Я кивнула, без особых эмоций давая понять, что извинения приняты, он вернулся к своим. Этот, пострадавший, оказался светловолосым с открытым, располагающим лицом, лицам давно верить нельзя, неприятная внешность сейчас редкость, все подправляется за умеренную плату.

— Ты… ты что извинился?

Да уж, деградируем мы, как и предсказывали, если среди наших аристократов уже попадаются такие.

— Да что с тобой? Ты оскорбил незнакомку, и не извинился когда увидел ее «душу» или ты первый ранг различить не можешь? Она подаст на тебя жалобу — и выплачивать тебе десятину, — зло говорил черноглазый, правильно злитесь, уважаемый, о человеке судят по его друзьям, а ваши не поддаются критике, дураков — не критикуют. Надо же десятина — значит этот «пострадавший» тоже первого ранга — точно вырождаемся. За этим разговором следил третий — иностранец, их всегда можно узнать по прилипшему к лицу удивлению, он то смотрел на своих друзей, то всматривался в меня. Когда ж вы уйдете, словно услышав мои мысли, показалась медицинская грави-повозка.

— Наш друг упал с лошади, — сказал черноглазый с нажимом врачу, его друзья не стали с ним спорить, врач и подавно, только бросил на меня быстрый взгляд. Я тем временем являла собой картину «Девушка засмотрелась в даль». У черноглазого было право соврать, приняв его извинения, я отказалась от дальнейшего преследования за это оскорбление. Наконец-то они все скрылись с глаз долой и я могла спокойно досмотреть проход Вороного и Эфенди через препятствия.

Когда мы уходили с ипподрома, опять встретили черноглазого и иностранца. Они оба смотрели на меня так, будто у меня две головы выросло, Эфенди видя их странный интерес и чувствуя закипающее во мне бешенство, подхватил меня на руки со словами

— Позвольте мне донести вас до флаера, леди коската.

Игра на публику подействовала.

— Чего они на меня так таращились? — спросила я у Эфенди, когда мы уже были в кабине, что-то у меня входит в привычку с ним советоваться.

— А знаешь ли ты, как это все смотрелось со стороны? Ты как-то пошатнулась, и он упал, и ты тут же выломала руку. Кстати, а ты ее вывихнула или сломала?

— Сломала, — сказала я мрачно.

— Тогда чему ты удивляешься? Маленькая девочка с излишней жестокостью мстит за оскорбление.

— То наследница, то маленькая девочка — определись.

— Ну сегодня ты действительно выглядишь младше своих лет…

— Почему он не извинился?

Эфенди посерьезнел.

— Прости меня, я не ожидал что все так выйдет… Этот светловолосый и тот военный часто задирали меня, но никогда такого, как сегодня, не было.

— Это ничего не объясняет. Ты их достал — ладно, но не извиниться?

— Да он просто дурак, от каких уважающий себя род должен по-тихому избавляться.

— Хочу есть, — хватит о грустном. — У нас дома что-то осталось?

— Осталось, — ответил Эфенди с улыбкой.

Дом встретил нас горящими окнами и вкусными запахами, Эзра приготовил для нас рыбу с овощами, о чем рапортовал у входа, но в дом с нами не зашел. А на кухне нас поджидал Алекс, за всеми этими событиями я совсем о нем забыла, увидев его, я не сдержала секундной гримасы. Эфенди напрягся.

— Леди, Эфенди… позвольте попросить у вас прощения, я на самом деле так не думаю… — выпалил Алекс с раскаянием на лице. Эфенди переводил взгляд с него на меня.

— Тебе надо просить прощение только у своего друга, — ответила я нейтрально.

— Я ничего не понимаю, что между вами произошло? — обеспокоено спросил Эфенди. Я мстительно подумала, давай Алекс скажи ему в глаза то, что мне сказал.

— Прости Эфенди, ты знаешь, иногда меня заносит, и я могу быть редкостным гадом…

Это уж точно. Выкрутился — и повинился и по существу ничего не сказал.

— Давайте оставим прошлое, в прошлом. Нас ждет вкусная еда, — ответил Эфенди.

Миротворец, что ж он простил, и я прощу. Нам сегодня итак достаточно попортили настроение, лимит исчерпан. Еда прошла в спокойной, веселой атмосфере, мы с Эфенди делились впечатлениями об ипподроме. После ужина, мы проводили утомленное солнце на веранде, и Эфенди пошел подготавливать гостиную для танцев, убрать мебель, разместить камеры и динамики. Я лишь расслаблено проводила его взглядом, эдак рядом с ним разленюсь совсем. Когда я почувствовала что ужин улегся и мешать не будет, то пошла переодеваться — эта ночь моя, и я буду блистать. После душа я надела белое, длинное платье с облегающим лифом и клешеной юбкой, простое, но украшением служили кружевные свободные рукава, заплела и заколола волосы, нанесла макияж. Осмотрела себя в напольном зеркале — я была похожа на венецианскую куртизанку, они славятся тем, что ради них рушатся корпорации и развеиваются состояния. Я чувствовала в себе силу, ту самую, которая зажигает глаза, делает легкой походку, а голос бархатным.

Когда я спустилась, то все уже было готово, и Эфенди, весь в черном, ждал меня возле лестницы. Неподдельное восхищение отразилась на его лице, я ответила победной улыбкой. Зазвучал медленный вальс, мы закружились. После вальса вдруг зазвучала гитара — румба. Танцевать под живую музыку, особенно когда музыкант чувствует танец, когда он его ведет — это просто неописуемо. Мелодии сменялись, мы останавливались на мгновения, чтоб глотнуть воды и перевести дух, нас звало это наслаждение, эта радость от гармонии и красоты происходящего. То что я маленькая и легкая, позволяло Эфенди делать сумасшедшие поддержки, я без страха вверила себя ему, упиваясь красотой и силой наших тел. Времени не существовало, но все же пришел момент, когда начала ощущаться усталость. Мы в счастливом молчании упали на диван и я спрятала лицо на груди Эфенди, камеры и так засняли достаточно, и это совершенно сумасшедшее счастье я хотела от них скрыть. Молчание нарушил Алекс.

— Спасибо…Я давно не был так счастлив.

— Тебе спасибо… — тихо отозвалась я.

Взяв за руку Эфенди я увела его наверх, увела как в сказках ведьмы уводили зачарованных рыцарей, не спускающих с них глаз. Оставшись вдвоем, я прошептала.

— Хочу чтоб мы поменялись местами…

Эфенди взял в ладони мое лицо и посмотрел в глаза, долго, пытаясь что-то понять, а потом молча согласился.

Оказывается, что воплощать мечты любимого, ни чем не хуже чем свои собственные. Держать все в своих руках, быть ответственной за наслаждение, чувствовать свою власть над ним, это особое, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Утром Эфенди не глядя в глаза, шепотом спросил.

— Ты не жалеешь?

Нет, все-таки мужчины иногда такие дураки.

— Глупый — рассмеялась я. Он тоже облегченно улыбнулся и зарылся лицом мне в волосы. Мы лежали вместе и, похоже, оба понимали, что лучше нам сейчас расстаться на этом эмоциональном пике, чем все потом сводить в рутину, но сил оторваться друг от друга не было.

Когда мы все же спустились, Алекс с воспаленными глазами, но очень радостный, доложил.

— Я смонтировал записи, леди Лин, — и показал на кристаллы, — и я выбрал свою музыку, вы ведь не против.

— Нет, конечно, она твоя — распоряжайся. Спасибо за записи, надеюсь, вышло неплохо.

— Волшебно, вы дадите фору профессиональным танцовщицам… — было видно, что его восхищение искреннее.

Танцы это моя страсть и мое хобби, я собираю танцы разных народов, как другие собирают картины, почти все танцы родом с Земли-изначальной, с дополетной эпохи. Доставать новые ранее не известные записи, и по ним разучивать что-то новое, это меня действительно увлекает. Если бы я не была Викен, то была бы профессиональной танцовщицей, это уж точно.

Мы позавтракали, Эфенди был непривычно тих, а Алекс еще более непривычно оживлен и радостен.

— Хорошо, что так вышло, теперь можно какое-то время не волноваться за него — будет жить, продав права на записи, — сказал Эфенди, когда они уже уходили.

Он хотел добавить еще что-то, но понял, что слова не нужны. Мы поцеловались на прощание, и я закрыла дверь опустевшего дома.

Дезерт. Знакомство.