— Серпена и Цефа — пятый квадрат, Пассажирский Порт. Хаманит и Шэмен — третий квадрат, Пассажирский Порт. Хакпафа и Накхаль — первый квадрат, Грузовой Порт. Алаван и Кавада, — Старшая поднимает голову и внимательно смотрит на их пару, — девятый квадрат, Доки.

Сдержанный кивок тяжёлой головы, стол с аккуратно разложенными сумками Боевых Сестёр. Схематично нарисованный альбатрос скачет перед глазами Алаван.

— Это же пекло, — шепчет она на ухо подруге, пока та вешает на плечо девушку сумку и подтягивает ремень, — девятый квадрат самый опасный, там ближе всего. Говорили, что враг почти наверняка ударит по нему первым, а даже если не высадится, то снаряды…

Кавада резко отвешивает девушке оплеуху. Алаван затыкается, смотрит подруге в глаза. Приходится задрать голову. Она не ожидала, что кто-либо вообще может поднять на неё руку, кроме откровенных злодеев, вроде бандитов, о которых много говорят в Мохнатом углу. Уж точно не Кавада, которая так о ней заботится.

— Думай. Меньше говори. Слова мешают, — бурчит она и одним движением надевает свою сумку. Обида слезами выступает на глазах Алаван, но, повинуясь указаниям опытной подруги, она сдерживается. Молчит. Вместо этого быстро, как учили, проверяет содержимое. Всё на месте.

Бинты, в основном бинты и много сикхзуровой мази, несколько жгутов, бутылёк с лишонином, на самый крайний случай. Никто точно не знает, что будут использовать империи, потому в наборе плотная повязка на рот и нос и большие очки. Правда, в школе любили шутить, что обмундирование плохо держится, когда кожа сползает с лица.

— Готова? — спрашивает Кавада. Алаван кивает. Она решила, что не скажет соратнице больше ни слова, пока та не принесёт извинений.

«По крайней мере, ведь этого она и хочет?» — думает девушка. Они идут сквозь толпу куда-то туда, где маячат размытыми силуэтами огромных пакгаузов Доки. До сих пор Алаван не приходилось бывать там, и она боялась, что заплутает. Тем более, когда не видно ориентиров, которые выучила назубок.

Подымается ветер. Настоящие штормовые порывы врываются в город, подхватывая мелкий мусор, цепляясь за юбки. Алаван держится за Каваду, потому что в какой-то момент очередной удар плотного воздуха чуть не бросает её в стену.

— Ч… — забывает она про данный себе наказ молчать, как тут же её слепит от неимоверно яркой вспышки, а следом накатывает чудовищный грохот. Алаван не с чем сравнить это ощущение. Она видела фейрверки, которые запускали ежегодно во время празднования Дня Независимости, но они даже вполовину не были такими яркими. А звук… вытряхивает из неё душу. На несколько секунд девушка сливается с воздухом в единое целое.

— Идём, — бурчит Кавада, резко дёргая её за рукав. Сладостное ощущение невесомости исчезает. Ноет в груди, болят уши. Зубы то ли чешутся изнутри, то ли их сверлят крошечными пилочками. Гудят ноги. Кавада двигается так уверенно, как будто не пережила только что тоже самое, что и Алаван. Откуда-то сбоку раздаётся стон.

— Помогите… — доносится слабый шёпот. Алаван, не долго думая, вырывает руку из хватки Кир и идёт на голос. Она натыкается на упавшего человека. Рассмотрев форму ополченца, она оглядывается в поисках винтовки, но не видит её.

— Что… где болит? — спрашивает она.

— В… взрыв. Под-подняло вверх и…

Тяжёлая ладонь Кавады впивается в плечо Алаван, так что та даже вскрикивает.

— Дезертир, — бросает она, увлекая девушку за собой.

— Нет, я…

— Ему нужна пом…

— Дезертир, — повторяет сестра.

Ополченец кричит что-то грубое, Алаван краснеет. Звенит металл на форменных ботинках, взмывает перед глазами ткань сброшенной багряной курки, и ополченец исчезает, будто нырнув в тень. Только хлопья краски медленно планируют в успокоившемся воздухе.

— Как ты…

Кавада не отвечает. Она тянет компаньонку дальше, туда, где готовятся отражать атаку разношёрстные отряды защитников Хагвула. Запоздало, Алаван думает о том, что за оружие подняло такой шторм?

«Как от него кого-то спасти? И спастись самой?» — спрашивает она. Тело бьёт мелкая дрожь. Кавада не может не замечать этого, просто не придаёт значения. Тащит соратницу, как буксир.

— Кир, я…

Дыхание застывает где-то в глотке.

— Кир…

Слова и мысли путаются. Из горла Алаван вырывается надсадный хрип, ноги заплетаются, она валится вперёд. Упала бы, не подхвати её Кавада за плечи.

В поле зрения девушки само собой возникает небо, точнее, она представляет, что оно где-то там, за величавыми молочными глыбами. Через мгновение появляется угловатое лицо Кавады. Алаван пытается увидеть в нём хотя бы намёк на сострадание, сочувствие или тревогу, но оно остаётся каменно-бесстрастным. Кавада просто смотрит и не торопится оказывать ей хоть какую-нибудь помощь.

«Я задыхаюсь», — думает Алаван, не замечая, как воздух спокойно входит и выходит из лёгких.

«Не могу идти».

Стопы упираются каблуками в булыжник.

«Мы все умрём».

Сердце бьётся так сильно, что вместе с ним вздрагивает всё тело.

— Вставай, — приказывает Кавада, и Алаван, закрыв глаза, берётся за мозолистую ладонь.

— Соберись.

Боевые Сёстры быстро приближаются к девятому квадрату.

>>>

Взрыв так и не прогремел.

Горан занимает позицию на восточной баррикаде, построенной специально для отражения возможной атаки, но всё равно хлипкой. Основание из досок, пусть и пропитанных дождями, но всё же досок, к тому же не лучшего качества. При должном усердии их можно поджечь или сломать. Верхнюю часть покрывают широкие мостки, по которым бегают ополченцы и патрульные.

— Что происходит? — спрашивает Горан, выхватив незнакомца из потока бегущих.

— Засада. Отряд вернулся, но, говорят, к зарядам теперь не пробраться.

— А закатники?

— Уже там.

— Сколько!

— Четыре полных черепахи.

Горан присвистывает. Элай, не отстающий, как послушная собачонка, вопросительно поднимает бровь, но спросить не решается. Горан отпускает локоть ополченца и тот срывается с места, будто подхваченный невидимым горным потоком.

— Черепахи?

— Строй закатников. Непробиваемая стена из толстых щитов. Пуля их не возьмёт, а ничего тяжелее у нас тут нет.

— Но ведь у ибтахинов какое-то необычной оружие! Может быть…

Горан тычет Элая под рёбра, и когда тот удивлённо замолкает, шепчет ему прямо в ухо.

— Будем надеяться на одних ибтахинов и Университет — наверняка проиграем. Они сделают всё, что смогут, но Хагвул — не только Университет. Понял?

— Да. Так как нам…

— Пока не знаю.

Ополченцы занимают позиции, строятся в боевые порядки. Настолько, насколько это возможно. Горану хватает одного взгляда, чтобы понять, что против даже одной черепахи они не устоят. Не потому что сброд и трусы, просто их мастерство лежит в плоскости мирной жизни, а элитных воинов Западной Великой империи учат убивать с восьми лет.

— Эй, вы двое! — кричит офицер, отдающий приказания. Горан и Элай выделяются на чужом фоне, потому что единственные никуда не бегут. Не остаётся ничего другого, кроме как подойти.

— Отряд?

— Шестой боевой, мар! — бойко рявкает Горан. В то же мгновение воздух, будто отзывается на человеческий крик: взмывает вверх и ревёт. Сияние, затопившее Хагвул, едва касается Западного ущелья, но несколько обжигающе ярких лучей проникают и в лес Тифрту.

— Что это? — одновременно спрашивают Горан и Элай.

— Понятия не имею. — Ффицер даже не смотрит в сторону вспышки. — Не следует задавать лишних вопросов. Донесение в штаб. Вручить лично кулуну.

Конверт сложен вдвое и перехвачен слепой скрепкой: снять её можно только сломав.

— Разве у них не должно быть специальных… — заикается Элай.

— Раз доверили, значит нет, — перебивает Горан и решительно ныряет в хаос. Элай бежит следом. Несколько раз Горана толкают, но случайно, точно так же как и он сам задевает солдат локтем, прикладом винтовки, носком сапога. Он целиком погружен в мысли: скоро бой, и, несмотря на численное превосходство, у них мало шансов. Ставку делали на взрыв. А что теперь? Какие ещё задумки Университета не оправдаются?