— Позвала?

— Нет. Именно назвала, — Мартин снова умолк, подбирая слова, и медленно продолжил: — Однажды, когда мне было лет семнадцать, я подрался с сокурсником. Драку начал я: тот курсант неудачно пошутил о матери. Я знал, что он не со зла, что у него попросту дурацкое чувство юмора, из-за коего он уже не раз страдал, и можно было, надо было обойтись словами — при всем том парень он был понятливый и слова «не делай так» был способен воспринять… Но меня сорвало. Нас разняли, устроили разбор. Наказывать не стали никого, да мы и помирились тогда же, на месте… Возможно, если б отец Бруно наложил на меня взыскание, я перенес бы это легче, но из-за отсутствия какой-либо кары мне было вдвойне погано. У Совета тогда точно были какие-то проблемы — это было видно по отцу Бруно и отцу Антонио, и я решил, что напрашиваться на исповедь, чтобы облегчить душу, будет крайне несвоевременно, ибо духовнику и без меня есть над чем попечалиться. Но выговориться хотелось, а потому я пошел к Нессель с Альтой. И вот, когда я рассказал о случившемся, Альта взяла меня за руку, прижалась головой к плечу и произнесла это — так вот тихо-протяжно «Ма-артин»… Знаете, как это женщины умеют. Сразу и с состраданием, и с укоризной, и с такой вселенской грустью, что тебе тотчас делается и хорошо, и скверно разом, и не знаешь, то ли упрекнули, то ли пожалели, то ли этак вот иносказательно, единым словом, обозвали малолетним недоумком, по дурости лезущим в неприятности там, где не надо… Так вот. Эти две ночи, когда Альта снилась мне — она называла меня по имени. Тем самым печально-укоризненным «Ма-артин».

— И… — осторожно уточнил Курт, — у нее есть для этого повод сейчас?

— Я не натворил ничего, чего стоило бы совеститься, — качнул головой тот. — Я даже не сделал ничего, что было бы нестыдным, но просто тайным и о сокрытии чего беспокоился бы. Иными словами, здесь можешь подоплеки не искать. Историю же эту я рассказал лишь для того, чтобы передать ее чувство, ее состояние, каким я его увидел и ощутил.

— Гессе, ты всерьез? — тихо уточнил стриг. — Ты вправду устраиваешь сыну допрос, потому что ему приснилась сестра, отбывшая на войну?

— Взгляни на него, Александер, и сам скажи — он, вот лично он, считает, что это был просто сон человека, который тревожится о жизни сестры?.. Будь это не Альта, — продолжил Курт, когда тот не ответил, — я бы остановился на этой версии. И вполне вероятно, что именно она и верна. Но когда речь идет о такой женщине — опыт рекомендует мне рассмотреть все версии, в том числе (и в первую очередь) самые дикие… Итак, Мартин. Она не звала тебя за собой, не пыталась о чем-то предупредить или что-то рассказать, и в ее голосе была не тревога, а укоризна и жалость. Я верно понял?

— Да. Так, будто нечто, за что меня стоит укорить или пожалеть, уже свершилось… или она знает, что нечто свершится.

— Еретичненько, — заметил фон Вегерхоф со скепсисом. — Стоит напомнить, господа дознаватели, что мы тут все добрые католики и признаем свободу человеческой воли.

— А Исайю мы признаем? — мрачно уточнил Мартин.

— Приравнять эксперта Конгрегации к библейскому пророку — это сильно, — одобрительно заметил стриг. — Не знаю, было бы ей лестно или нет, однако замечу, что за более чем два десятка лет жизни Альта ни разу не проявила подобного дара.

— В архивах Конгрегации есть свидетельства людей, коих об опасности или иных важных событиях предостерегали их покойные или живые сородичи, не имевшие никакого дара вовсе. В случае живых предостерегателей чаще это были матери, но…

— Мартин, тебе ли я должен объяснять…

— Знаю, — не слишком учтиво оборвал тот, — и не склонен верить всему. И все же дыма без огня не бывает.

— В одном Александер прав, — вздохнул Курт, — у нас нет четких данных… Стало быть, так, Мартин. Сказанное тобою мы примем к сведению. Ты — будь осмотрителен. Вдвойне. Не шарахайся от каждого куста, но следи за собою, своими мыслями и действиями, а также втрое внимательней — за действиями окружающих. И если тебе придет в голову что-то сотворить, что-то такое, о чем нам с Александером стоило бы знать, но ты отчего-то решишь, что не стоит…

— Я. Не пойду. В Предел, — с расстановкой произнес Мартин. — Если вдруг за кустом внутри Предела мелькнет Иисус, Сатана или неведомый зверь — я сперва отыщу кого-то из вас, и мы вместе решим, как быть.

— Я сделаю вид, что поверил… Новости?

— Нет, никаких. А у тебя? Как прошел визит к фон Грайерцу?

— Кое-что узнал, однако не сказал бы, что это новость. Как я и подозревал, буревая ночь была, похоже, не совпадением, а предвестником появления Предела или побочным явлением оного, вроде искр, летящих из раздуваемых углей. Гроза, как утверждает супруга графа, бушевала над одной частью леса — там, где Предел позже и был обнаружен.

— Или и буря с молниями, и сам он — оба такие побочные явления. Может такое быть?

— Да все что угодно может быть, Мартин, — хмыкнул Курт. — Уж в той-то области, в какой лежит наша с тобою служба, тем паче.

— А есть ли вообще все эти явления воля разумного существа — человека или не совсем? Мы как-то свыклись уже с тем, что должно видеть чью-то руку за всеми событиями, каковые расследуем…

— И нельзя сказать, что ошибались при этом.

— Да, но здесь — так ли это? Быть может, это такой… — Мартин замялся на мгновение, выбирая подходящее слово, и договорил: — выплеск? Как в Бамберге. Что-то случилось… кто знает, быть может — даже и не здесь, а за сотню миль отсюда, а то и вовсе в каких-то вышних сферах… а нам здесь досталась отдача. Заметь, ни Фёллер, ни являвшиеся до него expertus’ы (двое!), не смогли найти в исходящих от Предела эманациях никакой окраски — ни темной, ни светлой, ни доброй, ни злой. Александер тоже говорит, что ничего не ощущает, лишь какую-то силу, суть которой определить никак нельзя… Быть может, и нет ее, этой окраски? Просто из-за чего-то что-то сдвинулось в сути вещей и…

— Минотавр, — коротко оборвал Курт, пояснив, когда Мартин непонимающе нахмурился: — Минотавр отлично укладывался бы в твою версию, ибо кто знает, что случится с тем, кого не сомнут ловушки при входе в Предел, и быть может, любой выживший возвратится наружу в виде полузайца или четвертьрыбы. Но есть одна деталь: могила. Кто-то его закопал, а стало быть, так или иначе с Пределом связан некто с руками, ногами, лопатой, чтобы копать, и головой, чтобы это придумать.

— Паломники. Кто-то из них нашел это создание и решил зарыть, дабы не будоражить инквизиторов, бродящих вокруг и сующих нос в их дела.

— А исходящая от могилы совсем не нейтральная эманация?

— Быть может, так начинает выглядеть сила Предела, если проявится в своем активном виде.

— И это вполне возможно, — кивнул Курт. — И в таком случае нам предстоит лишь убедиться в том, что твоя версия верна, объявить всех собравшихся еретиками, разогнать их по домам и упечь на покаяние, дать по шее самовольному могильщику за сокрытие от Конгрегации ценных сведений и оградить территорию на веки вечные или пока это неведомое нечто не рассосется само собою.

— Ты этой версии не допускаешь, верно?

— Допускаю, разумеется, — пожал плечами Курт. — Однако даже в этом случае хотелось бы знать, следствием каких таких потусторонних игрищ стало это… явление, dixerim[73]. Если не для устранения (ввиду недостачи возможностей), то хотя бы информации для. В назидание потомкам и во ублажение собственной любознательности.

— С этим спорить сложно, — улыбнулся Мартин и, вздохнув, поднялся. — У меня в планах посещение лагеря, хочу побеседовать с нашим странным знатоком латыни и минотавров. Вы со мной?

— Я, с вашего позволения, нынче сам по себе, — качнул головой фон Вегерхоф. — Хочу прогуляться вдоль Предела; меня вдруг осенила гениальная в своей простоте мысль: а что, если в этом заборе есть дыра? А за нею, как знать, может быть и коридор…

— Не увлекайся метафорами, — остерег Курт, тоже вставая. — Не слишком верю в твою гениальную мысль, но если вдруг ты такую дыру найдешь или тебе покажется, что ты ее нашел…