— Не могу больше! Помоги! Прошу! — крепкие ручки с ноготками, покрытыми цикламеновым лаком, мертвой хваткой вцепляются в отвороты ее пушистого розового в крупную ромашку халата и тянут, тянут…

Широко открывая глаза, она пытается отдышаться, стряхнуть с себя липкую паутину навязчивого сновидения.

Сознание возвращалось медленно и неохотно. В ушах звучала назойлива музычка, а перед глазами вставали ярко раскрашенные американские горки, и она скользила то вверх, то вниз по этим, словно разрисованным безумным художником склонам под навязший в зубах мотивчик и одновременно понимала, что лежит в постели. Сквозь невероятную мешанину звуков и видений пробивались голоса, зовущие ее по имени.

— Китти, постарайся открыть глаза! Китти! — кто-то настойчиво тормошил ее полубесчувственное тело. — Доктор сказал, чтобы мы не давали тебе спать!

Она была благодарна этим бесцеремонным рукам и громкому голосу, который прогонял странную круговерть. Собрав все силы, Катерина приоткрыла налитые свинцовой тяжестью веки и сквозь разноцветное мелькание, которое никак не желало прекращаться, попыталась рассмотреть этого кого-то. Ей показалось, что среди ядовито розовых и ярко зеленых клякс проступило испуганное женское лицо.

— Китти, не смей закрывать глаза! — под спину Катерины Павловны подсунули подушку, вынудив ее принять полусидячее положение. В губы сунулся носик поилки, наполняя рот отвратительно горьким питьем. Раскашлявшись от неожиданности, она сделала пару глотков.

— Пей и не смей кривиться, несносная девчонка! Как ты могла так поступить? — поильник снова ткнулся в зубы Кати, не давая возможности сказать что-либо. Добившись того, чтобы все лекарство было благополучно выпито, женщина поднялась и сделала несколько шагов к двери.

— Да, и не думай вставать, — она уже взялась за ручку двери, но обернулась, давая указания, хватающей воздух ртом Катерине. — Ты достаточно наделала глупостей.

Мерзостный на вкус отвар оказался на редкость действенной штукой. Он успешно прогнал и непонятную музычку, и головокружение, и вызывающее тошноту мелькание, позволяя Екатерине Павловне осмотреться по сторонам.

Небольшая комната показалась ей очень уютной. Светлые стены, большое напольное зеркало, шторы, затканные гроздьями сирени, такой же балдахин над кроватью… Балдахин?! Протянув руку, Катя ухватилась за эту расшитую тряпку. Пальцы скользнули по шелковистой поверхности, убеждаясь в ее реальности.

'Так, стоп, Катюха! Только без паники! Глубоко вдохни, успокойся и подумай. Всему должно быть логичное объяснение,' — она закрыла глаза и принялась лихорадочно вспоминать. 'Мне приснился очередной кошмар, в котором какая-то девочка все просила о помощи. Потом я почувствовала себя нехорошо и приняла лекарство, только оно похоже не подействовало. И то сказать, валокордин не панацея. Так, что дальше? Может Васька с Ольгой вернулись с дачи раньше времени и нашли меня? Да, похоже так и было,' — Екатерина вздохнула, успокаиваясь. 'Значит дети отправили меня в больницу, ну а там конечно же накачали всякой дрянью. Вот глюки и начались. Надо было меньше фентези читать, тогда видения попроще были бы!'

Прийдя к такому утешительному выводу, Екатерина Павловна продолжила осмотр комнатушки. Судя по всему здесь жила совсем молоденькая девушка. Вазочки, соседствовали с игрушками, которые отлично уживались с учебниками, стопками сложенными на изящном бюро, на туалетном столике в строгом порядке выстроились флакончики с косметикой. Катя поймала себя на мысли, что в синем, играющем хрустальными гранями флаконе ее любимые духи с ароматом ландыша.

'Минуточку! Какого еще на хрен ландыша? Я терпеть не могу цветочные запахи!' — однако подсознание настойчиво убеждало в том, что до недавнего времени это был ее любимый аромат, между прочим самый модный в этом сезоне. Она даже припомнила скольких уговоров стоило приобретение духов 'Радость весны,' маменька ни в какую не соглашалась подарить их ей, ссылаясь на то, что они слишком дороги.

Катя потрясла головой, чтобы разогнать безумные мысли.

— Фу, вроде отпустило, — она продолжила осмотр и зацепилась глазами за какое-то странное сооружение. Деревянная рама, ('Станина,' — поправит внутренний голос.) загогулина с нитками, какие-то палки ('Челнок и валы,' — новая поправка.) — Валы, валы, отваливай, шизофрения! — А в голове между тем всплывали понятия вроде ремизок, навой, уточной нити. — Мама моя, это ткацкий станок что-ли? А почему я это знаю? Что за наркоту мне впороли? Откуда весь этот бред замысловатый?

Катерина как-то вдруг поняла, что точно знает, где и как лежит каждая мелочь в этой спаленке. 'Все чудесатее и чудесатее! Глюкануло меня знатно,' — она перевела взгляд на свои руки, пошевелила тонкими длинными пальцами с ноготками, покрытыми ярким цикламеновым лаком, и почувствовала, как волосы шевелятся на голове. Именно эти цепкие ручки дергали обшлага ее халата. 'Получается…'

В висках ритмично застучали молоточки, к горлу подступила тошнота, в глазах потемнело. 'Получается… Нет! Не может быть!'

Дверь начала медленно отворяться. Словно в замедленной съемке Катерина Павловна видела, что в комнату входит давешняя женщина в сопровождении пожилого мужчины. Она внимательно, стараясь не пропустить ни одной мелочи, рассматривала входящих. Прежде всего поразили их наряды. Длинное лиловое, отделанное вышивкой платье и кружевной чепец на даме, какой-то балахон в пол на мужчине. 'Мантия,' — услужливо подсказало что-то внутри. 'Нет, я не в реанимации, а в дурке. Вон и посторонние голоса слышу,' — Катя наблюдала за тем, как мужчина усаживается на край постели, а женщина, плотно прикрыв дверь, останавливается за его спиной.

— Ну тис, милочка, как вы сегодня тут? — он поддернул рукава и встряхнул крупными белыми, похожими на непропеченные оладьи, ладонями.

— Очнулась, как вы и сказали, доктор, — поведала дама, не давая Кате и рта открыть. — Лекарство выпила.

— Вот и славно, — мужчина улыбнулся. — Вот и ладненько! Приступим к осмотру.

Его большие белые руки порхали над лежащей Катериной словно крылья ночных мотыльков, оставляя на коже ощущение то ли щекотки, то ли покалывания. Катерина с неудовольствием поморщилась и тут же заработала укоризненный взгляд дамы в лиловом. Между тем врач закончил свои малопонятные манипуляции и потянулся за саквояжем.

— Ну что ж, дела обстоят очень даже неплохо. Благодаря тому, что мы смогли вовремя вмешаться, — тут он укоризненно посмотрел на Катерину и даже погрозил ей пальцем, — никакой опасности для здоровья вашей дочери я не вижу. Попьете еще пару дней лекарства, которые я оставлю, и дело с концом. Но, — теперь взгляд мужчины выражал жалость и даже какое-то отвращение, — вы, красавица, должны запомнить, что жизнь это самый главный дар, который посылают нам боги, и отказываться от него большой, я бы даже сказал, непростительный грех. Надеюсь, что впредь вы не повторите своих ошибок! Один раз вам повезло остаться в живых, а в другой раз до времени отправитесь к Неназываемой.

Катерина Пална в ответ только моргала. В голову пришла совершенно идиотская мысль, которая однако все объясняла. Похоже, что ни в какую реанимацию, а тем более сумасшедший дом она не попала, а просто попала в эту комнату, в этот мир, в это тело. Катерина смотрела, как двигаются губы врача, но не понимала ни слова, а в голове стучало: 'Попала!' Мимо ее сознания промелькнула суета, поднявшаяся в комнате. Кажется женщина снова плакала, доктор пытался напоить Катю лекарствами и даже ругался, потом его ладони взметнулись как наволочки на ветру, что-то хлопнуло, и, наконец, пришел сон долгожданный и ласковый.

Снилось Катерине Палне будто сидит она в какой-то беседке, положив руку на теплое полированное дерево перил, а напротив нее стоит совсем еще молоденькая девушка. Не сказать чтоб красавица, но и не урод, вроде симпатичная, стройненькая, ладная, волосы светлые как ковыль на солнце, глазки серые, губки пухленькие. А если этой девушке подкрасить белесые брови да ресницы, то и вовсе хороша будет. И просит та девушка у Кати прощения, говорит, что виновата сильно перед нею, плачет, умоляет не губить. Катерине девочку до слез жалко. Встала она да и прижала к себе плачущую беляночку, обняла, по голове погладила да в лоб поцеловала, а девушка растаяла в руках ее, легким летним облачком и взлетела прямо в синее небо. Тут слышит Катя голос: ' Помни, что согласилась ты принять жизнь, имя и судьбу. Нет тебе обратного пути, Анабел Кэтрин Глэйв!'