— Ты хоть раз видела его, Чан? — спросила я, повернувшись. — Тень? Или изображение кого-то, кто называет себя Тенью?

Глаза Чандрэ сделались менее прозрачными.

— Только то, что видела ты, когда пришла в тот зал.

— Менлим.

Она один раз кивнула.

— Да. Менлим.

Между нами повисло молчание.

В этот раз оно не казалось таким неловким. Я опять осознала, как рада её возвращению вопреки всему, что происходило вокруг нас.

— Спасибо, — ответила Чандрэ, слегка улыбаясь. — …Ещё раз, — она сделала жест, показывая на видящих, которые сгорбились над консолями на мостике. — Признаюсь, очень приятно, что здесь по мне скучали. Это было очень… изолированно. Работать над последними миссиями.

В последовавшей тишине она прочистила горло, посмотрев обратно на смотровой порт и зеленовато-синюю воду.

После кратчайшей паузы, во время которой я лишь смотрела на Чандрэ, я взяла её руку, сняв с перил, и переплела свои пальцы с её длинными коричневыми пальцами.

Она позволила мне, крепко сжав мои пальцы своими.

Когда я увидела, как заблестели её глаза, я отвернулась от её лица. Я проследила за её взглядом и тоже уставилась на серо-зелёные глубины Нью-Йоркской гавани. Я смотрела, как грязноватые рыбы проплывают мимо окна, следила за ними глазами.

Не знаю, как долго мы стояли там вместе, молча, но что-то во мне расслабилось так, как не расслаблялось после спуска в люк субмарины.

А ещё было странное компанейское ощущение.

Спустя ещё несколько минут казалось, будто между нами не прошло ни секунды времени.

Касс так и не уходила из моих мыслей, даже пока я стояла там с Чандрэ. Я наблюдала, как субмарина проплывает по этим узким туннелям между ОБЭ-полями, а другой частью своего света думала о своей самой давней подруге.

Теперь так было большую часть времени, и неважно, где я находилась, что делала, и с кем я была.

Конечно, я могла говорить себе, что должна думать о ней.

Я могла говорить себе, что Касс уже не просто важна для меня, Джона, Чандрэ и Ревика. Как Война, четвертая из Четвёрки, она стала стратегическим и военным приоритетом.

Я могла говорить себе это, конечно.

Но я знала, что это всего лишь очередное оправдание, чёрт подери.

Горе и чувство вины, которые накатывали на меня при мысли о Касс, временами почти парализовывали меня. Я думала о вещах, которые могла сделать иначе, о том, как я могла вмешаться прежде, чем всё дошло до такого. Я думала о том, как фактически бросила её одну в этом мире, помешавшись на Ревике. Из-за меня Касс потеряла свою прежнюю жизнь, прежнее видение мира, всех своих друзей. Из-за меня Териан едва не убил её.

Затем, не успела она оправиться от всего этого, как я её бросила.

Когда я думала о ней с Тенью, чувство вины скручивалось в какую-то отчаянную беспомощность. Это ощущение вызывало у меня такую тошноту, что я не могла есть.

Дело не только в страхе перед тем, что Тень и Фигран могли делать с ней прямо сейчас. Дело не в том, что я боялась, кем она могла стать. Дело даже не в угрызениях совести и грусти из-за всего, что случилось с ней ранее, когда она, Джон и Ревик были пленниками Териана в России. Дело в самой Касс.

Дело в этой бл*дской жизни, которую она вела.

Дело в жизни, которая была у неё до всего этого, даже в Сан-Франциско.

Дело в её проклятом отце и братьях, в её матери, которая жила в отрицании, в засранцах, которые докапывались до неё в школе, а позднее в барах и на работе. Дело в её дерьмовом невезении, которое преследовало её практически с самого рождения. Дело в том, как она всегда умудрялась принять неверное решение во всём, что бы жизнь/Бог/карма ни бросали в неё. Дело в знании, что я никогда не могла улучшить её ситуацию, как бы я ни старалась.

Дело в том, что Касс опять получила по полной за то, что даже не было её виной. Дело в том, что я опять упустила травмирующие события в её жизни, пока не стало совсем поздно.

Эта мысль вызывала у меня тошноту.

Эта мысль вызывала у меня усталость, раздражение.

А ещё это охереть как злило меня. Это наполняло меня ужасом.

Это пугало меня до чёртиков.

Я пыталась почувствовать её сейчас, найти её своим светом. Я не получала ничего. Какая-то пустая тьма жила вокруг того места, где должна быть Касс. Проблески горя, проблески той усмешки, которой она одаривала Джона в Аргентине; та забава, с которой она смотрела на него и Ревика, пока Фигран её лапал. То, с каким скучающим безразличием она смотрела, как Тень едва не убил моего мужа — а ведь я знала, что она любила Ревика.

Я была в ужасе, если честно.

Меня ужасало то, что в этот раз я наконец-то окончательно облажалась с ней в разы сильнее предыдущих случаев. Этот раз не походил на все другие случаи — её месячные наркотические запои с Джеком; её сбегание из дома, когда мы были детьми; её арест в Лос-Анджелесе; её тусовки с Миферами в колледже; то, как она ударила своего отца, когда тот напал на неё в припадке пьяной ярости; или даже то, как она тусовалась с террористами-видящими в Сиртауне.

В этот раз всё казалось иначе. В этот раз казалось, что пути назад нет.

В этот раз я позволила ей слишком отдалиться.

Я приказала Балидору с отрядом его видящих проследить за вертолётом, который унёс Фиграна и Касс от берегов Патагонии. 'Дори гнался за Касс и Фиграном до самой Ушуаи, но их уже и след простыл к тому времени, когда он нашёл взлётную полосу, которой они воспользовались.

Фигран не зарегистрировал план полёта. Он также стёр память каждого человека, работавшего в авиадиспетчерской службе. Мы даже понятия не имели, каково их промежуточное место назначения, не говоря уж о том, куда они отправились после этого.

К тому времени люди вокруг нас вовсю умирали — и в Ушуае тоже. Мы не могли гнаться за ними дальше, когда столько наших людей подвергалось риску в Нью-Йорке.

Нам надо было возвращаться. Сначала нам нужно было обезопасить тех людей, которые ещё оставались с нами.

Я всё это знала. В конечном счёте, я сама приняла решение, хотя Джон и Балидор немного возражали. Отозвать поиск, пусть и временно, стало самым тяжёлым приказом, который мне приходилось отдать. Как бы я ни обосновывала это самой себе, это всё равно ощущалось как предательство.

Я знала, что Ревик хотел бы отправиться за ними — ещё до того, как он озвучил это вслух.

Он бы захотел отправиться за Касс несмотря ни на что. И я знала, что его желание лишь усилилось бы, как только он узнал, что она одна из Четвёрки. Раз она одна из Четвёрки, то в глазах Ревика Касс становилась членом семьи на совершенно ином уровне.

Я всё ещё не знала, что именно это значит — быть одной из Четвёрки. Я определённо не понимала это так, как Ревик — и не чувствовала это на личном уровне.

Но теперь мне нужно это понять.

Мне нужно знать, что на самом деле означает тот факт, что Касс — Война. Я впервые захотела узнать всё, что только можно, о Четвёрке и о том, кем мы должны быть.

Судя по тому, что сказал мне Вэш, личность и её роль — это не одно и то же.

На самом деле, согласно Вэшу, они могут быть полными противоположностями — я не раз замечала такое в Ревике и даже в себе. Если Война последует тем же путём, то Касс, которую я знала в Сан-Франциско, может оказаться уже не единственной движущей силой в её сознании. Это существо Война теперь носило её как плохой костюм.

Временами оно могло даже полностью затмевать мою подругу Касс.

Я также не имела ни малейшего понятия, оставалась ли Касс всё ещё формально человеком.

Галейт родился человеком, но в списке посредников он обозначен как «кроссовер». Мы уверены, что Война тоже имелась в списке посредников, но не ознакомившись с вымаранными характеристиками Касс, мы не знали, была ли она кроссовером, как Джон, или просто обычным человеком, которому пришлось вместить в себя душу посредника.