– Вась, а почему официантки так смотрят на нас?
– Всем хочется счастья.
Седьмого марта я настряпала что сумела: гуляш из говядины, оливье, колбаска с сыром, несколько яблок. В баре мерцало золотым огнём бренди «Слынчев бряг».
Всё промыла, облагородила, застелила свежую постель. На гвоздике за шифоньером на плечиках висело отутюженное платье, не новое, но вполне достойное случая. На тумбочке в прихожей стояли духи «Клема». Ведь я ждала не просто мужчину, ждала любимого, заранее полагая, что он не привезёт ни цветов, ни подарка, ни бутылки шампанского. Приедет – хмельной, обнимет меня в прихожей, повесит на крючок жесткое серое пальто и длинный синий шарф. Лучшего мне и не надо!
С полудня до шести вечера я ждала, ни о чём пока не беспокоясь, с шести до восьми уже не отходила от окна, вглядываясь в густеющие сумерки, потом смотрела в черноту, осветляемую туманными островками фонарей. Открыла бутылку бренди, глотнула, выкурила сигарету и, накинув неуклюжую куртку, понеслась вдоль длинной соседней девятиэтажки к проезжей части транспортной развилки, где летели и летели зеленоглазые машины, не останавливаясь на моём повороте. Фонари качались на крепчающем ветру, свет метался, не вызывая тревоги ни у кого из проходящих мимо людей. Что им, идущим обыденно к своим мужьям и жёнам, к детям своим и родителям, не знающим, с какой тоской я жду единственное такси, в котором должен приехать он. Он не может не приехать! Он обещал! Он подарил мне заветное кольцо!
Гордые женщины так не ждут, гордые не льют слёз, когда их предаёт слабый, не принадлежащий себе мужчина, готовый застрять за любым кутёжным столом. Может, у него и денег-то на такси нет? Может, он и сам не понимает сейчас, где и почему находится?
На лестничной площадке столкнулась с соседом Сашей, официантом, как ни странно, волгоградского ресторана «Острава».
– Ты откуда? Одна сегодня? Пойдём к нам! Компания – зашибись, скучно не будет.
Оставив в дверях записку «Я у соседей», с початой бутылкой «Слынчева бряга» позвонила в кв. 248.
Гудёж у Ясновых шёл знатный! Никто на меня даже внимания не обратил. При выключенном свете в гостиной под гремящую жутко музыку компания фривольно тёрлась попарно, целовалась, взвизгивала, громко смеялась. Мне сразу стало всё равно, где я, что со мной, кто меня предал, что я делаю в этом пьяном борделе. Выйдя на кухню, закурила. Незнакомый парень подошёл, сжал мои плечи и впился губами в мои губы. А мне было всё равно. Сашка толкнул друга в бок:
– Ты что! Жена тебя в унитаз смоет! И Татьяна не из этих…
Очнувшись от хмельного паморока, я быстро ушла домой. В квартиру несколько раз звонил кто-то. Но я знала: это не Василий, и дверь не открыла. Васины звонки звучали совсем по-другому, они словно бы плакали, словно бы говорили: «Тáнюшка, это я. Открой».
Под одиноким своим одеялом, в плаксивом свисте сквозняков из не-заклеенных окон я знала: он всё равно мой, он просто заблудился, у него не хватило денег, чтобы доехать до меня. Значит, приедет завтра.
И наступило безумное утро 8 марта. В аэродинамической трубе двух длинных девятиэтажек и других высотных строений нашего микрорайона выл ветер, поднимая в воздух строительный мусор, обрывки каких-то бумаг, обломившиеся с деревьев сухие ветки. Дрожали фрамуги, звенели стёкла, по небу сумасшедшим лётом неслись низкие седые облака. Такие погоды изредка случались и прежде, но в праздничный день непогодь казалась чем-то запредельным, неслучайным, похожим на гневление небесных сил. Кому в наказание всё это?
Я приоткрыла кастрюлю на газовой плите, заглянула в холодильник, но жевнуть чего-нибудь не захотелось. Выпила лишь чашку чая и снова стала смотреть в окно. Редкие прохожие, подхватывая полы пальто, спешили куда-то и выглядели нелепо, очень несчастно. Подумалось, что любящие мужчины сейчас пытаются купить своим женщинам веточки мимозы, букетики нарциссов, фрезий, тюльпанов. Но какие цветы без урона можно донести до любимой в такую погоду? А впрочем, и потрёпанные цветы в это утро лучше, чем утро без цветов!
Уж Костя-то Ирке точно цветы подарит! У них любовь, у них семья. Мне же любви просто не досталось, не хватило, и ничего тут не изменить. Расправила платье, брошенное с вечера на стул, нацепила его на плечики, сунула в шифоньер. Что ж, буду встречать женский праздник в поношенном спортивном костюме.
А маета сердца всё влекла и влекла меня к окну, заставляла неотрывно смотреть в ветреную голь наступившего дня, где, быть может, проглянет и моя радость – долгожданный человек в тёмно-синем шарфе, развевающемся по ветру. Быть может, за пазухой у него будет таиться веточка мимозы, обёрнутая газетой. Он мне нужен любой: трезвый или пьяный, выспавшийся или бессильный, добрый или сердитый. Пусть он подъедет на такси или доберётся на перекладных, лишь бы дошёл, позвонил в дверь, сказал: «Это я!»
Но гордые женщины так не ждут, не пулятся в окно часами, заранее зная тщету ожидания.
Когда в прихожей раздался звонок, я почти испугалась. Открыла дверь. На пороге стояли молодые волжские поэты Галя Гридина и Коля Попов. Хорошие, в принципе, ребята, но… Этих «но…» у них было очень много, больше чем нужно для обычной пары влюблённых: цель без надежды, путь без цели, любовь без красоты…
Ребята вошли, уселись бесцеремонно на диван, принялись курить, стряхивая пепел на пол, хоть пепельница стояла на столике. Их терзали комплексы, непонимание близких, вызов всем, кто не принимал их такими, какие они есть.
Я разогрела еду, поставила перед гостями тарелки с угощением, но душевный разговор не складывался. Коля спросил:
– А где Васька?
– Коля, тебе не стыдно? Васькой его даже друзья не особо называют. Если хочешь казаться крутым, иди туда, где ты можешь таким казаться, – отповедала я.
Оставив незадачливых визитёров за столом, я ушла на кухню и снова упулилась в окно. Непогода на улице буйствовала по-прежнему, но в буйстве этом мне поблазнилась некоторая даже отрада. При солнечном дне тоска моя была бы много острее.
Наконец гости ушли. Я достала из кладовки Леванов пылесосик, принялась чистить от пепла загаженный ковёр. По телевизору сплошняком шли праздничные передачи, но смотреть их не было сил. К вечеру шквальная погода стала утихать. Можно было бы сходить к друзьям, да зачем я нужна им в таком настроении?
Вася, ну хотя бы во сне приснись! Но он и во сне не приснился. И потянулись чёрные, горькие дни. В шифоньере висел его единственный приличный костюм, несколько рубашек. На полочках лежало бельё. К чему это?
29 марта я поехала в Волгоград. День его рождения! Тридцать четвёртый. От девчат в Союзе писателей узнала, что Макеев давно не появлялся.
– Говорят, они ремонт квартиры затеяли, – сообщила Таня Барановская. – Может, наладится жизнь?
И я пронзительно поняла, что мне нет места рядом с ним. Там всё первично, всё по-другому. Но как же быть с кольцом? С его вещами? Их надо вернуть. Ан не через чужих же людей это делать!
Когда на пороге приёмной появился Василий, я даже растерялась. Бывает же такое!
Он вызвал меня поговорить, и мы прошли в зал с зелёными креслами.
– Я знал, что ты сегодня приедешь.
– Откуда?
– Просто знал.
– Вась, не надо заливать.
– Я даже подарок тебе привёз. К 8 Марта покупал, но не получилось у меня.
– Ты хочешь, чтобы я заплакала? Мне страшно вспоминать те дни.
– Говорю тебе, не получилось! По многим причинам. – И достал из кейса пёструю какую-то коробочку. – Духи, «Улыбка фрески» называются.
– Ты ничего не перепутал? Может, «Ухмылка фрески»? Я такими духами не пользуюсь.
– Что, мы так и будем на чужих глазах препираться? Пойдём в «Огонёк», у меня всё-таки день рождения.
– Дома не отмечаешь?
– Какой там дом? Сплошной разор! Пойдём!
Мы вышли на улицу и двинулись вверх по Краснознаменской. Василий всё пытался впихнуть мне в руки коробочку с духами. Я её отталкивала. В результате впихиваний и отталкивания «Улыбка фрески» полетела на тротуар, в мешанину остаточного снега и весенней воды. Мы оба замерли, не зная, что делать дальше: пнуть ли коробку ногой, поднять ли, просто ли переступить? В другой ситуации и с другим человеком я бы так и поступила, но это был его подарок. Его!
