— Так оно, в сущности, и было. Всегда, — говорит спокойно, как ему кажется, Хэш. — Глупо полагать, что младенец в мэвре появился из ниоткуда.

— Но никого не было рядом. Совсем! Даже следов.

— Я не обвиняю тебя. — Охотник переводит взгляд на Йонима. — Ты спас мне жизнь. Но, похоже, на той стороне есть мои сородичи. Может быть даже семья.

Ректор не отвечает. В его глазах появляются непрошенные слёзы, на которые он злится, но ничего не может с ними поделать. Воспоминания кружат в голове будто снежинки, и сознание выхватывает из мельтешащей кутерьмы то одну, то другую, вызывая из небытия картины прошлого. Дела давно минувших дней.

>>>

К экспедиции готовились так долго, что поползли слухи о её отмене.

«Вот и всё. Всё открыто», — вспомнил Йоним слова отца. Они прозвучали в тот день, когда пришли первые новости об экспедиции капитана Нода. Он достиг Южного полюса, обнаружил землю, которую населяло примитивное племя, привыкшее к жизни в бесконечной заснеженной пустыне. Вместе с тем, капитан Нод совершил последнее географическое открытие, доступное человеку. Оставались, конечно, крошечные точки на карте, незначительные вершины и лакуны, слухи о которых давно стали легендами и мифами. Южный полюс воплощал идею фронтира: загадочного, прекрасного и жестокого. Теперь он стал ближе и яснее, но вместе с тем лишился своей ауры.

Потому, когда четырнадцать лет спустя Йоним Гон, один из самых молодых профессоров в истории Университета, получил загадочное письмо от своего наставника, который предложил ему новый мир в обмен на клятву молчания, раздумывал он недолго. К тому моменту ушёл из мира отец, а мать поддержала бы младшего сына, если бы он мог ей рассказать. Что касается друзей… Друг у мара Гона был только один, и он бы тоже понял. Обязательно понял.

Йоним согласился и получил второе послание — явиться к определённому часу в Инженерный корпус с минимумом вещей.

Они называли себя «Исследователи мэвра». Йоним и поверить не мог, что под крылом Университета есть тайная организация, которая, несмотря на огромные ресурсы и сотни людей персонала, умудряется скрываться у всех на виду.

Спустя две недели он поймёт, почему все, кто имеет отношение к «Исследователям» молчат. Наставник не обманул. Мэвр — новый мир. Новый фронтир.

— Когда появился кхалон мы не знаем, — рассказывал Шакх Косим, руководитель «Исследователей мэвра», на установочном инструктаже для всех новопосвящённых, — более того, ничего не ясно по поводу его происхождения. Катаклизм, особые условия или, быть может, древний ритуал, о котором не сохранилось никаких сведений. Точно мы знаем одно: кхалон — окно в другой мир. Окно в мэвр. Так мы его называем. Название это официальное, так что пустопорожним словотворчеством заниматься не нужно. До сего дня предпринято три экспедиции и все они, к сожалению, провалились…

Атмосфера мэвра для людей токсична. Что-то распылено в том воздухе, и даже своевременное возвращение домой не спасало от чудовищных мутаций, которые заканчивались смертью. Человеческий организм не выдерживал и обращался в кадавра, порождённого больной фантазией чужой эволюции.

Очередную экспедицию собирали потому, что у неё появился шанс выжить — скафандры новой системы, разработанные специально для погружений в другой мир. Последние три года инженеры «Исследователей мэвра» трудились только над ними, изобретая параллельно столько всего, что хватило бы рядовой лаборатории до конца времён.

— … потому добровольцы, готовые рискнуть своими жизнями — наши герои. Мы не можем гарантировать вам полной безопасности, но вы навсегда войдёте в историю как первопроходцы.

Разве мог Йоним отказаться? Всю его жизнь реальность ограничивалась картой Хаолама, пусть большой, но полностью открытой. Судьба сама толкнула его в объятия неизвестности, и он никогда бы не простил себе, если бы страх перед неизведанным заставил его отказаться от мечты это неизведанное познать.

Он проснулся на мгновение раньше третьего и за долю секунды после первого. Его соратников звали Ки Зако и Яфе Кавив. Оба погибли в течение полугода.

Их готовили так усердно, что иногда Йониму казалось, что убивает не враждебная атмосфера мэвра, а тренера и учителя. Он не раз задыхался, чувствовал, что готов выблевать вместе с остатками завтрака собственное сердце, хотел отрубить себе голову от нестерпимой боли, которая пронизывала виски, глаза и темечко. Его тело стало каменным и выносливым, а в голове-таки уместилась вся известная на тот момент информация о мэвре и устройстве скафандров, все протоколы на случай непредвиденных ситуаций. Спустя пол года ему казалось, что командование никогда не разрешит экспедицию, но вот Шакх Косим вернулся с широкой улыбкой на губах и тревогой в глазах, сжимая в руках бумагу, подписанную ректором. Добро.

Кажется, накануне они почти не спали. Пытались, ворочались, а затем плюнули и проговорили всю ночь. Яфе Кавив всегда много шутил, но в эту ночь приглушённый хохот не умолкал ни на секунду. Ки Зако то и дело мечтательно рассказывал, что будет делать после экспедиции. Конечно, готовиться к следующей, но вместе с тем попробует уложить все полученные данные о мэвре в трактат для будущих новопосвящённых.

«Чтобы им не пришлось штудировать столько чепухи», — объяснял Ки.

Утро выдалось сумбурным, но каждое движение, слово, минута были подчинены одной цели. Косим прочитал последний инструктаж, команда наскоро позавтракала и провела контрольную проверку оборудования. За облачением в скафандры наблюдала половина лаборатории. За погружением — все, кто мог покинуть рабочее место. Не было речей и прощальных слов, Шакх запретил даже думать о провале операции.

— Заходите, исследуете ближайшую территорию, выходите. Ничего больше, — твердил он с первого дня подготовки. Тогда это казалось пустяком, странноватой прогулкой, но теперь, когда настало время осуществить задуманное, в сердца добровольцев прокрался страх. Они стояли втроём, оцепенев от несомненной реальности происходящего. Ки Зако пришёл в себя первый. Обернувшись к своим, он улыбнулся, постучал пальцами по куполу скафандра и направился к кхалону.

Окно, повисшее между полом и потолком, фантом овального провала с имплицитной бахромой по краям, переливающийся серебром и антрацитом, висит прямо в воздухе, слегка подрагивая, словно ткань, подвешенная нерадивым декоратором. Йоним до сих пор помнит звук, едва слышный, который исходит от кхалона. Походит на песню, которую исполняет кто-то далеко-далеко, с неясным мотивом, но медленной, гипнотизирующей мелодией. Иногда в неё проникает какой-то посторонний звук, что-то среднее между расстроенной виолончелью и скрипом ржавой шестерёнки в невозможном механизме.

Ки Зако дошёл до кхалона, вытянул руку и погрузил её в мерцание. Она тут же провалилась вглубь и потянула его за собой.

«Увидимся», — сказал он и шагнул внутрь. За ним последовал Яфе Кавив, а спустя ещё секунду и Йоним Гон.

Несколько секунд он висит в пустоте. Кажется, что внутренности сжимаются внутри, превращаясь в плотный шарик совмещённых функций. Сердцебиение отдаётся в желудке, из-за чего тот бурлит, и отголосок этих вибраций проникает в лёгкие, заставляя кислород превращаться в незнакомый газ с кислым привкусом. Йоним задыхается и вместе с тем глубоко дышит. Он шевелит руками, но двигаются, почему-то, ноги. Перед глазами постоянно что-то вспыхивает, но тут же темнеет, так что впору заподозрить энтоптический феномен.

«Ч… что происходи?!» — думает Йоним, и в эту же секунду всё заканчивается. Он лежит на твёрдой земле, в его лёгких полно кислорода, а вокруг ветер шелестит листвой. Не будь скафандра, он подумал бы, что очутился в Южном парке Университета. В поле зрения первопроходца попадает край сапога. Несколько секунд Йоним прислушивается к себе, но никаких посторонних ощущений в теле не обнаруживает. Он двигает пальцами на руках — и они слушаются, как и пальцы на ногах. Осторожно, чтобы ненароком не повредить скафандр, Йоним встаёт и оглядывается. Всё это время Ки Зако и Яфе Кавив стоят рядом, но не спешат помогать. И Йоним быстро понимает почему.