Они в другом мире. Теперь, когда пейзаж предстаёт во всей красе, вытянувшись к горизонту, мозг лихорадочно ищет соответствия с привычной реальностью, но, не находя, скатывается в паническое повторение мантры:

«Я в другом мире, я в другом мире…» — твердит про себя первопроходец, неосознанно пытаясь протереть глаза, но натыкается на стеклянную сферу шлема.

Мэвр состоит из знакомых предметов, которые непостижимый художник раскрасил в непривычные цвета. Там где в Хаоламе зелёный и голубой, здесь — лиловый и оранжевый, переходящий в алый вдалеке. Деревья, если их можно считать деревьями, высоки и тонки, а их кроны, под воздействием, хочется верить, ветра, перемещаются по длинным веткам, образуя диковинные фигуры. Покрывающая землю трава — лиловая, а полотно реки, по крайней мере, больше всего оно походит на реку, поблескивает чернотой, как будто русло наполняет не вода, а нефть.

«Ведь это и может быть нефть», — думает Йоним и, наконец-то, справляется с собственными руками. Он не знает, первый ли пришёл в себя, делает несколько шагов и касается ближайшего коллегу. Тот оборачивается. Это Яфе Кавив. Йоним читает в его глазах удивление, граничащее с шоком.

«Невероятно», — говорит Йоним, артикулируя губами так, чтобы Яфе смог прочесть. Тот кивает, закатывает глаза, обводит зрачками два полных круга. Йоним переводит взгляд на Ки Зако. Тот по-прежнему стоит не шевелясь. Первопроходцы кивают друг другу и подходят к командиру.

Дальнейшее Йоним помнит смутно. Обрывки, что память сохранила, лучше бы уничтожить, навсегда изъять и смыть, но нет такого средства, чтобы избавиться от пережитого кошмара. Цикарон выделили из лимфы много позже, во-времена, когда мар Гон уже обрёл прозвище Филин и кое-как смирился с тем, что произошло во время экспедиции.

Развернув Ки к себе, Йоним и Яфе обнаруживают, что внутри скафандра командира кто-то есть. Стекло изнутри затянуто лиловой слизью, а прямо на уровне глаз экстатически извивается щупальце с крошечными коготками. Протоколы тут же летят к чертям, потому что ничего подобного «Исследователи мэвра» не предполагали.

Сохранность обладателя скафандра под вопросом. Яфе тянется к клапану на шее, чтобы открыть шлем, но Йоним бьёт коллегу по руке. Если эта тварь проникла в один костюм, то сможет пробраться и в другой. Он понимает это с такой ясностью, что тут же отшатывается от командира, спотыкается и падает, но Яфе успевает схватить его за руку. Он хватает друга и притягивает к себе. Совладав с ногами, Йоним смотрит на друга и его глаза округляются от ужаса. По скафандру ползёт нечто, отдалённо напоминающее улитку. Оно уже добралось до затылка шлема, и Йоним видит, как улитка выворачивается и обнажает с десяток острых шипов, торчащих во все стороны.

«Оружие», — успевает подумать Йоним. Он даже выхватывает нож с гигантской ручкой, специально разработанной, чтобы им можно было пользоваться в защитной перчатке с непомерно огромными пальцами, ловит напуганный взгляд Яфе, который и не подозревает об опасности, но тварь оказывается быстрее. Содрогнувшись, она подпрыгивает, переворачивается в воздухе, метя шипами прямо в стекло, и падает вниз. Яфе запрокидывает голову, пошатывается и наклоняется вперёд. Йоним машет ножом и лезвие рассекает чудовище пополам. На скафандр Яфе брызжет чёрная жидкость, закрывая обзор. Йоним пытается стереть кровь существа, но только размазывает его по стеклу. Он не видит, как сквозь крошечное отверстие в куполе проникает отравленный воздух и капает на лоб и глаза напарника чёрная жижа. До изучения её свойств и названия «лимфа» остаётся пять неполных лет.

Яфе, честь ему и хвала, хладнокровно ждёт. Он выполняет протокол безукоризненно, и единственное, в чём он был виновен — в любопытстве, что толкнуло его на смертельно-опасное путешествие. Когда кровь твари соприкасается с глазным яблоком, Яфе чувствует сильное жжение, а в следующее мгновение — нестерпимую боль, пронзающую всё тело.

Йоним ничего не видит. Он растирает жижу по стеклу, и потому рука, взметнувшаяся вверх и ударившую по шлему, застаёт его врасплох. Стекло выдерживает, но Йонима отбрасывает назад. Он скатывается вниз, пытается ухватится за землю, но пальцы в раздутых перчатках лишь скользят по траве, и поэтому он падает.

Едва ли спуск занимает больше минуты, но страх успевает отравить и голову, и сердце.

Остановившись, Йоним первым делом проверяет шлем. Целый. Первопроходец кое-как поднимает и осматривает местность, в которой оказался. Никакого движения. Он стоит на небольшом пяточке свободного пространства, который со всех сторон окружает кустарник с крупными овальными листьями. Они дрожат на ветру, то и дело приподнимаясь и показывая нижнюю часть, которая намного светлее верхней. Ещё пять минут назад это привлекло бы внимание Йонима и он бы выдвинул несколько гипотез, но сейчас ему нужно во чтобы то ни стало попасть наверх. Один из его друзей уже погиб, и он не должен допустить смерти второго.

Уклон не особо крут, но тяжёлые подошвы проминают жирную землю и скользят, оставляя глубокие борозды. Время неумолимо течёт, но штурм холма проваливается. Хрупкая надежда спасти Яфе, вытянуть его обратно в СЛИМ, разбивается на мелкие осколки. Последний оставшийся в живых первопроходец падает на землю, облокачивается спиной о холм и закрывает глаза. Нужно собраться с мыслями, придумать, что делать дальше.

Что-то нежно и незаметно оплетает ногу Йонима. Лишь когда петля затягивается, он открывает глаза и с ужасом понимает, что кусты обступили его со всех сторон. Пятачок метра три в диаметре, внезапно ужимается до островка, в котором едва можно повернуться без того, чтобы не коснуться листьев. Теперь он видит, какие они мясистые и что дрожь подчиняется незаметному на первый взгляд ритму. Нож остался наверху, а пистолет… Да что пули могут сделать с кустами?!

Петля на ноге, продолжает сжиматься, и теперь Йоним чувствует шипы, которые в любой момент могут разорвать плотную ткань.

Он прощается с жизнью. Быстро, но обстоятельно. Один из возможных исходов экспедиции, самый пессимистичный, сбывается на его глаза. При всём желании жить, он не видит не единого шанса спастись. Тёмный порог смерти, разинувшей зев, уже не пугает его так сильно, как несколько часов назад.

Звук, проникающий внутрь костюма, кажется Йониму галлюцинацией. Откуда в чудовищном мире, где буквально каждое живое существо хочет тебя убить, детское хныканье? Ещё не громкий крик, но его предвестник. Йониму доводилось слышать нечто подобное в больнице, в детском отделении. Этот звук заставляет вспомнить дом, Хагвул, простую и спокойную жизнь, которую он потерял навсегда. Горечь усиливается стократно и первопроходец бросается в гущу кустов, чтобы одним махом избавиться от отпущенного ему времени. Но кусты, вопреки ожиданиям мужчины, расступаются.

Тот отросток, что сжимал голень, ослабевает и уползает восвояси. Прямо на глазах листья сжимаются, а корневища двигаются, тошнотворно перебирая мясистыми отростками. Впрочем, они не столько освобождают дорогу Йониму, сколько образовывают тропу. Выбора у мужчины не остаётся. Он делает первый шаг, надеясь, что уж куда-нибудь она выведет.

Дорожка петляет, то и дело один из кустов, будто ослушавшись приказа, преграждает Йониму путь, но тут же другой, более податливый отросток отходит в сторону, открывая новый ход в смертоносном лабиринте.

Чем дольше он идёт, тем отчётливее слышит хныканье. Сомнения пропадают: где-то рядом плачет ребёнок. Помимо воли Йоним ускоряется. Звуки становятся громче. В очередной раз тропа виляет и выходит на полянку.

Тяжело поверить глазам. Йоним замирает, хотя опасность наступает на пятки. Тянется рукой к шлему, натыкается на стекло, несколько раз моргает. В центре свободного от веток и корней пространства, одетый в длинную, поблескивающую медью хламиду, сидит младенец.

— Не может быть, — шепчет первопроходец, и малыш реагирует, будто слышит его. Он прекращает хныкать, трёт глаза кулачками, поднимает голову и смотрит на пришельца.