— То-то и оно, — доктор снял очки и положил рядом с собой на мятую простынь. Покрывало Мартин реквизировал себе вместо плаща.

Кофе нужно было размешивать, иначе случился бы одновременно и потоп, и пожар.

— Рассказывай, — прожевал Мартин.

Доктор вздохнул.

— Ничего особенного, — он тер переносицу, видимо, в надежде распределить отпечатки очков по всему носу. — Не знаю, Франс, чем тебя порадовать. Решил, конечно, Стивенсон, а он у нас держит связь напрямую с руководством. Вряд ли тут было какое-то самоуправство.

— Что сложнее — медицина или политика? — уточнил Мартин.

— Я бы предпочел что-то одно, лучше медицину, ей я, по крайней мере, учился.

— Не любишь интриги? — последнее вызывало сомнение.

— Не люблю, — а вот ответ прозвучал вполне честно.

Помолчали. Мартин разлил кофе, пересыпал странного вида галеты на тарелку. Сорьонен пододвинулся к краю стола, так, чтобы дотягиваться до еды.

— А мой карантин? — спросил Мартин. — Как считаешь, долго осталось?

— Грубо говоря, это зависит от двух условий.

— Уже от двух? Кто еще хочет меня убить?

Порой Мартину казалось, что чувство юмора у Сорьонена просыпалось только в минуты смертельной опасности, грозившей его пациентам. Все остальное время доктор был непробиваемо серьезен, и даже содержащие в своей природе иронию вещи говорил голосом умирающего от скуки лектора.

— Теперь ты зависишь от того, как поведет себя Ян, когда снимут карантин, — пояснил доктор, механически жуя галету.

Мартин, который уже понял, что ужины эти — еще и способ заставить его хоть что-то есть кроме пилюль и виски, постарался сжевать свою порцию как можно показательнее.

— То есть?

— То есть, захочет ли он продолжать образование, или же предпочтет военную карьеру, — сказал Сорьонен.

— Ясно.

Снова молчание и еда. Пить на ночь кофе после виски — да пусть так, становилось только теплее. Он ведь все еще мерз, а в башне — особенно. И вдруг спокойствие распалось, потревоженное внезапным пониманием.

— Так война началась?

Доктор пожал плечами.

— Может быть, уже и да. Как ты понимаешь, свежие газеты мы не очень-то получаем.

Остаток ужина Мартин размышлял. Казалось, нет ничего хуже этой эпидемии, так жутко пошатнувший порядок его жизни, хуже этого безумного чеха, который от большой любви, или уж от чего там, пытался его убить разными способами. А ведь еще есть война, вроде той, от которой его семья бежала когда-то на Север.

В войну на ночь глядя верить не хотелось. Да и Сорьонен, видимо, действительно не любил политику, потому что тему не развивал, а лишь пил кофе и натирал и без того уже покрасневшую переносицу. Волосы, в таком освещении имевшие теплый оттенок, совсем отросли и лезли ему уже не только в глаза, но и в нос. Не замечал, конечно же.

— Ну, доброй ночи, — а вскинулся, как по часам, хотя еще полминуты назад казалось — так и уснет с этим кофе. Чего еще ждать от врача-всегда-на-боевом-посту.

— И тебе удачной охоты, — механически отозвался Мартин.

Доктор подобрал очки, отряхнул халат от крошек, которые все до единой собрал и выбросил в ведро. Поставил недопитый кофе на стол, кивнул в знак благодарности и вышел. Мартин же решил, что допьет виски, а потом, может быть, дочитает хотя бы главу. В одиночестве было слишком много достоинств, чтобы ими пренебрегать.

Яска сидел в кровати, подобрав ноги и обмотавшись одеялом. Окно было открыто, с моря дул холодный, пахнущий йодом ветер, бесплатная дезинфекция пропахшей болезнью комнаты. Нужно только высидеть еще хотя бы минут десять, чтобы проветрилось окончательно. Потом можно будет осторожно встать, закрыть окно и спать, по крайней мере, до окончания обхода. А если не проспит до утра — потихоньку дойти до общежития гуманитарного, навестить кое-кого.

Но для начала, все-таки переждать обход. Тем более что доктор обязательно зайдет и к нему. Яска ждал этого каждый раз, и каждый раз внимательно приглядывался к бывшему, почему-то теперь он был в этом уверен, именно бывшему наставнику. Сорьонен похудел, обзавелся непроходящими признаками недосыпания, но никаких подтверждений рассказанного Яном до сих пор не было заметно. Или он, Яска, просто чего-то не понимал. Или чего-то не понимал Ян.

А доктор легок на помине. Заскочил в комнату, как обычно, воплощение энергичности и преданности долгу. Яска хотел видеть его именно таким, но картинку постоянно портили мысленные построения, основанные на рассказе Яна. Дворжак тогда был пьян и здорово смахивал на безумного, но говорил убедительно, невозможно не поверить.

И ведь не спросишь.

— Ну, какие планы на вечер? — поинтересовался Сорьонен.

Яска удивился, но виду не подал. Доктор прошел к окну, постоял, подставляя лицо под ветер, похрустел шеей.

— Спать собирался, — отозвался Яска.

— Хорошее намерение, — доктор закрыл окно и тут заметил покрытые изрядным слоем сырой пыли учебники, относительно аккуратной стопкой сложенные на краю стола. Ранее книги обнаруживались у Виртанена и в кровати, и возле умывальника, одним словом, везде, где Яска проводил дольше одной минуты. Но больше всего книг и тетрадей он натаскал, конечно же, в лазарет. Сорьонен механически смахнул с книг пыль, а потом вымыл руки из умывальника, не забывая и про мыло.

— Ты не собираешься доучиваться? — спросил он.

Яска, который правда подзабыл про науку со всеми этими событиями, не знал, что и ответить.

— Да собираюсь, конечно же, — открестился он. — Обидно будет, семь лет потратил, и без результата.

И с чего это доктор заговорил про учебу именно сейчас? Самое вероятное — решил засадить за учебники, чтобы прекратить опасные для здоровья самоволки. Яска бы даже послушался, если бы не доставляли ему разговоры с Яном какое-то особое, почти извращенное наслаждение. Они были оба словно обманутые жены, причем не исключено, друг другом в том числе. Вроде бы и на дух друг друга не выносили, но почему-то часто сидели вместе, а то еще и физрука звали в компанию, пили принесенный им коньяк. От коньяка Яске в первый же раз сделалось дурно, да и после тифа не лучшая это была идея, поэтому он просто мочил губы, а вот Дворжак с де ля Росой не успокаивались, пока не опустошали всю бутылку. Физрук, рассказав положенное число военных историй про то, как у них там одного в живот ранило, и как на полевой кухне убило коня, а солдаты тащили ее на себе, успокаивался и шел спать. Они с Яном смеялись — де ля Роса же служил в учебных частях, откуда там такие чудеса? Потом уже говорили про змеюку Мартина, и великого интригана Сорьонена. Первое Яска даже поддерживал, по поводу второго предпочитал все-таки молчать.

После таких разговоров, словно шпион пробираясь в собственную комнату, Яска чувствовал себя принявшим душ из помоев. Вроде бы и помои, и все-таки душ. Что-то он смывал.

— Правильно, Яска. Я и не сомневался, — словно услышав его мысли, сказал Сорьонен.

— А что вы вдруг спросили, доктор?

— Да просто думал, скоро карантин снимут, что делать-то будем.

Яска напрягся. Ну да, он знал, что еще день-другой, и связь с материком восстановят. Об этом все знали, даже равнодушный ко всему кроме собственной обиды Дворжак. Виртанен старался о себе так не думать, тем более что до сих пор чувствовал себя немного виноватым за то, что сдуру выболтал Яну врачебную тайну.

— Ну, я бы хотел вам помогать, — это как-то само вырвалось.

Яска теперь ждал, как же отреагирует его наставник. Сорьонен сначала ничего не сказал, потом поправил очки. Потом взглянул последовательно на покинутые книги, в окно, а затем уже на него.

— Сразу видно, как обстоят дела с учебой, — резюмировал он. — Ты, Яска, помнишь, сколько еще после выздоровления будешь носителем болезни?