Мартин проглотил старательно разогретый виски. Поминки. Чьи все-таки?

— Кари, а кто умер?

— Яска днем повесился, — сообщил Сорьонен.

Спокойно так сказал, профессионально. Мартина словно колодезной водой окатили, только-только подступивший хмель разом слетел. Ну да, можно было и догадаться. Панику ведь еще когда подняли, а он все время просидел в лазарете и еще удивлялся, чего это не идут пациенты. А с какой стати они пойдут, если доктора там нет.

— Как повесился?

— А как вешаются, Франс? Тебе правда интересно знать?

— Не хочешь, не рассказывай, — и зачем было спрашивать. Ведь не для того он пил, чтобы еще разок пережить такие ощущения. Мартин примирительно поднял руки, и ту, что держала стакан, и свободную.

— Поганый денек выдался, — сказал доктор. — Порой я свою работу ненавижу, в такие вот дни.

Мартин запаниковал. Кажется, Кари все-таки решил разговаривать. Хуже того, сейчас, в шоковом состоянии, вполне мог наболтать и того, чего Мартину слышать вовсе не следовало. Это было грубейшее нарушение порядка, потому что в ответ он сам наверняка сообщил бы не меньше. А ведь им потом дальше вместе работать, и стоит выдать одну тайну, остальные последуют за ней.

— Пей лучше, — он наполнил докторскую колбу до краев.

Виски в бутылке кончился, поэтому себе Мартин наливать уже не стал и только надеялся, что такой дозы хватит, чтобы усыпить одного до кончиков волос сумасшедшего доктора.

Тот покорно проглотил, все и сразу. Даже морщиться не стал, а Мартину пришли на ум страшилки о том, что студенты медицинских академий на спор забираются ночами в лаборатории и много что там выпивают. Тоже на спор. Может быть, это была правда.

— Это же не твоя вина, — рискнул сказать Мартин и забрал у доктора опустевшую колбу.

— Как раз моя, — возразил Сорьонен. — Когда умирает пациент, это в основном вина врача. Даже если он просто приехать не успел.

— Ну, если тебе так больше нравится думать, пускай будет твоя.

Мартин почти смирился уже с тем, что ему придется выслушать. Вот только жаль было, что иллюзия непогрешимого, очень надежного доктора таяла с каждой секундой. Впрочем, рано или поздно это должно было случиться, а он вообще зря за нее цеплялся. Слабые или стараются жить сами, или становятся еще слабее.

И тут его осенило. Средство было безотказное, действовало даже на взбешенного Яна. Мартин задержал дыхание, и, убедившись, что Сорьонен смотрит в пространство и мимо него, принялся кашлять. Для пущей достоверности он прижал руки к груди. Получалось реалистично, и через секунду к собственным рукам добавились чужие, пахнущие карболкой и дымом.

— И ты туда же, — проворчал Сорьонен. — Где пилюли?

Мартин затряс головой, хотя одновременно и кашлять, и жестом давать понять, что лекарство он уже принял и больше не нужно, было затруднительно. Кашлять получалось лучше, и мысль, что он зря играется с огнем, пришла запоздало. Как доктор к только что умершему пациенту.

Дальше притворяться становилось опасно, и Мартин просто замер, оценивая успех своей авантюры. Наверное, это можно было назвать успехом. Незнакомый человек исчез, и держал его уже вполне привычный доктор, кстати, без халата, в такой же, как у него рубашке.

— И к чему была эта попытка манипулировать, Франс?

А вот теперь придется говорить ему. Мартин понял, что метод действовал правильно только на просто устроенных психопатов вроде Яна, а для таких как он сам, да и Сорьонен тоже, не годился совершенно. И надо придумывать какое-то объяснение простому желанию успокоить, пока не сказано лишнего.

— Неужели ты думаешь, что я стал бы рассказывать всякие ужасы из прошлого, — неожиданно желчно осведомился доктор. — Полагаю, тебе и собственных хватает. Чего один Дворжак стоит.

Мартин дернулся. Закралось у него подозрение, что пожар Кари устроил не сам. Да и сейчас стало заметно, с такого расстояния, что челюсть у того украшена чем-то, донельзя напоминающим нарождающийся синяк. Представить себе передравшихся доктора и Яна Мартин если и мог, то с трудом. Это было нелепо, и вообще, из-за чего бы им…

— Но в чем-то он прав, — Сорьонен сделал правдоподобную попытку усмехнуться. — Меня тоже, скажем так, не все в тебе устраивает. Некоторые черты твоего характера меня, как врача, просто из себя выводят.

Мартин удивленно приподнял бровь. Вот этот человек сейчас чуть ли не к себе его прижимал и затеял медицинскую лекцию, да еще с элементами оскорблений. Хотя если вспомнить, что у них поминки до потери сознания, это можно было и стерпеть. Вот только немного отодвинуться, а то мысли какие-то неправильные в голову лезут.

— Какие это?

— Ты в своем теле, как в гостинице, — пожаловался Сорьонен. — Крыша течет, в подвале мыши завелись, а тебе все равно, так, будто ты через два дня выедешь. Это нормально, по твоему?

— Такая уж гостиница, — нехотя согласился Мартин. — Я бы съехал, будь другая поблизости.

— Вот-вот. И я уже не знаю, как тебя еще заставить понять — другой гостиницы не будет, — Сорьонен, наконец, сообразил, что делает, и отпустил мартиновы плечи.

— Через силу не получится.

— Это уж точно, — доктор отполз к стене и там принял позу вселенской скорби. Мартину было неуютно, холодно и совсем не стыдно. — Ты скажи, может, я просто не понимаю чего?

Мартин торопливо поднялся.

— Я схожу к де ля Росе, — предложил он. — Может быть, у него еще есть.

Доктор пожал плечами, видимо, принял условия игры. Мартин, уже спустившись во двор, осознал, что ему предстоит будить ни в чем не повинного, спросонья дружелюбного, как медведь, де ля Росу и поморщился. На что не пойдешь ради друга. Или ради себя, что честнее.

Де ля Роса не спал.

Когда в дверь его комнаты на четвертом этаже общежития естественного постучали, он сразу же отозвался:

— Да заходи, чего стучишь, — и вернулся к прерванному занятию.

Последние часа полтора Марио де ля Роса потратил на то, чтобы привести в порядок свои вещи. Их было немного, ровно столько, сколько нужно, а может быть, даже немного поменьше. В избитом чемодане уже лежали две рубашки, одни, самые приличные из двух пар, брюки и завернутая в исподнее бутылка. Оставалось упаковать еще кое-какие бумаги, забрать с умывальника мыло, и сборы будут окончены.

— Напоследок, ага? — де ля Роса сидел спиной к двери и поворачиваться к гостю не стал. Он и так прекрасно знал, кого принесли черти в столь поздний час. Или уже ранний? Вот в учебных лагерях еще немного и побудка, по холодку да росе на пробежку, построение на плацу… Нет, куда все эти гуманитарные науки, кому они теперь нужны?

— Прошу прощения, — был ответ.

Де ля Роса поморщился. Оказывается, пришел вовсе не Ян, а почему-то этот, странный, которого еще оживлять пришлось. И про злодеяния которого из ночи в ночь приходилось слушать.

— Добрый вечер, мистер Мартин, — учтиво поздоровался де ля Роса и уставился на визитера с неподдельным интересом.

— И вам того же, сеньоре де ля Роса, — Мартин улыбался виновато, и выглядело это так, словно он замышляет какую-нибудь подлость. Примерно такую, скажем, как подвыпившие отроки любили придумывать. Марио их почти и не слушал, другое дело, верить в такие рассказы или нет. Он не верил, но мерзкий осадок уже выпал.

— Случилось что-то? — спросил де ля Роса вежливо.

Преподаватель пожал плечами.

— Все время у нас что-нибудь случается, — заметил он. — Не остров, а сплошная трагедия.

Де ля Роса удивленно выгнул бровь. Да литератор был пьян, не то, чтобы совсем пьян, не шатался, не пытался песни орать, но хмель вокруг него светился почти как нимб у святого с фрески.

— Вот это верно, — согласился физрук и на всякий случай сморгнул.

Никакого нимба у Франса Мартина не было, зато докторский халат свисал с плеч что твоя занавеска.

— Вы уезжаете? — Мартин приметил на ровно застеленной кровати раззявленный, как звериная пасть чемодан.