— Эм… нет? — предположил Ленца с надеждой.

— Нет, — четко произнес Косса. — Ты работаешь на меня уже много лет, за эти годы ты доказал, что свое ремесло знаешь, а указания выполняешь, насколько хватает твоих сил. Хватает их не всегда, но вкладываешь ты их по полной. Иными словами, успокойся и не рисуй в уме страшных картин, милый Ленца, я не намереваюсь развеивать тебя в прах, ибо прекрасно понимаю, насколько сложная выпала на сей раз работа. И да: я не травил Фульво. Знаю, ты давно об этом думаешь. В моем кодексе нет понятия «ненужный человек», я не избавляюсь от работников только потому, что они отработали своё здесь и сейчас: по моему глубокому убеждению, ненужных людей не бывает, и тот, кто кажется бесполезным сегодня, может спасти положение через двадцать или десять лет. К слову, вот тебе еще одна причина, по которой я не спешу. Сила, полученная, когда получивший к ее принятию не готов, идет во вред, припомни Каспара. Так по-глупому себя погубить по сути собственными руками… Кто знает, что случится со мною, если я потороплюсь? Быть может, так же утрачу здравомыслие. Быть может, возомню себя всемогущим, наделаю глупостей, среди которых будет и глупое избавление от людей, которых сочту более мне не нужными… А люди нужны даже богам, согласен?

— Да, — отозвался Ленца, чувствуя, что горло пересохло, а голос сел.

— Я предупреждал Фульво, что обжорство не доведет его до добра, — вздохнул хозяин дома, снова обратясь к бумагам на столе. — Но у всех свои грехи… А теперь растолкуй, будь так любезен, свое «работаем над этим». Детальностей хотелось бы, знаешь ли.

Донесение от: сентябрь, 1414 a. D.

«Вам, кого я знаю, от меня, которого вы знаете, salvete.

Мне неведомо, что случится раньше — дойдет ли до вас мое послание или же я сам появлюсь в Констанце вместе с делегацией Бальтазара Коссы, однако даже если мое письмо придет всего несколькими днями прежде меня, это уже будет, как мне думается, хорошо.

Отсюда, из папского окружения, до меня доходят сведения, каковые, быть может, и пришли уже к вам иными путями, и я лишь повторю то, что вам хорошо ведомо, а быть может, от меня будет узнано и нечто новое.

Созванный Его Императорским Величеством Собор привлек множество правителей и духовенства на свою сторону, и все они едут в Констанц без задней мысли, без черных планов, отбросив разногласия и на время отложив споры и вражду, ибо согласились между собою, что пришло время поддержать того, кто без страха решился взять в свои руки меч, дабы разрубить этот затянувшийся узел. Им уже все равно, кто станет Папой, но лишь бы он был один и признан всем христианским миром. Также и нечестивец Косса, как мне показалось, на время постановил вступить в союзничество с Его Величеством, ибо и самому ему действовать и стяжать чаемые власть и богатство в нынешних условиях стало невмочь.

В свете всего сказанного выше, Европа и особенно Италия полнится слухом, что Собор в Констанце своею волею низложит двух Пап и оставит на своем месте Бальтазара Коссу. И даже фогт Милана, как мне удалось узнать не без некоторых усилий, уже ведет переговоры с оным, дабы в будущем все же разграничить власть в Сиене, Пизе и Болонье, и Коссе обещана немалая сумма за передачу этой власти вновь в руки Висконти. Также есть сведения, что Джан Галеаццо Висконти прямо намекнул Коссе, что таков императорский план и есть, и сие придало тому воодушевления и развеяло последние сомнения в необходимости появления на Соборе.

Возможно, все это вам и без меня известно, но я не мог не заострить на сем внимания, и не могу не сказать, что за этим нечестивцем и безбожником следует надзирать как в самом Констанце, так и после, ежели в планах Его Величества и впрямь есть намерение оставить его на месте Папы. Что сотворит сей муж, обретя полноту власти, я не возьмусь и гадать, но готов и впредь исполнять порученное мне.

Последним же замечу, что лишь один из вознамерившихся явиться на Собор вызывает у меня опасения: правитель Австрии, чье имя в последние месяцы все чаще звучит в окружении нечестивца Коссы. К моей великой печали, я не смог разузнать, почему именно он столь поминаем здесь, и лишь могу предполагать, что есть у Коссы какой-то тайный сговор с австрийским герцогом на случай, если Собор повернется не так, как ему будет потребно.

Убежден, что и иными путями дошли до вас сии сведения, но я бы проклял себя сам, если б не сказал о том, что мне стало ведомо.

P. S. Душа моя напряжена и трепещет, предчувствуя неладное, и боится, и сжимается, как заяц в силке, но, Господь милосердный, как же я рад буду оказаться снова в Германии, вдохнуть ее воздух, услышать ее звуки! Годы мои уже таковы, что я и не чаял вновь ощутить под собою родную землю. И хотя невыразимо тяжко мне от того, какой для этого случился повод, не могу не возрадоваться».

Приготовив завтрак, матушка Лессар вышла, оставив постояльцев; она поступала так всегда, возвращаясь лишь по окончании трапезы, чтобы убрать со стола, и никаких нарочитых указаний ей давать не приходилось — сию тактику хозяйка избрала сама, понимая, очевидно, что господа инквизиторы не слишком благосклонно отнесутся к присутствию чужих ушей.

На завтрак этим утром подали какую-то непотребную на вид мешанину из резаного мяса, яиц и растопленного сыра, которая, однако, наполнила дом такими ароматами, что в сторону стола косился даже фон Вегерхоф, прежде игнорировавший любой прием пищи с видом легкой брезгливости. Мартин же, напротив, ел нехотя и медлительно, больше ковыряясь в своей миске и изготовляя из снеди колодцы и валы, чем отправляя ее в рот.

— Если мне не стоит этого обнаруживать, — не выдержал, наконец, Курт, положив ложку на стол и распрямившись, — я сделаю вид, что не заметил, как тебе кусок в горло не лезет. А если размышляешь, стоит ли рассказать всем о том, что тебя тревожит, реши это поскорее, ибо от твоей постной физиономии аппетит начинает портиться у меня.

— Я уже почти решил, — хмуро откликнулся тот, не поднимая взгляда от возводимой из мясных кусочков башни. — Осталось лишь подобрать слова, от коих я не буду выглядеть мнительным дураком.

— Просто говори как есть, — подбодрил фон Вегерхоф. — Думаю, уж мы-то сумеем понять верно.

Мартин скептически поджал губы, не ответив, потом неторопливо и преувеличенно аккуратно положил ложку в миску и лишь тогда поднял взгляд.

— Мне снилась Альта, — ответил он, наконец. — Два раза. Оба — в мой второй приезд сюда. В первую ночь и в эту.

Фон Вегерхоф тихо кашлянул, с заметной заминкой переглянувшись с Куртом, и Мартин кивнул:

— Да, я знаю, что пришло вам в голову первым делом, и да, разумеется, я тревожусь о ней. Посему я и не сказал об этом в первый раз, и даже сегодня меня все еще одолевали сомнения.

— Как это было? — спросил Курт и уточнил, не услышав ответа: — Что происходило при этом? В каких обстоятельствах ты ее видел?

— Я не знаю, — отозвался тот и, повстречав удивленные взгляды, пояснил: — Я не помню, чтобы какие-то обстоятельства были вовсе.

— Не помнишь, или их не было?

— Их не было, — уверенно кивнул Мартин, на миг задумавшись. — Была только Альта и больше ничего.

— Никакой обстановки вокруг? Какое-то помещение, какая-то местность, здешняя или нездешняя? Ничего?

— Нет. Только образ.

— Какая она была? Ранена? Испугана? Взволнована?

— Печальна, — уже без запинки ответил Мартин. — Цела и невредима. И… Мне не показалось, что печалилась Альта из-за чего-то, случившегося с нею.

— Ей было грустно из-за чего-то, случившегося с тобой?

Инквизитор ответил не сразу; на несколько мгновений он замер, вновь опустив взгляд, потом вздохнул, распрямившись, и неспешно проговорил:

— Она назвала меня по имени.