— Ты бы оказался где-нибудь ещё, — замечает мальчишка, — и не факт, что там было бы лучше. Возрадуйся.

Но Горан не хочет радоваться. Он боится и злится. Две эмоции — единственное, что держит его на ногах.

Тем временем бомба собрана, ученик помогает учителю с застёжками на боку.

— Не раньше, чем достигнем точки закладки, понял?

— Да, мар.

Суматоха порождает ещё одно действующее лицо. Посланника от кулуна.

— Мар Ципайя сообщает, что через четыре минуты они отвлекут внимание ближней черепахи.

— Спасибо, — благодарит старший мандсэм и поворачивается к отряду. — Пора.

Быстрым шагом они направляются к левому краю баррикады. Крошечный зазор между стеной и преградой как раз подходит для того, чтоб протиснуться в него.

— Может, стоило оценить обстановку? — спрашивает Горан, но инженеры только пожимают плечами, а Элай вызывается идти первым.

Поёт горн, ему вторит какой-то боевой клич. Слов не разобрать. Пальба справа усиливается, раздаётся серия взрывов. Не успевает Горан осознать, что происходит, как Элай ныряет в щель и через секунду появляется снова.

— Свободно! Живее!

Инженеры повторяют манёвр Элая, а Горан застревает в щели, зацепившись ремнём то ли за выступ, то ли за кусок доски. Мгновение паники, глубокий вдох-выдох. Снять ремень с зацепки, прижать к себе, выбраться на другую сторону. Снаружи — полоса отчуждения в десяток метров и тяжеловесные черепахи, приближающиеся к баррикаде. Несколько трупов: в основном хагвульцы, но есть парочка обожённых закатников.

— Быстро, по левому краю, — приказывает Элай. Горан болезненно ощущает собственную беззащитность, и ему приходится тратить силы просто на то, чтобы двигаться.

Ущелье немного изгибается, так, что часть сил закатников остаётся за поворотом, но даже одного края черепахи достаточно, чтобы оценить мощь противника. Щиты исцарапаны острыми клыками пуль, но черепаха всё равно приближается. Вдруг ярко-голубая молния, оставшаяся чёрным фантомом на роговице Горана, врезается в непроницаемую стену щитов. Душераздирающий крик наполняет ущелье, в черепахе возникает брешь на три-четыре человека. Их тут же оттаскивают внутрь, а строй смыкается.

Кто-то дёргает Горана за руку, он оборачивается на молодого инженера, видит испуганный взгляд, кивает и, закинув винтовку за спину, бежит вслед за ним. Если им повезёт, всего лишь немножечко повезёт, они доберутся до точки незамеченными, а там дело за малым. Вот только у Горана нет ни веры Элая, ни спокойной решимости старика, который даже имени своего не назвал. Всё, что у него есть — винтовка, бесполезная против толстых щитов закатников.

«Хоть бы нас не заметили, хоть бы нас не заметили», — повторяет про себя Горан.

До цели остаётся немногим больше пяти метров, молодой инженер и Элай уже даже залегли за острым выступом прямо напротив того места, где мандсэмы решили взорвать бомбу, как вдруг в камень над головами Горана и старика бьют выстрелы. Мужчина тут же падает, увлекая инженера за собой. Плохое укрытие лучше никакого. Старик рыкает и поворачивается к Горану.

— Не успели, — выплёвывает он и достаёт из внутреннего кармана какой-то бутылёк. — Придётся взрывать здесь. Надеюсь, добьёт.

Горан пару вдохов зачарованно смотрит на ярко-алую жидкость, хватает старика за руку, не давая тому откупорить флакон.

— Ещё рано.

— Не пройдём. Они не дадут.

Ответные выстрелы не заставляют себя долго ждать. Элай, приподнявшись и едва-едва высунувшись из-за клыка, стреляет по закатникам. Пули со злым визгом рикошетят от щитов, оставляя на них царапины. Часть стрелков переключается на безумного мальчишку.

— Надо ползти, — говорит Горан и толкает старика. Припав к земле, почти сливаясь с ней, они медленно движутся вперёд, но одолеть-то нужно всего-ничего.

Горан вздрагивает от крика боли, а через вдох его правую лопатку опаляет резкой болью.

— Как ты?! — спрашивает он. Обернуться невозможно. Старик хватает Горана за ногу и с неожиданной силой тянет к себе. Проклиная всё и вся, Горан переворачивается, лопатку печёт, а пули, ненавистные пули врезаются в камень в считанных сантиметрах от них и заставляют отвесную скалу ронять острые каменные слёзы на диверсантов.

— Вытащи… — шепчет мандсэм, шаря рукой по застёжкам, слабеющими пальцами расстёгивая жилет, — мальчишек.

— Чего?!

Старик уже не соображает. Из-за грязи и копоти, налипшей на одежду, тяжело понять, куда его ранили. Он быстро теряет силы: Горан освобождает последнюю пуговицу из удавки петлицы, забирает из другой руки бутылёк и крепко сжимает кисть старика.

— Открой… открой когда нужно… Мальчики… — шепчет инженер, вздрагивает всем телом и обмякает. Грудь ещё двигается, но Горан понимает, к чему всё идёт. Теперь он один, с бомбой наперевес, а расстояние между ним и соратниками больше походит на непреодолимое ущелье.

— Кальба, кальба, кальба… — цедит под нос Горан. По лопатке стекает в подмышку что-то тёплое, ткань липнет к коже, неприятно натягивая кожу каждый раз, когда он отталкивается и бросает тело ещё на несколько сантиметров вперёд.

Элай отстреливает целый рожок и перезаряжается. На его бледной щеке ярко алеет порез: осколок чиркнул по скуле. Скованный ужасом мозг пронзает внезапная мысль о том, что девчонки будут от парнишки без ума. Если тот выберется отсюда.

«Вытащи мальчишек», — слова старика перекатывается в ушах, и Горан, пережидая очередную волну выстрелов, всматривается в тех двоих, что ждут его. И Элай, и инженер так молоды, что даже Горан чувствует себя стариком.

«И что же? Им, значит, жить можно, а мне нельзя?» — думает с толикой обиды. Но она проходит. Остаётся грусть. Вдруг становится ясно, что нужно делать. Серые краски вспыхивают неправдоподобно яркими оттенками и воздух, пропитанный вонью пороха, медной окалиной крови и запахом раскалённого металла кажется таким полновесным, словно до этого Горан дышал каким-то суррогатом. Всё ясно. Лёжа под пулями, Горан делает глубокий вдох и, открыв глаза, видит мир совсем по другому. Он ползёт вперёд, не обращая внимания на возобновившуюся стрельбу, на страх, жилкой бьющийся где-то внутри. Два Горана в эту секунду смотрят его глазами, чувствуют биение сердца, слышат грохот выстрелов. Существуют. Один из них, вдруг, отделяется, как бы взмывает в воздух и смотрит на второго со стороны.

Вот он подползает к клыку, смотрит в напуганные и сосредоточенные глаза инженера, дёргает вниз стреляющего Элая.

— Бегите. По моей команде, — говорит он. Губы Элая двигаются, но Горан не слышит его, только перехватывает взгляд инженера, который во все глаза смотрит на бутылёк в руке ополченца.

Вдох. Выдох.

— Давайте!

Горан встаёт во весь рост и выходит из-за укрытия. Он не видит, бегут ли ребята, только запрокидывает голову и всматривается в пасмурное небо. Сразу в нескольких местах расцветают обжигающие цветы боли, но в то же время она кажется далёкой, словно он, Горан, уже шагнул за порог и осталось только погасить свет в комнате. На небе возникают лица жены и детей.

«А хорошо было бы ещё пожить».

Слабея, Горан бросает флакон себе под ноги и исчезает в ревущем пламени.

>>>

Содэжур пляшут в небе словно цветки одуванчика, поднятые в воздух непокорным и злым ветром. Фади смог разглядеть около двух десятков солдат и всё ещё не может поверить, что эти диковинные люди могут нести смерть. Красота, с которой они планируют на чёрных крыльях заставляет сердце сжиматься особым образом: смешиваются благоговение и страх.

— Огонь! — кричит Сойям, и воздух вскипает хлопками и визгом тцарканов. Лентяй и его собратья ворчат, их кожа медленно набирает цвет.

— Залп?

— Пять минут, — отвечает Фади, не отрывая взгляда от неба и восходников.

— На тридцать градусов правее.

Возятся ассистенты, настраивая ложе.

«Сейчас-то мы выстрелим, а дальше?» — думает Фади. Пальцы вцепились в рукоять тцаркана, вокруг так много ибтахинов и патрульных, что высадка содэжур кажется самоубийством, а тревога всё равно вцепилась в сердце и не собирается его отпускать.