Вдохнув полной грудью, Юдей ныряет в кхалон.

>>>

Изнанка ничего не ждёт.

Она существует параллельно реальности, но, в отличие от неё, не делится на мелкие осколки, потому что не видит в этом смысла. Более того, она точно знает, что раздробленное богатство уже или ещё обитаемых миров — фикция, сотворённая реальностью единственно для того, чтобы отличаться от Изнанки.

Изнанка не утруждает себя условностями. Верх и низ, чёрное и белое, живое и мёртвое — она не делает различий и порождает существ, подчас, настолько могущественных, что осознай они весь свой потенциал, то могли бы побороть непреложный закон невмешательства, вырваться в калейдоскоп реальностей и перекроить их по своему желанию. Не то чтобы Изнанка не задумывалась о такой возможности, когда лепила и вкладывала в пасти и отверстия, похожие на рты, голоса и звуки, а в головы — подобие мозга, но каждый раз она уверяется в том, что неизбежное произойдёт, будет на то её воля или нет. К сожалению, этого не понимала её сестра-близнец, и потому располосовала себя на замкнутые сферы-мирки, содержащие, порой, целые бесконечные вселенные, но едва ли достигающие величавости исходного творения.

Изнанка не бывает обуреваема идеями, и, как следствие, в ней ничего не происходит. Грубо говоря, она даже не пространство, мыслящее или безмозглое, а нечто среднее между человеческой душой и огромной чёрной дырой, расцвеченной, по случаю смерти звезды, белыми и золотыми всполохами.

Изнанка никогда не тревожится, но порой, её тревожат.

Она уже сталкивалась с этим, и по желанию могла бы вновь пережить тот момент, просто сконцентрировавшись на нём, но Изнанка не из тех, кто лелеет прошлое. В её памяти, если это можно так назвать, осталось лишь смутное ощущение, схожее с внезапным зудом в труднодоступном месте: вроде пятки или задней стенки горла. Изнанка не пытается его ликвидировать, а лишь переживает это чувство во всей полноте, и наблюдает, как в одной её части возникает небольшое оконце, сквозь которое проносятся диковинные существа, творец которых угадывается в элегантных, но довольно хрупких сосудах жизни.

«Сестра», — думает Изнанка и эта мысль разрушает несколько грандиозных конструкций, которые в существе Изнанки играют роль гармонизаторов вечного хаоса. Вырвавшаяся благодаря этому волна затрагивает несколько миров и создаёт нечто вроде постоянных точек сопряжения, из которых Изнанка может наблюдать за бесчисленными осколками своей сестры. Изнанка иногда с ними играет: одну сферу подтолкнёт к уничтожению, другую — благословит тем, что живые существа принимают за удачу. Так длится некоторое время, а потом прекращается. Изнанка возвращается к вечному бдению, лишь иногда отмечая необычное щекочущее чувство.

Вот, как сейчас.

>>>

Минуты растягиваются на годы, хотя пролетают незаметно.

Юдей испытывает смутное ощущение, что между тем, как она шагнула в кхалон в Хаоламе и вышла наружу в мэвре, кто-то обратил на неё взор из глубины мироздания, какое-то могущественное существо, непостижимое для человека.

— Гэвэрэт Морав, вы в порядке? — раздаётся голос справа, и Юдей отшатывается, чуть не падая обратно в кхалон. В последний момент она превращает неловкое падение в перекат и, встав на ноги, смотрит в сторону говорившего. Это Реза. Его голос звучит по-другому из-за динамика на вороте шлема.

— Хватит, зовите меня Юдей, — усмехается охотница. — Да, всё хорошо. Голова немного кружится.

— Это нормально, сейчас пройдёт, — говорит Реза и через паузу, которую микрофон превращает в потрескивание, выдавливает из себя, — Юдей.

Охотница улыбается, кивает и столбенеет. Она замечает над ибтахином ветку дерева с лиловыми листьями. Медленно переводя взгляд вниз, женщина дотрагивается носком высоких сапог до пурпурной травы. Роща о что-то тихо шепчет на лёгком ветру. Не слушая предостережений, Юдей подходит к разрыву в сплошной стене из листвы и прикрывает ладонью глаза. Дыхание перехватывает.

Внизу расстилаются поля, огромные квадраты возделанной земли, огороженные чем-то вроде заборов из зеленоватой древесины. Рядом, на небольшом отдалении друг от друга, расположились диковинные домики. Юдей предполагает, что это домики, хотя не видела ничего подобного. Будто бы несколько выпуклых полукруглых сегментов соединили между собой и положили на землю. С высоты кажется, что строения распластаны по земле, но если ориентироваться на рост Хэша, можно хотя бы предположить, какими должны быть его соплеменники.

«Они точно больше», — думает она, пробегая взглядом дальше, за деревеньку, к чёрной ленте реки и обломкам, видимо, могучего прежде моста. Каждая опора представляет собой массивный пятиугольник и Юдей с лёгкостью представляет тяжёлые каменные плиты, которые служили местным жителям переправой. Но всё меркнет в сравнении с махиной, которая возвышается над равниной и достигает небес. Если бы кто-нибудь сказал, что однажды небесное светило пало перед ним ниц, Юдей бы поверила. Оно похоже на гигантскую воронку, которой неведомая сила приказала застыть. Верхние уровни сделаны из невесомого, нежно-голубого материала, а нижние, на таком расстоянии, кажутся обсидианово-чёрными.

— В… вид…? — пытается сказать охотница, но никто не отвечает.

Её спутники теряют дар речи. Люди ещё не знают, что смотрят на Маоц — твердыню Верховного короля Хэйрива. Длинная тень огромной окаменевшей воронки медленно подбирается к исследователям. А вместе с ней — и длинные руки хозяина диковинной крепости.

— Как долго вас здесь не было?! — спрашивает Юдей, поворачиваясь к сидящему рядом Мадану.

— Экспедиции… запретили ещё до меня, — замявшись, отвечает директор. — А после я так и не убедил ректора в их необходимости. Это…

— Это значит, что сородичи Хэша были у вас под носом всё это время! — выпаливает Юдей. — Вы и пальцем о палец не ударили, чтобы вернуть его домой!

— Так давайте вернёмся назад прямо сейчас, ведь Хэш-то уже дома! — парирует Мадан с прежними напором и уверенностью. — А вы в одиночку будете сражаться с кизеримами, Юдей!

Охотница не реагирует на шпильку, хоть и сжимает правую руку в кулак. Нет ничего проще: как следует толкнуть в грудь и отправить его прямо в середину зарослей, чтобы он, пролетев несколько метров, обязательно на что-нибудь напоролся и лежал бы на земле, корчась от боли, а в это время к нему подбирались бы местные обитатели и готовились устроить пир. Картинка настолько яркая, что Юдей приходится тряхнуть головой, чтобы выкинуть её из головы.

«Странно», — думает она, но мысль не успевает расцвести в нечто большее.

— Хэш наверняка пошёл туда, — говорит Реза, указывая на сооружение. — Ищем тропу и выдвигаемся. Вряд ли успеем добраться затемно, придётся искать укрытие. Нам нельзя ночевать на открытой местности.

— Дорога… — со скепсисом тянет Нахаг. — Местные жители вряд ли нам обрадуются.

— Зато местная фауна ждёт нас с распростёртыми объятиями! — вставляет Мадан.

— Что вы предлагаете?

— Идти по дороге. Она, хотя бы, безопасна!

— Вы так уверены?

Пока тцоланим препирается с директором, Юдей подходит к Резе.

— Как думаешь, что это за штука? — спрашивает она, показывая на воронку.

— Дом, место для сборищ, храм… Всё, что угодно. Но Хэш должен быть там, больше негде.

— Должен, — эхом отзывается Юдей. Ей тяжело представить существ, способных возвести нечто подобное. Да, в Хаоламе есть несколько грандиозных сооружений, но эта воронка выглядит не просто как строение, но как произведение искусства. Как будто в любой момент она может прийти в движение.

Что-то шуршит за спиной и Юдей оборачивается. Площадка под сенью деревьев пуста. Кхалон по-прежнему переливается серебром, но четвёрка людей, похоже, единственные гости, явившиеся в мэвр сегодня.

— Вы слышали? — спрашивает она, но Нахаг и Реза отрицательно кивают головами, а Мадан игнорирует вопрос. Он неуклюже пытается встать. Земля под его ботинком проваливается. Мадан вскрикивает и исчезает за краем холма. Нахаг реагирует быстрее всех и бросается следом, сразу за ним — Реза.