— Он нашел что-то в Пределе, что-то такое, что придает силу всем этим манипуляциям, и решил опробовать на месте. Для того и прибыл. Или не для того, но — обнаружил и решил, и когда убедится, что все работает — уйдет. Или вынес не все, что хотел, и потихоньку стаскивает это куда-нибудь в чащу, в потайную берложку, и уйдет, когда соберет всё. Да и тот минотавр — быть может, это был не фанатик-паломник, решивший преобразиться для лучшего поедания травы, а некто, кого преобразовали для лучшего поедания его самого. Быть может, там, у костра, был съеден такой же.

— Звучит безумно, — подытожил Курт, — но на допросах приходилось слышать истории и безумней. Подозреваемый есть? Если в твоих рассуждениях есть хоть капля смысла — вряд ли он будет кем-то заметным, на кого мы уже обратили внимание. Или вовсе местный.

— Если я прав — это не сильно влияет на общую схему: так или иначе, остается цепочка «малефик» — «прикрытие из паломников» — «нечто нужное в Пределе». Быть может, это нечто — даже не преобразованные Пределом вещи, вроде волшебных камней и веток, а само то, что и создало его. Быть может… Быть может, оно тоже имеет отношение к чему-то нездешнему, вроде самой магии крови. Проклюнулось семечко от того самого райского яблока или упал кусок ангельского пера, или пробный камень, созданный Господом перед сотворением тверди, или остатки адамова ребра.

— Одну ересь уже придумал, осталось четыре.

— Я рос на отчетах Молота Ведьм, как иные растут на сказках. Не знаю, что теперь могло бы меня удивить.

— И все же ребро в этом списке лишнее. Наворотить столько — вряд ли смогла бы даже праматерь Ева целиком.

— Bene[95], ребро я, так и быть, вычеркну, — легко согласился Мартин и оба, переглянувшись, невесело хмыкнули и умолкли.

До лагеря шли уже в молчании, и напряжение идущего рядом с собою младшего сослужителя Курт ощущал едва ли не физически, снова подумав, не напрасно ли Совет затеял это их совместное расследование. Мартин явно тяготился соседством с легендой, всеми силами стремился не ударить в грязь лицом, и лежащая в архиве внушительная стопка документации с пометкой «расследование завершено» и именем инквизитора Бекера столь же явно им же самим игнорировалась или полагалась доказательством незначительным. Инквизитор Бекер хотел успешно завершенного расследования именно здесь, именно сейчас, на худой конец — дельной идеи, именно его идеи, каковая позволит это расследование придвинуть к финалу. Инквизитор Бекер должен был доказать, что он чего-то стоит, а этого, как видно, он так и не доказал еще главному своему критику и экзаменатору — самому себе…

Дельные идеи…

А если и впрямь одна из перечисленных Мартином смеха ради идей имеет смысл? Не ангелово крыло сокрыто в Пределе, ясное дело, и не первый камень творения, а вот семечко Древа Познания — это мысль интересная. Отчего бы нет? Древо миров оказалось вовсе не таким уж мифическим, как то полагалось ранее, отчего бы столь же вещественным не быть и иному древу? Вещественным не когда-то в первотварные времена, не где-то в ином мире, созданном Творцом для своих любимых созданий, а сейчас и здесь, на земле, этими созданиями теперь заселенной? Путей, коими оно могло бы оказаться здесь, прорасти, укорениться — тьма, от халатности кого-то в небесном воинстве до плана самого Творца: случай все с тем же Древом Миров показал, что в этих планах сама Дева Мария ногу сломит. И вот, как знать, быть может, стоит теперь в этом лесу то самое дерево… Потому и не ощущал expertus никаких оттенков силы этого места, у него этих оттенков попросту нет, ибо то Древо, предмет соблазна далеких предков, в самом себе не имело ни зла, ни добра, ни тьмы, ни света, оно лишь позволяло увидеть и постичь то и другое…

А вот и вторая ересь, усмехнулся Курт мысленно. И в самом деле, после всего виденного за двадцать шесть лет службы — даже такая ахинея не кажется чем-то уж совсем бредовым.

— А тут становится живенько, — заметил Мартин, когда лагерь паломников уже стал хорошо различим. — Что ни день — событие.

Лагерь и вправду казался куда более оживленным, чем прежде, напоминая лавку городского монополиста, куда вдруг нагрянул с визитом мытарь, коего ждали лишь через месяц. Не сказать чтоб население лагеря суетилось и мельтешило, и никто не бегал взад-вперед, и не было криков или хоть какого-то шума, однако людей перед хлипкими жилищами собралось больше обычного. При приближении стало видно, что большая часть паломников старательно, но довольно бездарно изображает занятость какими-то делами, совершить которые надо именно тут, на правой стороне их поселения, однако несколько человек, включая Урсулу и Гейгера, просто стояли на месте, открыто наблюдая за происходящим.

Происходило и впрямь любопытное. У одного из тонких деревцев понуро жевали редкую подножную растительность два оседланных жеребца с дорожными вьюками у седла, а в паре шагов от них Грегор Харт, отчаянно жестикулируя, препирался с немолодым человеком в простой, но добротной одежде путника.

— Сдается мне, я знаю, в чем дело, — хмыкнул Курт, и оба, не сговариваясь, свернули к спорщикам, спустя несколько шагов различив уже и выражения лиц: упрямое, возмущенное — Грегора и гневно-досадливое — его оппонента.

Путник схватил парня за локоть, недвусмысленно изобразив второй рукой грозящий кулак, Грегор довольно неучтиво высвободился, что-то громко прошипев сквозь зубы, широко повел рукой вокруг, словно указывая разом на весь мир, и явно обвиняюще с силой ткнул оппонента пальцем в грудь. Тот хлопнул его по руке, снова ухватив за локоть, встряхнул, как куклу, и повысил голос.

— Кажется, папенька нашего философа не оценил его ученого рвения, — констатировал очевидное Мартин, и Курт так и не смог понять, проскользнуло ли в его голосе сочувствие или насмешка.

— Не сошлись во мнениях касательно святого Августина, — предположил он серьезно. — Думаю, отец семейства не согласен с первозначимостью платоников.

Грегор, стоящий почти лицом к ним, заметил господ конгрегатов первым; оборвав очередную возмущенную реплику, он распрямился, вместе с тем как-то будто вжавшись сам в себя, и коротко, явно чуть слышно, что-то пробормотал. Путник напротив него не обернулся, однако замер и смолк, выпустив руку парня и даже отступив от него назад.

— С добрым утром, Грегор! — преувеличенно радушно поприветствовал Курт, когда до обоих осталось несколько шагов. — Я вижу, денёк у тебя задался?

— И вам утра доброго, — даже не думая скрывать недовольство, отозвался тот и вяло кивнул поочередно на каждого: — Майстер Курт Гессе, майстер Мартин Бекер, здешние инквизиторы.

Его оппонент медленно обернулся, бросив взгляд как-то на обоих разом, и склонил голову в приветствии.

— Доброго и вам утра, господа дознаватели. По вашим лицам вижу, вы уже догадались, что я отец этого оболтуса. Мориц Харт, бауэр.

Курт кивнул. Словечко это, во времена его юности ничего особенного не значащее, в последние годы приобрело некий собственный, причем не самый низкий status и употреблялось уже с определенной гордостью. Крестьяне, окончательно перешедшие в расчетах со своими господами с натуральной дани на ренту, ухитрившиеся не просто приподняться и жить безбедно, а и, бывало, ссужать деньгами собственных бывших хозяев и даже их соседей. Самомнения и спеси в одном представителе этого нового сословия хватило бы на десяток графов с длиннющей родословной, и по чести сказать, им было чем кичиться. Не у всякого доставало ума, изворотливости, работоспособности и упорства, чтобы ухитриться найти свое место в новом мире с его изменившимися правилами и веяниями и собрать себе состояние только и исключительно честным трудом, даже без дозволенных законом финансовых махинаций. Этим новоявленная зажиточная страта и гордилась на полную катушку, презрительно именуя горожан «эти лентяи» — всех поголовно, кроме представителей различных гильдий, каковые, подобно им, «знали, что такое работать головой и руками».