Чувствуя некое подобие радости от того, что все продлилось недолго, и, несмотря на беспокойные перемены, закончилось без жертв, Мартин потянулся к все же упавшей с кровати бутылке. Бренди. Слишком дорогой, чтобы его мог часто покупать себе нищий преподаватель предпоследнего снизу разряда.

— Мартини, — позвал Ян, по-хозяйски перехватывая его руку. — Это уже зависимость, правда? Ты спиваешься, — это был даже не вопрос.

Запястью, на котором уже начали проступать синяки, становилось все больнее. Мартин начал опасаться, что ничего еще не закончилось.

— Все писатели — алкоголики, — он попытался шутить.

— Ошибаешься, — Ян развернул его к себе, приложив смехотворно малое усилие. — Все блюющие в сточной канаве одинаковы.

Мартина едва не передернуло. До сточной канавы оставалось еще приличное расстояние, но в чем-то Ян был прав. Только разговаривать на эту тему с учеником, который и сам не является образцом благодетели, желания не было никакого.

— Ты не хочешь пойти в свою комнату?

— Ее затопило, — беззаботным тоном сообщил Дворжак.

— Нет. До третьего этажа вода дойти не могла.

— Ладно, ладно, — после таких «тренировок» он становился как будто покладистым, и некоторое время даже признавал Мартина старшим.

И тот хотел этим воспользоваться, чтобы в одиночестве отведать бренди и уснуть, как мечталось, покрепче завернувшись в одеяло. Студент встал и застегнул одежду, где она была расстегнута. Легонько пнул установленное посреди комнаты ведро — то отозвалось глухо и неохотно.

— Переполнится скоро, — бросил Ян и вышел.

Долгожданный приступ кашля не дал Мартину подняться. Он уснул почти сразу же, как отпустило. С потолка громко капало в налитое до краев ведро, нетронутая бутылка с бренди поблескивала возле ножки кровати.

Студенты верили, что доктор Сорьонен никогда не спит и никогда не устает. Возможно, так и было. Когда около шести утра Мартин заглянул в его кабинет, по обыкновению захламленный и в то же время каким-то чудом остающийся стерильным, тот стоял возле окна и чуть подрагивающей рукой что-то выводил на запотевшем стекле. Мартин расположился на кушетке и стал ждать, пока врач обратит на него внимание.

Ему нравился этот кабинет, всегда, тут было уютно, хоть и пахло всеми лекарствами одновременно, к тому же нагромождения медицинских карт, в чудной последовательности расставленные пробирки, спиртовки, кипятящиеся инструменты — все говорило о том, что обитающий здесь человек день и ночь занимается любимым делом, и потому счастлив. Порой Мартин ему завидовал.

— Знаешь, — доктор, наконец, отвлекся от своих рунических письмен, — Давно пора всех отсюда вывозить.

— Гадание подсказало?

— Гадание? — медик удостоил Мартина удивленным взглядом из-под круглых, криво сидящих очков. — Какое гадание, Франс?

Мартин развел руками. Шутить с Кари Сорьоненом было бесполезно. Если бы он сказал, что в затопленных подвалах академии завелись русалки, доктор, скорее всего, собрал бы инструменты, вооружился удочкой и отправился на рыбалку, движимый чистыми идеалами науки.

— Так что ты говорил про вывозить? — переспросил Мартин и раскашлялся. В медкабинете пахло теперь значительно приятнее, чем во всем остальном здании, но безумное сплетение запахов лекарств, реактивов и карболки все-таки не годилось для дыхания.

— Понимаешь, какая штука, — Кари машинально убрал с огня судок с кипящими инструментами. — Ты еще неплохо держишься, несмотря на запущенный бронхит. Это, наверное, никакими теориями не объяснить, почему ты до сих пор не развалился… кстати, тебе нужно лекарство, ага?

Сорьонен нырнул в свой шкафчик, который по незнанию можно было принять за картотеку. На самом деле картотеки, как таковой, не существовало, а все медицинские карты и заметки возвышались Гималаями на столе. В шкафчике же хранились лекарства, систематизированные настолько хитро, что задумай Кари уволиться, его последователю пришлось потратить пару месяцев на поиски пастилок от кашля.

— Да, а то приходится пить чаще, — согласился Мартин.

— О чем я и говорю, — похоронным тоном изрек Сорьонен. — Младшие уже начали болеть. Пока что простудные, но я боюсь, как бы не случилось эпидемии. Ты слыхал про мертвые школы, Франс?

Мартин пожал плечами. Врач говорил что-то важное, но воспринять это толком никак не получалось. Наверное, для этого раннего утра, когда даже кофе не помог проснуться, Кари был слишком живым и энергичным.

— В прошлом веке такое случалось довольно часто, от чумы или чахотки вымирали целые школы. Не хотел бы я, чтобы подобное произошло и у нас, — сказал Сорьонен.

— Да уж, — поежился Мартин. — А что, уже есть основания беспокоиться?

— Ты в подвале был?

— Ага, понадобилась мне тут как-то «Cantar del mio Sid». Там ее теперь рыбы читают, наверное.

— В подвале нет рыб, — возразил врач. — Зато там теперь вся выгребная яма. А значит, как минимум на холеру мы можем рассчитывать.

— Восхитительно.

— Не очень, — Кари вздохнул. — Я пытался говорить об этом с руководством. И что ты думаешь, Франс?

— Думаю, что тебе посоветовали заниматься своими делами.

— Верно, слово в слово. Только вот это и есть мои дела, если что.

— Ну, что поделаешь, — Мартин сунул в рот пилюлю, хотя давно не строил иллюзий по поводу ее обманчиво сладкого вкуса, таившего поистине отвратительное металлическое послевкусье. — Когда станет почти поздно, они спохватятся и вывезут выживших.

Сорьонен поправил очки, а потом грустно-грустно взглянул на Мартина.

— Нас с тобой среди них не будет, — сказал он.

— Это еще почему?

— А потому, Франс, что про свое здоровье ты и сам прекрасно знаешь, ну а у меня — издержки профессии. Во время эпидемий врачи погибают первыми.

Мартину стало совсем паршиво. В медкабинет он заглянул, чтобы хоть маленько поднять себе настроение, а вместо этого приобрел еще одну тему для тяжких раздумий. Сорьонен был тысячу раз прав хотя бы в одном — из академии нужно было убираться, как можно дальше, и всемирный потоп — тому лишь одна из причин.

— Франс? — окликнул Кари из-за своей горы бумаг.

Мартин сообразил, что потихоньку отступал из обители медицины, и теперь упирается спиной в дверь.

— Это, конечно, твое личное дело, — проговорил врач. — Но если тебе кажется, что манжеты рубашки прикрывают синяки, то ты заблуждаешься.

Мартин закрыл глаза в попытке хотя бы придумать подходящее к случаю выражение лица. Сорьонен не был ему близким другом, таковых вообще не существовало, но они общались уже лет пять.

— Я бы спросил, откуда они, но не хочу.

Вздох облегчения удалось скрыть. Мартин потянулся к ручке двери.

— Наверное, это правильно, — согласился он.

— Иди сюда, — предложил Кари. — Забинтуем так, словно ты… хм… обжегся.

Сорьонен наложил на синяки приятные, пропитанные замысловатым составом повязки, а заодно успел сварить крепкий кофе, который подал в явно медицинского предназначения чашечках.

— Не хватает только джема в пробирке, — похвалил Мартин, которого быстрые, профессиональные прикосновения врача всегда успокаивали. Не его одного, большая часть раненых на уроках верховой езды, упавших посреди коридора, ввязавшихся в драку со старшекурсниками уходили из медкабинета расслабленными и вполне счастливыми.

— Кари, а давай уволимся? — предложил он.

Врач тряхнул головой:

— Тебе бы не помешало.

В коридоре четвертого этажа практически не воняло. Мартин за два месяца потопа уже вывел теорию о том, что горячий газ поднимается вверх, а вот холодный и зловонный предпочитает места пониже. Согласно этой теории в его собственной комнате на мансарде воздух был почти чистым. Четвертый и предпоследний этаж, куда перенесли большую часть занятий, тоже был неплох, хотя сырость царила везде.