По стеклу ползла тяжелая капля, за которой обязательно должен последовать очередной дождь. Подвалы академии давно затоплены. Все, что хранилось в них — старые, почти бесценные книги, рулоны географических карт, давно утративших точность, бочки с липким, кислым вином, тяжелые ковры, убранные в прошлом году из коридоров, — размокло и плавало в холодной, грязной воде вперемешку с помоями, вымытыми из выгребной ямы. Даже на верхних этажах стоял мерзкий запах, он пропитал и форму студентов, и учебники, и даже портреты давно покойных директоров академии естественных и гуманитарных наук.

Дождь начался снова. С потолка закапало, судя по звуку — мимо давно ставшего постоянным предметом обихода ведра. Академия превратилась в старый, расхлестанный волнами, прогнивший до самых мачт парусник, в котором переместившееся на небо море каждый раз прогрызало новые и новые течи.

Мужчина, читавший при свете керосиновой лампы, нехотя поднялся из-за стола, вышел на середину комнаты и поднял руку ладонью вверх. Капля сорвалась с пошедшей струпьями известки и упала на пальцы. Ногой он передвинул ведро и хотел было вернуться к прерванному чтению, но в дверь комнаты мягко постучали.

— Мартини, не затонул?

— Смотря в чем, — поморщился мужчина.

— Дверь-то открой, — порекомендовали из коридора.

Он кивнул и отодвинул защелку, способную сдержать только решительный натиск задумавшей суицид мухи, не более того. Стоявшего за дверью старшекурсника, реши тот ворваться к преподавателю на внеочередную консультацию, она бы даже не задержала.

— Сейчас три часа ночи, ты знаешь? — поинтересовался мужчина, запирая дверь за гостем. Тот вальяжно расселся на кровати, вытянул поперек комнаты ноги, а принесенную с собой бутылку перекатывал в руках.

— Мартини? — нетерпеливо позвал он.

— Мартин, — поправил мужчина.

— Нет, — парень встряхнул бутылку, бренди масляно ударило по темно-зеленому стеклу. — Мартини.

— Для тебя, Ян, я, по-хорошему, должен быть Мистер Мартин, и видеться мы с тобой должны исключительно на занятиях по современной литературе.

— Да ладно!

Он двигался слишком хорошо и слишком быстро. Мартин никогда не успевал среагировать вовремя, вот и в этот раз быстро оказался распластанным по стене, словно умерщвленные кузнечики в кабинете зоологии.

— В таком случае, ты можешь звать меня Мистер Дворжак, — предложил Ян. — А я все равно буду звать тебя Мартини.

— Ладно, Ян, — согласился Мартин.

Ян был прекрасным спортсменом все пять лет обучения. И когда-то он называл его Мистер Мартин, а, сталкиваясь в коридоре, опускал глаза, стыдясь невыполненных заданий. Литература ему не давалась, но на это предпочитали закрывать глаза, пока Ян защищал честь академии на спортивных турнирах. А неуспеваемость по литературе призваны были ликвидировать дополнительные занятия. Мартин их давно проклял.

В комнату успела пробраться вонь из коридора, служившего трубопроводом для сквозняков. Мартину стало противно, а от сырости давно знобило. Или знобило уже не от сырости, потому что старшекурсник и не думал отпускать его. Бренди, сулившее тепло, осталось на кровати. Наверное, скоро упадет и покатится по скрипучим половицам.

Мартин думал о бренди, представлял себе его вкус и аромат.

— Ну и болото у тебя тут, — как ни в чем не бывало пожаловался Ян. — Неужели преподавателям так мало платят?

Мужчина пожал плечами, насколько это было возможно в таком положении. Ответы его ученику давно не требовались, потому что одни и те же вопросы он задавал уже почти два месяца, с тех пор, как дополнительные занятия по литературе переросли в эти странные встречи.

От Яна пахло спиртным, дешевле того, что он принес. Наверное, в общежитии опять была пирушка. Малина, спирт, лакрица — отвратительное сочетание, слишком похожее на пилюли, которые Мартин принимал в последнее время все чаще. Хочется запить такой поцелуй не то водой, не то крепким бренди, как он поступал с лекарством. И под одеяло, закутаться, чтобы стало нестерпимо жарко.

Мартину хотелось, чтобы все поскорее закончилось, потому что тепла в объятиях не больше, чем в громко капавшем в ведро дожде. В той схватке, что они затеяли, Мартин даже не может быть своему студенту противником — слишком разные весовые категории. Почти хрупкий, болезненный учитель и крепкий, хищно-красивый ученик. Залюбуешься. Он чувствовал себя спортивным снарядом, одним из тех, с которыми Ян превосходно управляется.

— Тут, вообще-то, крючки, — напомнил Мартин, явственно ощутив их спиной, все четыре, на одном болтался безнадежно измятый пиджак.

Яну, кажется, понравилась идея повесить его, как старое пальто. Вот только шкодить хотелось куда меньше, чем удовлетворить жажду сходившего с ума тела. Наводнение положило конец тренировкам, от которых тот зависел, как Мартин от своих пилюль и бренди.

— Надо будет попробовать, — хихикнул Ян и отконвоировал его в кольце рук до кровати.

— Без меня, — тихо сказал Мартин.

— С тобой, Мартини. Ты же моя… мой единственный.

От чести быть единственным любовником Яна Дворжака Мартин с радостью бы отказался. Ян отказов не принимал, любезно напоминая, что за противоестественную связь с учеником уволят, прежде всего, преподавателя. Мартин терпел и ждал лета, когда Мистер Дворжак, спортивная гордость академии, получит диплом и останется в его жизни только гравировкой на мраморной доске лучших выпускников разных лет.

— Тебя пожалеть? — сквозь зубы прошептал Мартин.

Скрипели то ли половицы, то ли кровать — сырость пожирала и то и другое, а заодно и без того истерзанные бронхитом легкие Мартина. Ему нестерпимо хотелось откашляться, но делать это, вжатым в собственную смятую постель, все равно не получилось бы. Руки, которыми так хотелось прикрыть рот, Ян крепко удерживал у самого изголовья. Мартин думал о синяках — их придется прятать под рукавами пиджака — и о вкусе бренди.

Бренди хорошо пить, придвинув кресло к весело полыхающему камину.

Он даже не пытался отвечать на ласки, тело реагировало само, когда нужно подаваясь вперед или прогибаясь, чтобы уменьшить неизбежный ущерб. Обычно этого хватало. Мартин то ли терпел, то ли практиковал чудную медитацию — как покинуть свое тело минут на пять, пока его жестоко насилуют.

— Лягушка, — возмущался Ян. — Как утопленника трахаю. Ты точно живой, Мартини?

Мартин насторожился. Похоже, пунша было больше, чем обычно, или безумие Яна прогрессировало, добравшись до новой, более опасной стадии. Раньше он не выказывал недовольства по поводу вечно мерзнувшего, и оттого очень холодного партнера.

— Дело вкуса, — заметил Мартин равнодушно.

— Нет, не утопленник, — поправился Ян. — Змеюка подколодная. Тихушник. Ты, наверное, состоишь в каком-нибудь движении. Социалист, верно? Или как там это правильно называется….

— Ты перепутал меня с преподавателем истории.

Мысль о том, что подобные же отношения у Яна могут быть с семидесятилетним, не по годам активным профессором Ричардом, заставила Мартина улыбнуться. О том, кто больший извращенец в этой ситуации — позволяющий себя насиловать молодой преподаватель или седовласый знаток истории, которого и в молодости-то, наверное, интересовали исключительно пыльные тома хроник, Мартин решил не думать.

— Рич? — похоже, шутка привела в восторг и Яна. Он завис над ним, улыбаясь, как может только очень уверенный в себе человек. — Ну, это ты перебарщиваешь, Мартини.

Он немного согрелся. Не настолько, чтобы вспотеть, а вот с Яна, того и гляди, пот хлынет ручейками. Мартин с отвращением подумал, что простыни в лучшем случае удастся поменять в среду, а сейчас только воскресенье. И еще о том, что до среды, возможно, почти добровольное унижение повторится лишних пару раз.

Ян, наконец-то, добился своего. Тяжелое тело рухнуло не на него, а рядом. Наверное, по-своему Дворжак уважал слабых, считая, что насиловать их можно, а вот случайно ломать ребра все-таки не стоит.