Когда-то они жили в Волгограде. Артур даже литстудию вёл в нашем Союзе писателей. Отучившись в Литинституте, Макеев вернулся в Волгоград, принял у Артура студию, жил у них до получения своей квартиры. Артур любил его по-настоящему, с заботой. Может, из чувства некоторой ревности Ирина отнеслась ко мне придирчиво, с подколкой. Я не бзыкала – лишь бы они любили Васю!

Была совсем ещё чёрная рань, когда пришло такси. Мы попрощались и улетели в неизвестность.

…Макееву – шестьдесят восемь, половину жизни мы вместе. Знаем друг друга от и до и уже не разведёмся. Намучившись, я всё приняла. Намучившись, всё принял и он. Если дать нам волю выговаривать друг другу претензии – конца и краю не будет. Главное наше противоречие – в моей неукротимой обязательности и его абсолютной безответственности. Ему хотелось бы жить вольнее и проще, а мне нужно, чтобы было правильно. А правильно – это как? Сломался кран – вызывай сантехника; пришло время ремонта квартиры – сжимайся, как пружина, закупай обои и краску; пригласили в гости – иди с подарком; друзья попросили о помощи – помогай; не пишется – утыкай себя носом в чистый лист бумаги, даже через силу. А уж если жена (муж) заболела (заболел) – не разводи растерянно руками, но спасай, звони в «скорую», беги в аптеку. Ещё? Алкоголь – не чаще раза в неделю и не до усёру; плачет жена – не говори ей: «Не вой!», а подойди, обними, спроси: «Ну что с тобой, милая?»

Я сердцем не выношу, когда он плачет, сразу всю вину беру на себя. Василий – нет! Говорит: «Чего гузынишься?» И я, первая заступница, начинаю забывать доброе в нём. Пусть на час, на два, но забывать доброе! Быть другим он не умеет, своего эгоизма не сознаёт, вины не чувствует. Всяк таков, каким его воспитала жизнь, сделали обстоятельства. Но ведь и я такова! И меня жизнь «слепила из того, что было».

В ссорах мы часто становимся необъективными, задеваем родителей, вытягиваем на поверхность грешки прошлого, лишь бы досадить, колупнуть побольнее. Гой да эх! Обиды проходят, а сказанное вгорячах остаётся, застревает в памяти.

Когда-то Василий воскликнул в стихах: «Как прощения просить тяжело!»

Тяжело, если искренне! И всё же я хочу снять грех с души. Простите, люди! Прости, мама! И ты, Вася, прости! Когда ещё выпадет мне покаянный час?

Кто-то из наших поэтов, по-моему – Володя Овчинцев, написал о России: «Какая есть, такую и люби!»

Я говорю о родных людях: «Какие есть, такими и люби!» Но это сейчас. Три десятка лет назад, в наши молодые годы, рассуждать так я не умела.

В самолёте Москва – Хабаровск, в этом девятичасовом рейсе, ему сразу же стало тревожно и неудобно: тесно сидеть, хочется спать, хочется пить. А кто виноват? Я, конечно! Распря шёпотом стала переходить на визгливые нотки. Принесли воду, дали плед, а добрых слов друг для друга уже не находилось. Позже я написала стихи «Ночной самолёт»:

Эту его натурную привычку – переносить ответственность на свою женщину – я тогда ещё не очень сознавала. Во всю дальнейшую жизнь у нас именно так и было!

На подлёте к Хабаровску Василий, поспав и согревшись, успокоился, достал книжку Корнеева, принялся читать.

– Слушай, а хороший Артур поэт! Смотри, какие строчки!

Но я огрызнулась, ещё не до конца отойдя от обиды:

– Не видишь, я читаю Межирова? Вот он хороший поэт! Зачем только книжку назвал «Бормотухой»?

– Не спорю, Межиров лучше, – нежданно примирительно ответил Макеев. – А «Бормотуха» – это наша жизнь.

В Хабаровске предстояла пересадка на рейс до Владивостока. И, как всегда, бегу впереди, хватаю багаж, штурмую очередь на регистрацию, слежу, чтобы мой «мальчик» не потерялся. А ему приспичило в туалет, а ему захотелось выпить горячего кофе, съесть булочку. Да, милый ты мой! Конечно! Конечно! Конечно! Вот так жёны и превращаются в мамашек, сами того не желая!

Точно по часам не помню, но первые впечатления от Владивостока – солнце, свежесть, запах моря. Мы на краю света!

Если бы я могла выбирать, то приехала бы сюда на поезде. «Родную, родную, родную страну» хотелось ощутить во всей её великой протяжённости и разнообразии. Чтобы устать от дороги вусмерть, пропахнуть вагонным духом, напитать глаза Уралом и тайгой, сопками и озёрами, диковинными названиями станций и полустанков, людскими этносами, самой историей бесценной моей Родины. Очень этого хотелось, но половина командировочных дней ушла бы на дорогу. А с полётной высоты ничего кроме облаков не было видно. Что значит девять часов пути? Как от Волгограда до Тамбова доехать на автобусе, иногда и дольше. И всё же чувствовалось, как далеко от центра нас занесла судьба. Люди говорили: «На материке», «В России», «На большой земле», и становилось понятно их чувство оторванности от Москвы и Ленинграда, от Крыма, от Сочи.

– Ну, как там у вас? – задавали владивостокцы странный для нас вопрос. – Говорят, Андропов болеет, кто же следующий?

У них Китай и Япония под боком, а нам до Лондона ближе, чем до родных окраин. А всё Россия!

Город моряков не спутаешь ни с каким другим. Форменные блузы и бескозырки с ленточками синели повсюду, словно открывая иную реальность. Хотелось заглядывать в молодые румяные лица и улыбаться им. Щеголеватые морские офицеры в кителях и фуражках держались соответственно. С ними не пококетничаешь, не стрельнёшь лукавым глазом. Будь я молодой красоткой, рискнула бы, наверное, но, увы…

Чтобы не таскаться по городу с вещами, решили заехать сначала в Союз писателей Владивостока. Адрес узнали заранее, ещё в Москве. В просторном помещении нас встретил Лев Николаевич Князев, руководитель краевой писательской организации. Люди с Большой земли были интересны. Книжки наши приняли с благодарностью. Завязался тёплый разговор: писатель с писателем всегда найдут о чём поговорить – расстояние значения не имеет.

– Ребята, вы за романтикой приехали или заработать? – спросил Князев.

– Хотелось бы и того, и другого…

– Хотите икрой затариться – работайте на берегу. Это легче. А за романтикой надо идти в море.

– Совместить нельзя?

– Если бы Евтушенко приехал, его бы и красной икрой обеспечили, и в карман положили, и на Шамору свозили, и по Японскому морю прокатили. Но будьте реалистами. Я вам советую пойти в море – останется память. А икрой мы вас угостим и на Шамору свозим. Только не торопитесь.

В крайкоме комсомола мы попросились в море.

– Зайдите через два дня. Мы всё согласуем, со всеми созвонимся, определим программу. Но учтите, в морях хорошего заработка не будет. Начнём с Находки. Согласны?

Ещё как согласны! В гостиницу «Владивосток», что на берегу Золотого Рога, нам не разрешили заселиться вместе.

– Фамилии разные, прописка разная… По-другому не можем!

Проголодавшись, пошли в соседнюю «Кулинарию». Рыбы навалом! Я заказала себе постную треску, Василий – жирную нототению. Он смеялся надо мной, но о вкусах не спорят.