отец изучал схемы по улучшению жилища в «Популярной механике», сгибая при этом журнал вдвое — потом журнал с переломанным хребтом распростертый лежал на кухонном столе. Из него отец что-то выписывал в линованный блокнот стоимостью пять центов. Весной он трудился вовсю: вколачивал гвозди, пилил, строгал доски; всегда под рукой полуоткрытые книги по столярным и штукатурным работам. Ближе к концу помог приятель-плотник, а Лэндон красил стены и потолок. Из верхней спальни они снесли на террасу книги, а из гостиной приволокли старый диван с толстыми плюшевыми подушками: как сел на него, так и утонул, зарылся до самых подмышек. Был там еще торшер с разрисованным картонным абажуром — пляшущие на берегу негритята или что-то в этом роде, — его привезла тетка из Флориды. У отца было несколько сестер, и они всегда посылали ему пепельницы с шутливыми надписями о вреде курения, стеклянные шарики, в которых можно было поднять маленькую бурю, деревянные настенные дощечки с резными толстыми баварцами в коротких штанах. «Мы ошень пыстро стареем. И ошень посно умнеем». Вот поди ж ты — помнил Лэндон этот торшер, одинокий островок желтого света, отец сидит под ним и читает. Летними вечерами о стекло террасы билась мошкара, просачивалась внутрь и бешено носилась по кругу под этим желтым абажуром.