В углу продолжают колдовать над её телом. Пока доктор накладывает лиловую мазь на сожжёную руку, медсестра быстрыми умелыми движениями стирает кровь с лица.

— Что ж, похоже, всё прошло как нельзя лучше?! — восклицает директор, обращаясь к Хак. Охотница по-прежнему стоит возле окна и смотрит на кхалон. Она не обращает внимания на реплику директора, пауза затягивается и неприятно выпирает неловкими острыми углами.

— Реза, вы довольны? — Мадан обращается к верному стороннику. Ибтахин кивает и бросается к выходу.

— Ох… мар Гон, похоже, честь проводить вас до кабинета выпала мне!

— Хорошо, Мадан. Дайте мне минутку.

Ректор подъезжает к Хэшу и вместе с ним смотрит на Юдей. Она уже мало походит на того человека, который стал жертвой кизерима месяц назад, да и на ту, кто совсем недавно в считанные секунды расправилась с двумя вооружёнными людьми. Кожа на лице туго обтягивает голый череп, глаза и щёки ввалились, руки и ноги похожи на тонкие веточки, готовые сломаться в любой момент.

«Настоящие чудовища мы, — думает Йоним и берёт гиганта за руку. — И всегда ими были».

Охотник поворачивается к отцу и внимательно изучает его лицо. Ректор впервые не знает, что сын хочет увидеть, и что он сам хочет ему показать. Наконец, Хэш отвечает на рукопожатие, и этого Йониму достаточно.

Мадан толкает кресло ректора перед собой, следом за ним выходит Хак, не смотря на Юдей и вообще не обращая внимания на встречающихся на пути людей. Пожилая охотница поймёт, где она, только добравшись до кафетерия, и закажет целую бутылку бренди. Где-то на половине зайдёт Реза, молчаливо сядет рядом и вдвоём, не говоря ни слова, они прикончат её, а затем разойдутся по своим комнатам и попытаются уснуть. Но ещё долго будут лежать с закрытыми глазами, пытаясь поймать блаженное забытье за ускользающий хвост.

— С ней всё будет хорошо? — спрашивает Хэш.

— Надеюсь, — отвечает доктор. Он медленно встаёт и растирает затёкшие колени.

— Чем можно помочь?

— Буду признателен, если вы проследите, чтобы никто не беспокоил её ближайшие сутки.

— Хорошо.

>>>

Хэш доносит Юдей до комнаты и укладывает в кровать. Одеяло укрывает её до самого подбородка, но она всё равно мелко дрожит и пытается двигаться, но истерзанному телу даже пух непосильная преграда. Гигант больше двенадцати часов дежурит у её постели не смыкая глаз, пока не забывается тревожным сном в кресле, сжимая влажное полотенце в руке.

Охотник не подпускает к ней никого кроме доктора. Несколько раз приходит Мадан, его Хэш гонит взашей, будто бы тот не директор и его непосредственный начальник, а приставучий любопытный мальчишка. Гигант терпеливо слушает Хак, от которой несёт алкоголем. Она ходит вокруг да около и как будто ждёт, что гигант сам скажет правильные слова. Но он молчит, а она всё никак не решается. В конце концов, Хэш просит её уйти, прекрасно понимая, как сильно её обижает. Навестить Юдей хочет даже Реза, но, только завидев охотника, тут же уходит прочь. По его походке видно, что он так же не трезв, как и Хак.

«Отпечатки, — думает Хэш, сидя в кресле и наблюдая за тем, как мечется в пожаре лихорадки Юдей, — на нас всех остаются отпечатки».

С недавнего времени он видит больше, чем люди. Щупальце из сна, родившееся где-то в глубине сознания, проявило себя в реальности призрачным силуэтом сразу после разговора с Йонимом, и с тех пор охотник учится им пользоваться. Например, он научился видеть сознания других людей. Они выглядят как сферы. У Мадана она непроницаемо чёрная, у Резы как будто вырезанная из клёна, у Филина — хрустальная. Изменения на поверхности сфер пока ничего не говорят Хэшу, но он пытается их читать. А вот кого прочесть невозможно, так это Хак. Её сознание похоже на додекаэдр, испещрённый мелкими сколами и царапинами. Происхождение этих сколов, как и особая форма, остаются для Хэша загадкой, хотя он и догадывается, что это, возможно, последствие сращивание человеческой личности и сознания кизерима. Он получает тому подтвержде, рассматривая сознание Юдей. Сломанное кхалоном, раздробленное в мелкую пыль, оно обретает новую форму. Сначала, ещё там, внизу, появилась сердцевина: бордовая, с металлическим отливом. Вокруг неё, пока Юдей спала, собирается новое сознание. Гигант догадывается, какой формы оно будет. Он наблюдает процесс, пока не проваливается в дрёму.

— Хэш?

Открыв глаза, он тут же наталкивается на её взгляд. Спокойный и твёрдый. Будто и не было Испытания. Она привстаёт на локте, улыбается.

— Юдей…

— Всё получилось. Всё получилось.

Хэш не знает, что сказать в ответ. Да и нужно ли вообще что-то говорить?

— Прости…

— Не нужно извиняться.

— Но…

— Иди отдохни. Мне нужно привести себя в порядок. Потом, может быть, перекусим?

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Юдей наклоняет голову, прислушивается к ощущениям. Странное покалывание в правой руке, но воспоминания объясняют его происхождение. Женщина проводит ладонью по лысому черепу.

— Да. Вполне. А ты, похоже, не очень.

— Как ты…

— Глаза. Тускнеют, когда ты уставший.

Хэш кивает и встаёт. Его слегка ведёт в сторону, но он успевает поймать равновесие.

— Ты знаешь, где я живу.

— Конечно.

— Тогда до встречи.

Дверь за спиной гиганта закрывается, и спустя несколько минут щелчок возвещает о том, что теперь Юдей сама может позаботиться о себе. Хэш истуканом качается посреди коридора, пока мысли не сходятся в одном решительно кивке. Засыпает он, кажется, раньше, чем падает на кровать.

Юдей засыпает.

Мозг отдыхает, несколько раз дыхание женщины останавливает, но никто не замечает этого. Под бинтами рука восстанавливается быстро: отрастают нервные окончания, кровеносная сосуды, мышцы, новая кожа. Но процесс на этом не заканчивается. Первые чёрные точки появляются на внутренней стороне локтя, сливаются, ползут вниз по руке. Вскоре всё предплечье глянцевито поблескивает, как будто его облили битумом. Юдей сжимает кулак и поверхность наруча мгновенно твердеет.

Проснувшись, женщина несколько минут лежит, смотря в потолок. Она чувствует себя грязной, живот урчит от голода. Правую часть тела приятно покалывает. Рука, как будто, отяжелела.

Юдей опускает голову на плечо и смотрит вниз.

«Что это? — думает она. — Накладка на рану? Наручник?»

Бинт порвался в нескольких местах, и сквозь прорехи можно разглядеть куски чёрной пластины: она накрывает всё предплечье от локтя до кисти. Юдей садится, кладёт руку поперёк бедра, легонько касается матовой поверхности.

«Что…»

Она чувствует прикосновение, и даже чуть больше: шероховатую текстуру собственной кожи и температуру.

«Не может быть».

Сам наруч прохладный и упругий, как плотная резина или не разработанная глина. Чёрный цвет напоминает о чём-то, увиденном недавно, но мысль стопорится где-то на перешейке от подсознания к сознанию.

Юдей встаёт, быстро скидывает лохмотья и отпихивает попахивающую пеплом и потом кучку тряпья. В высоком зеркала у шкафа отражается страшно исхудавший человек: выступающие рёбра, потерявшая в полноте грудь, ноги — тростинки, глаза, будто подведённые углём. Вместе с тем Юдей впервые видит в своём теле силу и даже может назвать себя «крепкой».

«Как странно».

Она поднимает правую руку, машет из стороны в сторону. Тяжёлее, но ненамного. Внутренняя часть предплечья по-прежнему человеческая, а стык между кожей и пластиной ровный, как будто одно естественно перерастает в другое.

«Как так?»

Голод берёт вверх. Улыбнувшись отражению, Юдей идёт в душ.

«Середина дня?» — думает она, натыкаясь на холодную воду в кране. Впрочем, после того, что случилось у кхалона…

Юдей долго стоит под ледяными струями, пока не начинает ломить затылок. Выключив воду, она ещё некоторое время наблюдает за тем, как сливное отверстие, захлёбываясь, поглощает сероватую жижу и представляет, как вместе с ней уходит пережитое утром. Утром? Скорее, в прошлой жизни. Она чувствует перемену в себе, кристальную ясность, которая чётко отделяет её нынешнюю от прежней.