– Почему вы не сказали Грисли правду о нас? Потому что поняли, что они все равно ничего не знают? Или… – Она опустила глаза. – Забудьте. Это не важно.

– Вы и правда считаете, что я так легко разрушил бы вашу жизнь? – спросил он раздраженно. – Опозорил бы вас перед соседями, лишив возможности продолжать достойно жить на Боу-стрит?

Не поднимая взгляд, она играла вилкой.

– Нет, полагаю, что нет. Но вы этого не хотели и могли использовать свой шанс, чтобы положить всему конец.

– Только не подобным образом. Не все из нас такие, как ваш отец, знаете ли. Или как ваш старший сводный брат.

– Я это уже поняла. – Ее улыбка стала веселее. – Вы знаете о своем воображаемом поместье больше, чем папá когда-либо знал о своем настоящем.

– Это потому, что оно не воображаемое. У меня действительно есть поместье в Девоншире. И там правда много овец. Видите? Как я и сказал, я никогда не лгу.

Лизетт наконец подняла глаза. Однако их выражение было скептичным.

– В реальности вы не управляющий.

– Ладно, – проворчал он. – Но вы не можете винить меня в этой лжи. Вы сами меня к ней толкнули. Я сразу вам сказал, что не люблю играть роли.

– Сказали, правда, – признала она. – И оказались достаточно умны для того, чтобы понять то, чего не поняла я, – что вам гораздо разумнее будет играть роль управляющего, чем торговца хлопком. Я полагала, что вы не в курсе того, как устроено ваше поместье, подобно моему отцу. А теперь – Джорджу.

– Ратмур не слишком-то заботится о своем поместье?

Лизетт фыркнула.

– Вступив в наследство, он разругался с компетентными людьми, работавшими на папá, включая управляющего, мистера Фоулера. Затем Джордж поднял арендную плату, вынудив нескольких арендаторов съехать с земли, на которой они жили годами. И теперь поместье стремительно катится к чертям.

Максимилиану стало любопытно.

– Откуда вам об этом известно? Я думал, вы с братьями давненько там не были.

– Дом следит за происходящим там. – Она с вызовом выпятила свой изящный подбородок. – Если в этом мире есть хоть какая-то справедливость и Джордж скоропостижно скончается, Дом получит то, что после него останется. Потому у него есть шпион, который сообщает ему обо всем происходящем в Йоркшире.

– А. Очень мудро с его стороны. – Максимилиан откинулся на спинку стула. – Вы и правда близки с Мэнтоном и Бонно, не так ли?

На ее губах вновь заиграла слабая улыбка.

– У Дома и Тристана разница всего в два года, так что они выросли вместе. Поскольку мать Дома умерла при родах, моя мать в значительной степени ему ее заменила. Мальчики играли друг с другом, а я… обожала их обоих, так что они иногда брали меня с собой. Как видите, папá не пытался скрыть факт нашего существования. Он на самом деле старался сделать нас одной большой счастливой семьей. Возможно, он был в этом не прав, но…

– Герцог Кларенс, нынешний наследник трона, не скрывает ни одного из своих десяти незаконнорожденных детей от английской актрисы, потому я не вижу причины, по которой вашему отцу следовало бы скрывать двоих от французской. – Максимилиан на мгновение задумался. – Если я правильно помню, Бонно старше вас на два года.

– На самом деле на три.

– И, как я понимаю, он обожает превращать жизнь своих брата и сестры в полный бедлам.

– Знаю, что все выглядит именно так, однако он не такой, как вы о нем думаете, – возразила Лизетт.

– Я все еще не видел ничего, что убедило бы меня в обратном.

Выражение лица девушки стало воинственным.

– Когда мне было четыре и я боялась собак, именно Тристан брал меня к себе на спину всякий раз, когда какая-нибудь шелудивая дворняга бежала ко мне. Когда мне было семь, именно Тристан подрался с тремя деревенскими мальчишками, нарисовавшими гадкую картинку на моем лучшем манто. Когда мне было восемь, Тристан научил меня читать и писать.

– А почему ваша мать вас не учила?

– Она читала только на французском. Папá хорошо говорил по-французски, так что… Полагаю, она не видела причин для того, чтобы как следует выучить английский. Плюс папá все время твердил, что отправит меня в школу. – Ее голос стал напряженным. – Когда война закончится и они поженятся. Чего так никогда и не случилось.

Максимилиан знал, каково это, когда родители, которым ты доверяешь, лгут тебе вновь и вновь, однако он и представить не мог, что родитель может быть настолько легкомысленным, чтобы не научить свою собственную дочь читать.

– А он не мог отправить вас в местную школу грамоты?

– Тристан в нее ходил, однако школ для девочек в округе не было. – Она заговорила тише. – Кроме того, маман не хотела, чтобы я появлялась в деревне, где меня называли «дочерью французской шлюхи». Тристан легче переносил унижения в наш адрес со стороны местных.

При мысли о маленькой девочке, которую оскорбляли просто за то, кем она родилась, Максимилиан с трудом подавил желание выругаться.

– Английские крестьяне могут быть весьма недалекими, – произнес он сердито.

Лизетт развела руками.

– Особенно когда страна воюет с Францией. – Выражение ее глаз стало печальным. – Кроме того, когда жена папá умерла, каждая незамужняя женщина на двадцать миль вокруг надеялась заполучить его себе в мужья. И то, что он хранил верность своей «французской шлюхе», приводило их в бешенство.

– Представляю.

– Правда в том, что мы всегда были здесь чужими.

– А во Франции не были?

Отставив бокал, она поднялась и начала убирать со стола.

– Были. Здесь я – наполовину француженка. Там – наполовину англичанка. Я везде чужая.

Максимилиан очень хорошо ее понимал. До смерти Питера он был вторым сыном, а когда того не стало, внезапно превратился в наследника герцогского титула. Затем его отец сошел с ума, и к Максимилиану перешло еще и это ужасное наследие, груз которого с каждым годом становился все тяжелее. День, когда он стал герцогом, был радостным и печальным одновременно. Однако тогда Максимилиан, по крайней мере, знал, что является герцогом Лайонсом.

А теперь?

Теперь он вновь не знал, кто он. Именно потому вся эта история с Бонно так его злила.

– Значит, вы из Девоншира, да? – решилась спросить его Лизетт, соскоблив ножом остатки пищи с тарелок и составив их одну на другую.

– Не совсем. Я не живу в своем девонширском поместье, хотя и приезжаю туда время от времени. Я живу в Исткоуте15, в Мосбери-хаусе.

Она посмотрела на него, выгнув бровь.

– В смысле, когда вы не в своем лондонском доме или еще каком-нибудь из ваших многочисленных владений? Полагаю, у вас их немало. Для того чтобы быть настоящим герцогом, у вас должно быть как минимум пять поместий.

Максимилиан подумал о том, чтобы сказать ей, что большинство людей считает грубым и вульгарным так вот нагло обсуждать богатство. Однако Лизетт, вероятно, и сама об этом знала, и ее это совершенно не волновало. И он находил это довольно интригующим.

– У герцога Веллингтона всего одно, – заметил он.

– А у герцога Девонширского – восемь, не считая его лондонского особняка. – Она с прохладой смотрела на него. – Так сколько у вас? Десять? Одиннадцать?

– Семь, не считая моего «лондонского особняка», – ответил Максимилиан раздраженно.

Всем, кого бы он ни встречал, его богатства внушали благоговение. А она вела себя так, словно эти богатства были его недостатком. Впрочем, чего еще можно было ожидать от француженки, чья мать выросла в нищете во времена Революции?

– Насколько тяжело было во Франции после войны? – перешел в наступление Максимилиан, желая увести разговор от темы презренного металла. – Вам троим удавалось самим выживать в Руане?

Она мрачно на него посмотрела.

– Я никогда не жила в Руане.

– Значит, в Париже, – сказал он многозначительно.

Скрестив руки на груди, Лизетт сверкнула на него глазами.

– Вы только что попросили меня не лгать вам. Потому перестаньте пытаться выяснить, откуда я, или вы не оставите мне выбора.