— А можно меня перевести на домашний стационар? — спросил Мартин. — Не понимаю, чем заслужил отдельную палату, да еще такую роскошную.

С таким же успехом можно было пытаться уронить руками маяк или вплавь добираться до другого континента.

— Помнишь, о чем я тебя предупреждал?

— Что если меня еще раз принесут… — начал Мартин, и тут же задался вопросом, который терзал его все время заточения. — Кстати, а кто меня принес?

Вариантов было несколько. Например, мог в очередной раз подобрать Ян, или может быть, студенты обнаружили посреди коридора безвольную тушку преподавателя и милосердно сдали доктору.

— Я тебя нашел, — ответствовал Кари. — Ты плавал, как дохлая рыба, в огромной грязной луже.

Слов у Мартина не нашлось. Зато Сорьонен, занятый теперь приготовлением чая, продолжал свой рассказ с нежным, истинно докторским цинизмом.

— Я вынужден был заняться любимой забавой моего народа, — объявил он.

— Рыбалкой? — предположил Мартин.

— Рыбалкой, потому что успел, — подтвердил доктор. — А еще час, и пришлось бы заняться эксгумацией твоего трупа.

Иногда Сорьонен говорил очень убедительно. Картина самого себя, утонувшего в луже, так и застыла у Мартина перед глазами. Он знал, чем ее можно смыть, но чудодейственное средство, если где и было, так только у него в комнате под одеждой в ящике.

— Йонне умер, — вдруг, безо всякой паузы сообщил Кари. — Вчера.

— А. Так быстро?

— По-разному бывает.

Сорьонен снял очки и слишком громко положил их на затертое дерево стола. Мартин осознал, что валяется в одном исподнем, и по-прежнему, по-ребячьи тянет на голову одеяло, пытаясь прикрыться.

— Яска слег, — добавил доктор голосом еще более бледным и измученным, чем его лицо. — Не знаю, выкарабкается ли.

— Обязательно, — заверил Мартин, и тут же понял: сказал невероятную глупость. Откуда он мог знать? Максимум, что было ему подвластно — это видеть некоторые причины человеческих поступков, вычленять из них опасные для себя и по возможности уворачиваться. Или не уворачиваться, а смиряться, как случилось в свое время с Яном. Так или иначе, на эти утешения права у него не было.

Сорьонен не ответил, но опустил голову на руки. Мартин сделал ужасное открытие— ему доверяют, раз показывают слабость вот так, без опаски, что она будет немедленно использована во вред. Странная, оказывается, штука — невзаимная дружба. Только бы не жалость это была… Его нельзя жалеть. А можно ли жалеть ему?

Как-то раньше не приходилось. Мартин решил попробовать, хотя бы из благодарности за спасенную в очередной раз жизнь.

Пол в башне был дивно холодным. Он обжигал босые ноги не хуже снега, и озноб мгновенно ударил прямо в кости. Одеяло, теперь ставшее плащом, норовило сползти. Сорьонен засек спешившего на помощь больного уже когда тот вцепился в его халат и потащил в сторону еще теплой постели. Доктор сделал даже пару шагов в заданном направлении, прежде чем осознал происходящее.

— Франс, — укоризненно проговорил он.

Суровый воспитатель получился не очень. Максимум, что сделал уверенный в собственной правоте Мартин — задумался о возрасте. Сорьонену исполнилось тридцать четыре. Ему самому — двадцать девять. И что?

— Ты на себя в зеркало смотрел? — порой риторические вопросы оказывались убедительными.

Доктор криво улыбнулся, и пока он пытался изобрести достойный ответ, Мартин заставил его сделать еще один шаг. Правда, на этом успех исчерпался — скрутил сильный приступ кашля, и дальше тащить за собой куда более крупного противника Мартин уже не смог. Впрочем, теперь они поменялись местами — это уже Кари с терпением сестры милосердия вел его к недавно покинутому лежбищу, усаживал, поплотнее кутал в одеяло. Прокашлявшись, Мартин понял, что не так, но иначе своего добился. Оставалось снова встать, одеться и убедить доктора хоть пару часов посвятить сну в наиболее подходящем для этого месте, а не на столе медкабинета.

Вместо этого Мартин остался сидеть, завороженный моментом.

Сорьонен, вроде бы, не собирался вскакивать и мчаться снова на борьбу с эпидемией. Это уже был какой-то успех.

— Ты знаешь русский? — зачем-то спросил Мартин, отвлекая то ли себя, ни к месту разволновавшегося, то ли доктора, чтобы тот снова не впал в фазу активной беготни.

— Вообще-то, я учился в Санкт-Петербурге, — отозвался Кари. — Там самая лучшая медицинская академия…

Голос его стал тише, похоже, что, едва оказавшись в пригодном для сна месте, тело неутомимого Сорьонена затребовало своего.

— Надо же, — Мартин улыбнулся.

Второй вопрос задавать не потребовалось, потому что доктор уже спал. А Мартин сидел рядом, глупым свертком в одеяле, и думал о том, как ощущалось бы остаться сейчас в этой постели тоже.

Он встал, ежась от холода, быстро оделся и вышел из комнаты. Прекрасная принцесса, сбежав от злого дракона, обязательно закрыла бы того в собственной башне, но Мартину такая идея в голову даже не приходила. Тот, кто сейчас, забавно запрокинув голову, лежал на кровати, не был драконом. Да и, кажется, не всегда был «ответственным за здоровье каждого на этом острове».

Мартин думал, найдется ли у него достаточная плата за такое.

В учебном корпусе ему сделалось дурно от зловония и от внезапно накатившей слабости. Мартин даже не сомневался — силы свои он переоценил, и сразу устраивать такой забег было глупо. Но что поделаешь, если это — единственный способ временно удрать из-под принудительной врачебной опеки, то так он и должен поступить. К тому же, если получится, он успеет вернуться до того, как проснется доктор.

Того, что Сорьонен ведет себя неправильно для врача, Мартин не мог не замечать, но решил, что об этом подумает позже, когда снова будет изнывать от скуки в башне. Теперь же следовало решить первостепенную проблему. Добраться до комнаты, забрать виски, пронести контрабандой в место своего заточения, спрятать там…

— Мистер Мартин!

От неожиданности, он едва не упал. К счастью, на пути рефлекторно схватившей воздух руки оказался узкий подоконник коридорного окна. Мартин закрепился и медленно повернул голову на голос.

Тот самый. Мелкий, щуплый, чем-то похожий на него самого. Немного напрячь память — вспомнится: зовут Кристиан, а приехал, кажется, из Швейцарии.

— Привет, — поздоровался Мартин.

— Комендантский час, — сказал Кристиан. — Зачем вы ходите по корпусу?

— Ну, мне эта болезнь уже не страшна.

— Вот и мне тоже.

Мартин догадывался, на что Кристиан так обижен. Возможно, он знал, что его друг уже умер. Интересно, Сорьонен сообщает такие вещи сам или… Нет, сам, разумеется, сам.

— Но это не повод нарушать комендантский час, — контратаковал Мартин.

— Мне просто кое-что понадобилось, — тихо, но внятно проговорил Кристиан.

— Ладно, только вот что… Я не скажу, что видел тебя, а ты не сдавай меня доктору, идет?

Кристиан кивнул. Мартина бы очень устроило, если бы первокурсник хоть как-то показал свою благодарность. В конце концов, они оба нарушили правила, и преподаватель должен об этом сообщить, но он не станет. И Кристиан не будет за это благодарить, внезапно осознал Мартин. Потому что и сам он никогда бы не поблагодарил за непрошенную доброту.

Глупо, но ожидаемо захотелось еще немного поговорить с этим студентом. Проверить, до какой степени похож тот на него самого, а еще разобраться, почему сам таким сделался. Мартин этот порыв благополучно подавил, и мальчишка, не таясь, но и не громыхая большеватыми форменными сапогами, скрылся на лестницах.

Идти уже можно было, и Мартин отпустил подоконник. Брезгливо стряхнул с пальцев налипшую краску, даже не краску, а мелкие ее частицы, размоченные водой. В аудитории рядом завопил, словно встретившись с ужаснейшим из ужасов, охрипший, сорванный голос. Против воли Мартин повел носом, и зловоние, исходящее из этой аудитории, ударило, точно английский боксер на ринге.