— А ты не болеешь?

Во взгляде остановленного где-то на полпути к ширме доктора Мартину почудилась благодарность.

— Нет, не думаю. Подожди секундочку, я руки еще раз вымою.

Мартин дождался, пока очередная серия китовых звуков стихнет. Из-за ширмы доктор явился уже без халата, в бесформенной рубашке, хранившей на себе почти добела выцветшие остатки какого-то народного орнамента. Не иначе как из дома, у Мартина и у самого такая была до недавнего времени, правда без вышивки, но тоже домотканая, колючая и такая родная, что трижды подумаешь — надевать или не стоит. У Сорьонена, похоже, проблема стояла несколько проще — халат или это, что чище, то и возьмет.

— Что? — дружелюбно спросил доктор. — Это сцены из Калевалы, тебе ли не знать.

— Прости, не разглядел.

— Можешь рассматривать, пока я буду рассматривать тебя.

Мартин вздрогнул, и не только мысленно. Первое подозрение, родившееся из схожести поведения доктора с тем, как держался в последнее время Ян, не считая побоев, разумеется, росло и крепло. Мартин приказал себе успокоиться. Даже если все именно так, разве не ожидал он такого исхода? Разве не смирился заранее? Смирился, вспомнить хотя бы казавшийся теперь таким далеким прошлый вечер, когда хотел остаться с Кари в одной постели. Так что же теперь, изображать воспитанницу школы для благородных девиц?

Глупо по меньшей мере. Он уже взял, принял, теперь придется и отдавать, и единственная ошибка заключалась в том, что вообще позволил себе помогать.

— Вылезай и ложись на спину, — попросил доктор и устроился на краешке кровати. — Медицина еще не умеет диагностировать сквозь одеяло.

Мартин покорно высунулся, и не успел еще прочувствовать, до чего отличается температура в комнате от той, что была под одеялом, как получил куда более сильный шок — пальцы у Сорьонена оказались ледяными, когда он принялся ими стучать по грудной клетке.

Опять смотрел легкие, процедура Мартину была знакома. Он уже знал, что будет дальше, и даже ждал, когда начнется следующая стадия осмотра. Изо всех сил стараясь не дергаться от морозных прикосновений, Мартин радовался, что Сорьонен не особенно жаловал стетоскопы и выслушивал больных по старинке, прикладывая к груди ухо. Оно-то у доктора должно было быть во всяком случае теплее, чем едва ли не инеем покрывшаяся железка стетоскопа.

— Не так уж плохо, — сообщил Сорьонен. — Потерпи еще немного, знаю, что холодно. Тут стены хоть и старые, но сквозняков, сквозняков сколько…

— Кари, не надо меня успокаивать, — попросил Мартин.

— Ты помалкивай. Меня сейчас интересуют твои легкие, а не твое мнение. Дыши!

Мартин дышал. Щека, оказавшаяся слегка колючей, прижималась к его груди, доктор вслушивался, закрыв глаза. А потом Мартин не дышал, и рассматривал, насколько получалось в таком положении, вовсе не своеобразную докторскую рубашку, а волосы того. Они были светлыми, настолько, что казалось, не имели в принципе никакой окраски, но Мартин с удивлением обнаружил, что отсутствие цвета — только иллюзия, а на самом деле среди общего белого почти доминировал серебристый, как леска. Седина, ранняя и очень обильная.

— Дыши уже, задохнешься! — напомнил доктор.

Мартину уже казалось, что он узнал раз в десять больше, чем следовало. Брал еще, а чем собирался отдавать? Вот на что ему это знание, теперь ведь стало интересно, как Кари умудрился поседеть в тридцать четыре года. А еще срочно требовалось выяснить…

Мартин приподнял руку и рассеянным, дурацким жестом взъерошил доктору волосы. Беспорядок в прическе Сорьонена почти не усилился, а он не спешил убирать руку. Теперь Мартин дышал, а Кари — нет.

Мартин поздравил себя с тем, как верно он отследил закономерность — оправдываются, обычно, самые худшие подозрения. Вопрос, как себя вести даже не возник. Пусть лучше сейчас, когда он выспался и недурно себя чувствует.

Он чуть сдвинул руку, так, чтобы пальцы оказались у доктора на шее, под холодными прядями жестких волос.

— Франс, перевернись, пожалуйста.

Спокойный, выдержанный голос никак не вязался с тем, как еще секунду назад вздрагивали светлые ресницы. Мартин искренне удивился, так сильно, что исполнил распоряжение, а потом уже понял, в чем дело — осмотр не закончился. Сорьонен снова что-то выстукивал, долго вслушивался, просил дышать и не дышать.

А потом доктор поднялся и немедленно взялся готовить кофе. Мартин уполз под одеяло и стал думать, что бы все это значило. Противоречие или неправильные выводы? Или просто не время? Он не знал. Доктор выглядел спокойным, лохматым и очень усталым. И не похоже, чтобы действия Мартина его оскорбили.

Следовало бы спросить, но Мартин был уверен — не случилось, значит пока не нужно. В принципе, такой расклад тоже вполне устраивал. Однако доктор, размешивая в каком-то чудном, прозрачном сосуде черный, заранее смолотый кофе, вдруг громко усмехнулся, а скальпель звякнул об стенку посудины.

— Видишь ли, Франс, какая тут штука, — снова звон железа об стекло. — Если бы врачи реагировали на своих пациентов так, как ты от меня того ожидал, они бы просто с ума посходили. Представляешь, приходит на прием женщина, раздевается…

Мартин тихо расхохотался. А он-то думал, что имеет дело с человеком, а не с врачом при исполнении. Попутал, вот досада. А был ли человек, кстати? Опасения теперь казались такими глупыми и беспочвенными, что хотелось смеяться уже в голос, прежде всего над собственным цинизмом, от которого до глупости был даже не шаг, а меньше — одно касание рукой. Приятное, необычное, и вот какой вышел конфуз!

Зато какой полезный конфуз. Безопасность, казавшаяся в силу возможной платы сомнительной, теперь стала окончательно уютной и полной.

— Вот, тебе уже смешно, — закивал доктор. — А мне, честно говоря, не очень. Когда только начинал учиться, многие только про это и думали. Потом, когда стали постарше, уже такого насмотрелись, что зариться на пациентов расхотелось.

— Кровь? — уточнил Мартин, давя смех.

— И многие другие жидкости, о которых не догадываешься, пока человека не разрежешь.

Говорил Сорьонен с подлинным весельем, не забывая и завтрак готовить. Мартин же понял — еще немножко таких вдохновенных рассказов, и завтракать он передумает.

— Верю, можно без примеров, — попросил он.

Мартин поправил халат. Вот ему он доходил почти до икр и с непривычки здорово мешал при ходьбе.

— Все еще не верю, что позволил себя в это втянуть, — сообщил он и улыбнулся, как ни странно, вполне искренне.

— Это должен был сказать я, Франс, — невозмутимо отозвался доктор. — Ты все запомнил?

— Вроде бы, да. Прихожу, задаю вопросы, если плохо — зову тебя.

— Верно.

Спрашивать, что делать, если где-то рыскает Ян, Мартину стало совестно. В конце концов, он действительно напросился сам, доктор лишь озвучил его же идею. Вполне справедливо помочь хоть как-то, пусть и неквалифицированно, врачу, чей ассистент лежит в бреду с тяжелым тифом. Врачу, которому все равно отдавать неоплатный долг. Вспомнив, как изначально он собирался рассчитываться, Мартин чуть заметно усмехнулся, глянул на шагавшее рядом оптимистичное привидение и почувствовал, что немного жалеет. Не понятно только, зачем. Нет — значит нет. Нет — и хорошо! Все равно подобные занятия не приносили ничего кроме боли и брезгливости.

— Яна здесь нет, — вдруг сказал доктор.

— Нет? — переспросил Мартин удивленно.

— Нет, перестань уже так оглядываться, — фыркнул Сорьонен.

— А где же он тогда?

— Скорее всего, в глубокой прострации, — доктор выразительно показал рукой куда-то в район своего горла. — По крайней мере, именно там его в последний раз и видели. Франс, не беспокойся! Я не имел в виду ничего столь ужасного!

Мартин скривился. Не вязалось это с тем образом Яна, который весьма крепко отпечатался у него в голове. От Дворжака скорее ожидалось пойти кого-нибудь избить, кого-нибудь… Мартина изнасиловать, запугать до полусмерти десяток первокурсников, да где ж их теперь возьмешь в таком количестве, на худой конец подраться с де ля Росой, искренне полагая, что сие событие никто не замечает. Вот так бы стал вести себя Ян, а не напиваться с горя.