— Чудесно. Щенок восемнадцати лет от роду учит меня жизни и добродетели.

— К этому у него тоже талант, — заметил Харт без улыбки. — По итогам чтения его последней проповеди я теперь здесь. Не в восторге от происходящего, но все же в уверенности, что поступаю правильно.

— И ведь прав щенок-то, — добавил Мартин. — Над чем ты сейчас ломаешь голову и душу? Что делать с Урсулой, когда вы повстречаетесь, и на какую сторону встать?

— Нет, я знаю, куда встану, майстер Бекер, — возразил Гейгер твердо. — Сторону я выбрал. Но душе не прикажешь… Я хотел узнать, как майстер Гессе ухитрился приказать.

— Сомневаюсь, что выбор Йенсом нужной стороны как-то нам поможет, — осторожно заметил стриг, обведя взглядом сидящих кружком спутников. — Хоть у кого-то есть план, как остаться в живых при встрече с этой во всех отношениях чудесной дамой? Нельзя рассчитывать на небесное покровительство вечно.

— А это был бы неплохой способ проверить ваши теории, — без улыбки хмыкнул Курт. — Если я и впрямь ценный божественный инструмент, у нас должно все получиться, даже если мы выскочим на нее из кустарника с криком «А вот и мы!».

— Если это так, все получиться должно у тебя, — с нажимом возразил фон Вегерхоф. — Но ты, полагаю, не станешь упрекать меня за желание, чтобы все присутствующие также смогли насладиться победой, а не поздним вознаграждением за труды в виде райских кущ.

— Вполне разумное желание. Главное — логичное.

— Так у тебя есть план?

— Разберусь по ситуации. Мы даже не знаем, что встретим там, — пояснил Курт, когда стриг демонстративно закатил глаза. — Но наша единственная надежда — застать ее врасплох. Если этого не выйдет — боюсь, никакие планы не спасут… Йенс, Грегор, вопрос к вам обоим: вы видели у нее какую-нибудь книгу?

— Книгу или свиток, — уточнил фон Вегерхоф и, подумав, добавил: — Скорее именно свиток, хотя не исключено, что для удобства поздние владельцы могли разрезать его на страницы и переплести.

— Поздние владельцы? — растерянно переспросил Грегор, переглянувшись с отцом. — О чем речь?

— Стало быть, не видел, — подытожил Курт. — А ты, Йенс?

— Нет. А что за книгу вы ищете?

— С заклятьями, само собой. Книга с заклятьями, как правило, обычный атрибут всяких неуёмных персон, любящих поразвлечься с магией, особенно со столь сложной, как магия крови.

— Если Урсула просто талантливая малефичка, книга ей, быть может, и не нужна, — с сомнением произнес Гейгер. — Вряд ли она вообще даже умеет читать… Об этом у нас с нею речи не заходило, но зная ее биографию…

— Магия крови? — севшим голосом переспросил Грегор, лишь сейчас, кажется, очнувшийся от шока, и Харт-старший, недовольно насупившись, произнес, явно сдерживая злость:

— Майстер Гессе, я всецело разделяю мнение своего сына о вашей персоне, уважаю вас и вашу службу и искренне полагаю, что вы сделали для христианского мира больше, чем иные святые, вошедшие в церковные летописи… Но ваша манера вести дела, должен заметить, пробуждает желание совершить в отношении вас наказуемое Конгрегацией деяние в виде покушения на ваше здоровье.

— Мне частенько грозили набить морду, но еще никогда — столь любезно… Если б я сказал об этом сразу, ты отказался бы идти в Предел или запретил бы Грегору быть нашим проводником?

— Ни в коем разе, но…

— Тогда не вижу проблем, — пожал плечами Курт. — Впрочем, при твоих познаниях и при том, что стало известно об этой женщине, и что наверняка пересказал тебе Грегор — удивлен, что ты не допустил этой мысли сам, первым же делом.

— Это как первым же делом допустить Второе Пришествие, услышав гром и молнию, — сухо возразил тот. — Слишком невероятно, слишком… Вы уверены в том, что говорите?

— Да.

— Одуреть… — пробормотал Грегор почти восхищенно, снова переглянувшись с отцом, однако тот, похоже, восторг отпрыска разделить не спешил. — Магия крови… Настоящая! Здесь!

— Радуйся, пока можешь, — хмуро ободрил его Харт. — Рассказать об этом кому-то мы уже сумеем вряд ли. Если у вас был расчет на наше присутствие, майстер Гессе, вынужден вас разочаровать.

— Нет, на вашу помощь я не рассчитывал, — возразил Курт и, распрямившись, осторожно оглянулся, всмотревшись в лес позади себя.

— Что такое? — напряженным шепотом уточнил Мартин, сидящий рядом, проследив его взгляд.

— Там кто-то есть? — нахмурился стриг. — Никого не вижу.

— Йенс, сиди на месте, не произноси громких звуков и не шевелись, — не ответив, тихо проговорил Курт, медленно подтянув к себе арбалет. — Грегор, Харт, очень-очень медленно поднимитесь, подойдите ко мне и внимательно посмотрите на те два дерева у меня за спиной.

Гейгер заметно побледнел и кивнул, вцепившись пальцами в траву и застыв на месте, и сощурился, пытаясь увидеть что-то или кого-то в густых зарослях; сидевший подле него бауэр осторожно встал и, подойдя к Курту, неспешно опустился на колени, упершись ладонью в землю и всмотревшись. Грегор не стал подниматься — просто торопливо переполз с одного места на другое, почти прижимаясь к траве и с заметным испугом вглядываясь в лес.

— Какие именно два дерева? — едва слышным шепотом спросил он.

Курт двинул локтями, оттолкнув отца и сына так, что оба шлепнулись наземь позади него, и поднял арбалет, одним движением взведя его и направив на Гейгера.

— А теперь сядь на колени и прижми ими ладони к земле, — попросил он ровно. — Не торопясь и не совершая резких движений.

Тот, на миг опешив, рванулся встать, Курт приподнял арбалет, и бывший поселенец замер.

— Я сказал «не совершая резких движений», — сказал он с расстановкой и, когда Гейгер медленно выполнил его указания, уселся поудобнее, положив арбалет на колено так, чтобы острие болта смотрело паломнику в грудь.

— Что происходит? — растерянно пробормотал Грегор, и фон Вегерхоф негромко отозвался:

— Ничего хорошего, очевидно.

Судя по тому, что в его голосе отчетливо слышался знакомый шелест колючих льдинок, а Гейгер побелел и напрягся, как струна, стриг явно решил, что еще один устрашающий фактор будет нелишним. Лиц Хартов Курт не видел, лишь услышал, как испуганно и вместе с тем восторженно охнул младший и осторожно перевел дыхание старший; оба, к счастью, остались на месте и не делали попыток хватать майстера инквизитора за руки, требуя объяснений.

— Что я упустил? — угрюмо спросил Мартин, и Курт качнул головой, не отрывая взгляда от человека напротив:

— Ничего. Дело решили пара оговорок и опыт.

— Он не удивился магии крови…

— Именно. И еще, Йенс, — обратившись к молчаливому паломнику, пояснил Курт, — есть в людской природе одна досадная закорючка, поломавшая немало судеб и сведшая на нет множество планов и задумок. Сам по молодости и глупости поддавался этой вредной привычке — говорить двусмысленности в расчете на то, что их не заметят. И ведь непонятно даже, зачем это нужно, но странное дело, что-то тянет за язык… Ты знаешь, куда встанешь, и выбрал сторону, стало быть?

— И что? — разомкнул, наконец, губы Гейгер, продолжая невольно коситься на фон Вегерхофа больше, чем на направленный в его сторону арбалет. — Вам это чем-то не угодило?

— Да, мне не понравился тон, которым ты это сказал. Я просто-таки услышал самого себя в схожих ситуациях, говорящим слова, истинный смысл которых был ведом только мне. К моему счастью, тогда это было верно. К твоему несчастью — сейчас это было не так.

— Тон? — переспросил Гейгер сдержанно. — Вам не понравился мой тон и поэтому вы грозитесь меня пристрелить, майстер Гессе?

— Ты назвал ее малефичкой, — не ответив, добавил Курт. — Человек, который минуту назад мучился при мысли о том, что его возлюбленная оказалась убийцей и людоедкой, страдающий от того, что ему придется выступить против нее, пытающийся найти поддержку и утешение у инквизитора… Твой язык так просто выговорил это слово, твой голос не дрогнул, во взгляде не мелькнуло ни тени сожаления. Да, тон, Йенс. Это не был голос человека, который через силу, заставляя самого себя смириться с этим, вслух именует любимого человека преступником. Это был голос человека, говорящего то, что от него, как он думает, хотят услышать. И да, как верно заметил Мартин, в ответ на слова «магия крови» ты не спросил, что это или чем настолько отличается от прочего, если книгу я счел столь необходимой вещью. При всей твоей богатой биографии — тебе не с чего было отнестись к этому равнодушно.