— Потому, — подавая мужу требуемое, буркнула Катя. — Чтоб знали!

— Ну в целом понятно, — мужчина приступил к завтраку. — Хорошо хоть, что порция большая, — обгладывая ножку, сказал он.

— На двоих рассчитывали, — призналась Катя. — А жаловаться я не люблю, — невпопад добавила она.

— А зачем жаловаться? — философски поинтересовался герцог. — Лучше с утра пораньше поставить весь дом на уши. А то расслабились… Ладно, никто больше твою Лиззи не тронетт и Марка не обидит.

Я сегодня обалдемши! Оказывается разорвать помолвку очень даже просто, и для этого вовсе необязательно быть магом разума! Но начнем по порядку.

Из ААМ меня забрал Генри, привез на Кленовую и сдал на руки лэре Маргарет. Как же дома хорошо! Родные и близкие вокруг хороводы водят, радуются, кормят вкусняшками, балуют и рассказывают последние новости. Оказывается я так по всем соскучилась, просто до слез. Расплакалась как дурочка и напугала дядюшку, который тут же видимо по привычке собрался Алексу морду бить. Еле успокоили с лэрой Кинли нашего воинственного медведя.

— Я тоже, — посмеиваясь, заявила ехидная Гренадерша, — как замуж выскочила так и начала рыдать.

— Неужели Магнус?.. — потерял дар речи дядюшка. — Нет, он не мог! Не верю!

— Мог, — настаивала на своем Маргарет, — еще как мог! Три раза подряд, — она многозначительно подмигнула.

— А вот вы про что, — догадался лэрд Глэйв и с укором посмотрел на меня. — Проболталась уже?

— Да ни боже мой, — Гренадерша не дала никому и рта раскрыть. — Что у меня глаз нет что ли? Или голова не варит?

— Ладно, — не стал развивать эту тему Тео, предпочтя сбежать от нас в библиотеку.

— Целыми днями там сидит, — лэра Кинли доверительно склонилась ко мне. — Я намедни решила подслушать немножко… Да ты не смейся! Должна же понимать, что это дело нельзя пускать на самотек!

— Что удалось узнать? — спросила я, борясь с улыбкой.

— Молчат, — лэра Маргарет многозначительно поджала губы, — переглядываются и молчат, а еще улыбаются… Да, я не только подслушивала, но и подсматривала! — достойная дама и не думала смущаться. — В общем нам лучше вовсе не вмешиваться.

— Да? — расстроилась. — А я хотела поболтать с Гертрудой.

— Ну и поболтай, — великодушно разрешила Гренадерша. — А пока расскажи-ка мне о семейном житье-бытье.

Так до самого обеда мы и болтали. Оказавшись за столом рядом с Гертрудой, я по примеру мудрой лэры Маргарет принялась наблюдать за лиловоглазой красавицей и за дядюшкой. Ну что сказать? Молчат и переглядываются! И самое главное, на нас никакого внимания уже не обращают! Во как людей накрыло. Но мы правда тоже переглядывались, это я про себя, Гренадершу и Генри с примкнувшим к нему Мартином говорю. Причем поганцы еще и перемигивались. Хорошо, что дядюшка в нирване, а то попалил бы он наш заговор, как делать нечего, и выдал бы всем на орехи с изюмом.

А еще я весь обед прикидывала как бы поделикатнее узнать у Гертруды о способах разорвать помолвку. Информация-то это важная, хотя и сильно запоздавшая в моем случае. Кстати, нужно и о разводах аккуратненько разузнать. Правовые знания, они никому помешать не могут.

Господи, сделай так, чтобы Алекс не смог прочесть мой дневник!

Так ни до чего и не додумавшись переместилась в гостиную в надежде спокойно выпить чашечку кофе с пироженкой. А вот фигушки! Маргарет велела подать мне зеленого чаю с мятой, орехов в меду и фруктов. А еще пообещала составить сбалансированное меню и передать его в лично руки его кривоносой светлости. Спорить я не стала, ибо пора… Пора начинать думать не только о себе, но и о ребенке. Интересно каким о будет? В том, что это мальчик, я не сомневаюсь. Я и в первый раз знала, когда Васенькой ходила.

Как там мой сыночек? Пусть у него все будет ладно и со здоровьем, и с Оленькой. Так скучаю по нему, по своему скворушке. Интересно какой мне памятник делать будут? Пусть бы не тратились сильно. Ох… Нахлынуло… И опять Цветаева вспомнилась.

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала — тоже!

Прохожий, остановись!

Прочти — слепоты куриной

И маков набрав букет, —

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь — могила,

Что я появлюсь, грозя…

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились…

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед, —

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь.

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли…

— И пусть тебя не смущает

Вот так-то… А про расторжение помолвки я все-таки узнала! И вовсе даже не от Гертруды. Просто лэра Маргарет обратила внимание на мою задумчивость и вцепилась клещом.

— Тю, — Гренадерша успокоенно выдохнула. — Я уж думала, что у тебя что-то серьезное, а это… — она пренебрежительно покрутила кистью руки. — Это ж каждая деревенская девчонка знает.

— А я не знаю, — насупилась.

— Понятное дело, — ехидничала достойная дама, — ты же у нас — столичная штучка! Ладно, слушай, — смилостивилась она. — Берешь толстую шерстяную нить и наговариваешь на нее: 'Разъединяю (имя жениха) с (свое имя) в ночи и днем, в дороге и дома, во сне и наяву, в трезвом рассудке и беспамятстве. Слова мои сильные, дело верное, сердце смелое, желание крепкое!' Как закончишь читать читать, вяжи на шерстяной нити восемь узлов да приговаривай: 'Первый узел — выйду я на околицу, второй — брошу в чистое поле, третий — на разлуку, четвертый — во дворы, пятый — в дороги, шестой— в моря, седьмой — в леса, восьмой — в луга. А нитку эту женишку в карман. Так-то!

И раз уж меня сегодня потянуло на Цветаеву, то вот:

Развела тебе в стакане

Горстку жженых волос.

Чтоб не елось, чтоб не пелось,

Не пилось, не спалось.

Чтобы младость — не в радость,

Чтобы сахар — не в сладость,

Чтоб не ладил в тьме ночной

С молодой женой.

Как власы мои златые

Стали серой золой,

Так года твои младые

Станут белой зимой.

Чтоб ослеп-оглох,

Чтоб иссох, как мох,

Чем не заговор на остуду? А все-таки хорошо, что моя Китти ничем кроме нарядов да своего ткацкого станка не интересовалась!

Катя все никак не могла проснуться, просто не имея сил вынырнуть из сладостного сновидения, в котором Алекс снова и снова нежно ласкал ее. Едва касаясь пальцами между лопаток, он проводит дорожку вдоль позвоночника, медленно спускаясь. Сильные пальцы замирают на талии, словно их хозяин находился в задумчивости, а потом скользят к лону, мимоходом приласкав тазовую косточку.

От этих легких словно шелковых касаний кожа у Кати становится ужасно чувствительной, внизу живота собирается приятная тяжесть, а грудь наливается желанием. И тогда, о чудо, вторая рука мужа чуть сжимает напряженную горошину соска, перекатывая ее между пальцами. Катерина замирает, позволяя себе с головой погрузиться в блаженство, огромное словно море. Она будто плывет в пронизанной лучами солнца теплой воде, лениво следя за тем, как в глубине скользит по белому песку ее тень.

А дальше сон и вовсе становится совершенно неприличным, потому что прижавшийся со спины Алекс теряет терпение. Он, не привыкший к такой тихой покорности жены, еще плотнее прижимается к Кате, словно желая прорасти в нее, и входит в давно ждущее лоно. Катерине кажется, что он изо всех сил сдерживает себя, двигаясь медленно и плавно, словно боится потревожить ее хрустальное наслаждение. И она позволяет любить себя, всем сердцем впитывая ласку, покорно выгибается так, чтобы ему было удобнее, переплетается с ним ногами, откидывает голову на родное плечо и стонет…