Теперь недовольство отца семейства стало еще более понятным: Харт-младший был, по его собственным словам, с детства всецело избавлен от любых хозяйственных хлопот, его тягу к знаниям не пресекли и поддержали, позволили растратить время и самого себя не на постижение тонкостей бауэрского дела, а на посвящение себя абсолютно недоходному, пусть и престижному занятию — наукам… Курт даже представить не мог, через что пришлось переступить в себе этому представителю культа работяг, дабы решиться на такое дозволение. А неблагодарный отпрыск профукал всё в погоне за призраками ad verbum, спустив в помойную яму все родительские и собственные старания…

— Да, тут сложно не догадаться, — согласился Курт. — И как я понимаю, ты явился, дабы взять этого юного исследователя за шиворот и увести домой?

— А мне все равно, для чего он явился, я отсюда никуда не пойду, — решительно начал Грегор, не дав отцу ответить.

— Пойдешь, — почти угрожающе оборвал Харт. — Побежишь впереди коня, если я скажу.

— Ну скажи! — с вызовом отозвался тот. — Скажи! Бегать — это мы любим, да? Семейная традиция такая.

— Грегор! — рявкнул бауэр так, что оба жеребца вздрогнули и фыркнули, и непокорный отпрыск, скосившись на господ дознавателей, зло поджал губы, смолкнув. — Ты сей же миг собираешь вещи и едешь домой! На всех плевать, хоть мать пожалей!

— Я бы сказал, кому здесь на всех плевать, — буркнул Грегор и, решительно вздернув подбородок, отступил назад. — Я. Никуда. Не. Поеду. Всё! — отрезал он и, развернувшись, двинулся вглубь лагеря, с силой впечатывая башмаки в землю при каждом шаге.

— Майстер инквизитор! — воззвал Харт, обернувшись к Курту. — Повлияйте на дурака! Припугните, что ли, ну что ж это такое-то!

— Боюсь, ты о нашей власти над людьми сильно лучшего мнения, чем есть на самом деле, — вздохнул он, разведя руками. — Я бы мог, конечно, пригрозить твоему философу задержанием, обвинением в какой-нибудь ереси и предложить вместо этого отсюда уйти… Но он мне не поверит — и правильно сделает: он знает, что у меня нет ни оснований, ни доказательств. Да и начальство за такое использование служебного положения по головке не погладит.

— Ну как же так-то… — с отчаянием пробормотал бауэр. — Это ж что ж такое выходит-то, мне его силой тащить? А как?!

Курт снова развел руками, ничего не ответив, но всем своим видом выражая полную беспомощность, и Харт тяжело, со стоном выдохнул, закрыв лицо ладонью.

— Я ж ему время дал, — пожаловался он тоскливо. — Я ж сразу понял, куда он сорвался, не дурак же. Но я дал ему тут побыть, чтоб посмотрел на это его таинственное место, чтоб слухи пособирал или что там он хотел делать для своей этой писульки… Но сколько ж можно-то? Он же собрался тут сидеть, «пока не раскроется тайна», майстер инквизитор, понимаете? — отняв ладонь от лица, бауэр вскинул голову, глядя на Курта уныло и обессиленно. — Это ж до второго пришествия так можно!

— Боюсь, в этом есть часть моей вины, — сокрушенно вздохнул он. — Узнав, что прибыл я, сын твой решил, что разгадка на пороге.

— Я про вас слышал, да, майстер Гессе, — кивнул Харт. — Но думается мне, он бы и без вас то же самое учудил, уж больно загорелся он этой идеей… Ну вот что мне с ним делать?!

— Должен признаться, что по части отношений с потомством опыт у меня никудышный, и советов моих не приведи Господь послушать, — серьезно ответил Курт. — Поэтому так скажу: если позволяют средства, остановись в Грайерце, тут есть заведение, похожее на постоялый двор, в целом вполне пристойное. Передохни, соберись с мыслями, а к вечеру или завтра поговори с ним снова. Вдруг и сам он за это время передумает.

— Ох, ваши бы слова Господу в уши… — пробормотал Харт и, бросив взгляд вослед ушедшему сыну, кивнул: — Есть средства, довольно есть. А счастья от них нету…

— Философ, — заметил Мартин, когда понурый бауэр удалился. — Это у них, видимо, семейное.

— И еще бег. Интересно, о чем это он говорил.

— Этаким-то тоном? Явно разумелось убегание от какой-то проблемы… Отец нашего философа — работяга, вполне мог в каком-то конфликте не решить дело «по-взрослому», а «убежать» — откупиться или заболтать. Или попросту замять вопрос. И если «на всех плевать» относилось к тому же — на семействе Хартов это сказалось не лучшим образом.

— Не исключено… — пробормотал Курт, глядя, как Урсула, мягко похлопав по плечу несостоявшегося винладского обитателя, быстрым шагом двинулась следом за Грегором. — Или это только наш философ считает, что не лучшим. В любом случае, отношения с родителем у парня не самые душевные. Не сказал бы, что это странно, но любопытно.

— Чем? — с сомнением пожал плечами Мартин. — Обычные отношения двух людей, у одного из которых собственное мнение о том, как надлежит жить другому.

— Замечу, что другому позволили жить так, как он считал нужным, и попытались схватить за руку лишь в момент, когда он решил, что надлежит спрыгнуть с колокольни.

Ответить Мартин или не успел, или не собирался вовсе: тихо и многозначительно кашлянув, он едва заметно кивнул в сторону, где среди деревьев и редкого кустарника Курт не сразу разглядел высокую тонкую фигуру.

— Вот видишь, никто его не съел, — отметил Курт и неспешно двинулся навстречу стригу.

Мартин снова не ответил и молча зашагал рядом, на ходу обернувшись на неподвижно стоящего посреди лагеря Гейгера.

— Он отчего-то взволнован приездом папеньки едва ли не больше самого философа, — согласно кивнул Курт. — Быть может, не так уж равнодушно он воспринимает свое пребывание здесь…

— Полагаешь, он все же верит, что Грегор ходит по Пределу? — уточнил Мартин тихо. — Боится, что папаша Харт увезет единственного потенциального проводника?

Курт пожал плечами:

— Подозреваю, здесь все в это верят. В том числе Урсула, меня же убеждавшая в том, что мальчишка просто приврал, чтобы покрасоваться.

— А ты?

— Вера — это про другое, — улыбнулся он мимоходом и кивнул приблизившемуся фон Вегерхофу: — Вижу по твоему лицу, что ночка была плодотворной. Или утро?

— Тело унесли в Предел, — сходу сообщил тот.

— Eia[96], — отметил Мартин, как показалось, без особенного удивления. — Как узнали? Следы? Кровь?

— Кровь. Отыскал ее, впрочем, лишь потому что знал — она должна там быть: несли наверняка быстро, просочилось немного, и капли уже засохли. Пришлось… постараться. Еще лет двадцать назад я бы ничего не обнаружил, просто не сумел бы.

«Еще лет двадцать назад»… От того, как просто, походя, фон Вегерхоф бросил это, Курту вдруг стало не по себе. Двадцать лет. Половина уже прожитой жизни для него, почти вся жизнь для Мартина — и пара мгновений бытия для стрига… И точно такие же два мгновения для многих и многих, кому вот уже полвека противостоит собрание таких же простых смертных…

— Уверен? — спросил он лишь для того, чтобы что-то сказать и не позволить себе погрязнуть во внезапных невеселых мыслях; фон Вегерхоф кивнул:

— Готов спорить на собственную голову.

— Стало быть, — тихо подытожил Мартин, — кто-то из этих ребят все-таки ходит по Пределу… Грегор Харт?

— С одной стороны, парень не слишком похож на того, кто ночами поедает своих приятелей, — отозвался Курт со вздохом, — но с другой… Будь все преступники и малефики похожи на преступников и малефиков — мы остались бы без работы.

— Кто еще… Гейгер? Эта их матушка Урсула?

— Или безымянный паломник, известный им самим лишь тем, что хорошо чистит котлы после трапезы, и не известный нам вовсе.

— Знаешь, у меня нет твоего опыта… — неуверенно начал Мартин и, помявшись, договорил: — Но какой-то все же есть. И я перечитал все твои отчеты за все годы службы, и не только твои, и мой опыт вкупе с опытом других говорит, что еще ни разу виновному не удалось остаться вовсе неприметным. Они всегда лезут вперед, вольно или невольно, прямо или косвенно. Не готов сказать, что тому причиной — самомнение, нетерпение, неосторожность — но во всех расследованиях, каковые выпадали мне самому и отчеты о которых я видел, виновник всегда так или иначе проявлялся поблизости и привлекал к себе внимание. Тот, кто попадал в поле зрения следствия, всегда был если не виновным, то соучастником, если не соучастником, то свидетелем. Поэтому я бы сосредоточился на этих троих.