— Что это?! — громко рявкает ибтахин. Его напарник сбрасывает с плеча тцаркан и направляет на Юдей. Хэш делает шаг вперёд, и натыкается на пасть второй винтовки.

— Что там?

— Какая-то… пластина. Не знаю.

— Что это?

Юдей молчит и разглядывает ибтахинов. Они настолько её боятся, что теряют способность здраво мыслить. Страх замещает им логику, и в каждом её движении, в каждой несостыковке с выдуманным образом, они видят угрозу. Ей смешно. Она складывается пополам и хохочет в голос. На глазах выступают слёзы.

— Хватит! — орёт офицер, но ибтахин, досматривающий её, не решается перейти к активным действиям. Только лихорадочно переводит взгляд с Юдей на Хэша и обратно.

«Элоим, да они бы меньше удивились, если бы я кинулась на них».

Отсмеявшись, она закатывает рукав целиком и демонстрирует наруч.

— Просто… штука, — отвечает Юдей. — Ничего страшного, ничего опасного. Не волнуйтесь, пожалуйста.

Слова звучат как насмешка, хотя она старается говорить серьёзно. Понятно, чем вызвана такая реакция, но успокоиться сразу не получается. Юдей справляется, но тут опрометчиво бросает взгляд внутрь будки. Офицер не замечает, что его фуражка сбилась в сторону, а несколько волосков прилипли к потному от волнения лбу.

«Ох…»

Новый взрыв смеха окатывает собравшихся. Юдей хохочет так самозабвенно, что у ней подкашиваются ноги и она падает на пол. Спустя несколько секунд, она поднимает глаза на ближайшего ибтахина. Сквозь шоры всепоглощающего страха виднеется крошечный огонёк.

— Простите, — говорит Юдей и встаёт. — Если хотите, можете потрогать, но при всём желании я не смогу его снять.

Охранник смотрит на офицера, тот кивает. Подчинившись приказу, ибтахин достаёт из кармана пару перчаток, надевает их и осторожно прикасается к наручу. Тот никак не реагирует, а Юдей успевает заметить, как дрожат пальцы охранника.

«Ну хватит уже», — думает она, опуская рукав.

— Удовлетворены?

Офицер сдержанно кивает и бросает удостоверение обратно. Юдей элегантно ловит его и убирает в карман.

— Хорошего дня!

Зато чаша пристального досмотра минует Хэша. Его пропускают, словно рядового сотрудника.

— У вас тут всегда такой цирк? — шепчет она гиганту. Тут бубнит что-то нечленораздельное, открывая перед спутницей дверь.

Кафетерий пуст. Звуки разбредаются по огромному помещению расхлябанным эхо, и Юдей чувствует себя неуютно. Три занятых стола производят настолько мало шума, что ей кажется, что вместо людей за ними манекены. Даже то, что они шевелят руками не убеждает её в обратном.

— Который час? — спрашивает она. Хэш пожимает плечами и идёт к окошку. Юдей следует за ним и замечает, что их стол занят. Мадан Наки и незнакомый ей человек со строгими чертами лица, которого она видела на Испытании.

«Кто это?» — думает она, беззастенчиво рассматривая незнакомца. Почувствовав на себе пристальный взгляд, он поднимает голову и безошибочно смотрит в сторону женщины, но даже тогда она не отводит глаз. Разве в любопытстве есть что-то плохое?

— Ох, девочка, и наделала ты делов! — говорит сапранжи за стойкой. — Думаешь, нам тут так сладко живётся, что можно устраивать всякую жуть?!

— Моли, — пытается угомонить повара Хэш.

— Что, Моли? Что, Моли?! Я уже тридцать два года как Моли, а фамилия моя Кхалаш! Кстати, приятно познакомиться, девочка.

— Юдей Морав. Мне тоже, — говорит Юдей. — На счёт жути обещаю, что это был первый и последний раз. Больше не повториться!

— Тю, подруга, где первый там и второй. Да ничего. Ты, главное, кафетерий мой не трожь, и будем друзьями.

— По рукам.

Заказ Юдей выходит таким скромным, что Моли перестаёт писать и просто ставит перед ней номерок.

— Иди, я сам что-нибудь придумаю, — с напускным недовольством говорит он и ускользает в кухню.

— Что ему не понравилось? — спрашивает Юдей Хэша.

— Монотонность, — отвечает гигант. — Моли — художник. Простые заказы его раздражают.

— Но когда здесь куча людей…

— Поверь, я сам удивляюсь, как он всё успевает.

Они застают конец разговора директора и незнакомца, что-то о седьмом протоколе и надеждах на мандсэмов. Стол встречает охотников прохладным молчанием.

— Хэш, Юдей.

— Мадан, — здоровается она, а гигант просто кивает.

— Кажется, вы ещё не представлены, Юдей? Знакомьтесь: доблестный начальник всех ибтахинов, щит СЛИМа — Реза Ипор. Реза, это…

— Я знаю, мар Наки.

— Приятно познакомиться, — говорит Юдей. Реза не отвечает, только ещё больше хмурится и смотрит в свою тарелку так, будто на дне спрятаны все ответы.

— Что ж… — Мадан делает вид, что напряжение, возникшее за столом, никоим образом к нему не относится. — Юдей, не ожидал, что вы встанете на ноги так скоро! Как себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо. Только есть хочется.

— Тогда вы по адресу!

Директор смеётся, но никто его не поддерживает. Юдей кажется, что за хрустальным переливом голоса директора скрывается изъеденный ржой механизм.

— Уф… как общий настрой?

— Ч… что? Простите, я не пон…

— Настрой! — повторяет Мадан громче. — Вам предстоит стать фюрестером!

Реза хмыкает.

— Я уже даже составил расписаньице. Хэш, надеюсь, оно не сильно тебя обяжет. Ты же знаешь Хак, она забрала утренние часы для боевой подготовки…

Реза вновь хмыкает. Юдей вскидывает голову и пытается найти глаза начальника ибтахинов, но тот не торопится поднимать их.

— Что-то не так? — спрашивает она.

Ибтахин медленно поднимает голову. Серая сталь сталкивается с золотой пылью. Юдей окутывает чужим гневом. Не сиди она за столом, точно упала бы. Реза будто горит злым чёрным пламенем изнутри, а его глаза отражают этот свет и пытаются спалить женщину до тла.

— Простите, — говорит Реза и встаёт. — Будь моя воля, я бы отдал вас тцоланимам на эксперименты. Директор. Хэш.

Он уходит, оставляя после себя наполовину полную тарелку. Юдей не ожидала такой реакции, но пытается сохранять невозмутимый вид. Получается плохо. Смятение смазывает уверенные черты. Будто бы на миг возвращается старая Юдей, ещё не прошедшая Испытание.

— Не волнуйтесь, — машет рукой Мадан, переходя к кофе с халвой. — Мы все восприняли утрату ибтахинов близко к сердцу, но Реза… Он буквально радеет за каждого своего сотрудника.

Против воли, на глазах Юдей выступают слёзы. Это не сожаление — оно покинуло её душу после пробуждения. Скорее интенсивная эмпатия. Она буквально ощущает то, что сжигает начальника ибтахинов: горечь утраты, стыд за провал, злобу и страх.

Хэш кладёт руку ей на плечо, одновременно предостерегающе смотря на директора. Тот мгновенно отступает, поднимает руки и округляет глаза.

— Простите, Юдей. Иногда мой язык…

— Ничего, — твёрдым, контрастирующим со слезами, голосом говорит она. — Ничего страшного. Бывает.

Озарение, раскрывшее для неё Резу, точечное, что чувствуют Хэш или директор Юдей не знает. Она быстро успокаивается, вытирает салфеткой слёзы и благодарно улыбается гиганту, хлопая его по руке, что обнимает её плечо.

«С ним хорошо», — думает она и только сейчас замечает, что Хэш смотрит куда-то в сторону. Проследив за его взглядом, Юдей натыкается на Хак.

Пожилая охотница стоит чуть поодаль. Приобретённая хладнокровность и недавний инсайт мешают Юдей интерпретировать, что она видит на лице Хак. Ненависть или ревность?

В любом случае, оно не сулит ей ничего хорошего.

Хэш не убирает руки, и Юдей приятно, но в то же время она не хочет повторения недавнего инцидента с Резой, потому сама мягко выбирается из-под тяжёлого объятия гиганта и садится прямо. Мадан тоже замечает Хак и с широкой улыбкой машет ей.

«Как будто она может пойти куда-то ещё?» — думает Юдей.

Охотница делает вид, будто ничего не видела.

— Доброго дня, — говорит Хак, присаживаясь с той стороны, где сидит Мадан.

— Хак, смотри-ка, кто к нам присоединился!

Она кисло улыбается директору, скользит взглядом по Юдей и кивает куда-то в сторону.