Почему? Окна?.. Здесь не может быть окон, это вообще еще не замок, это цвингер, над головой должно быть серое осеннее небо и хмурый ноябрьский день…

Курт огляделся. Слева и за спиной был сплошной камень замковой стены. Стена уходила ввысь, сколько хватало глаз, и терялась там в темноте, уходила вправо и тоже таяла во мраке, и противоположная стена каменного рукава так же устремлялась направо и кверху, без конца и края, и не было неба — светлого дневного или темного ночного, а отчего-то казалось, что там, над головой, каменный свод застыл на недосягаемой высоте. Увидеть, что там, наверху, Курт не мог, как не мог и понять, почему видит то, что вокруг: никаких источников света — проемов, окон, факелов — не было, и мнилось, что эта мгла озаряет сама себя, подсвечивает блеклым черным светом, позволяющим различить, что находится рядом, в дюжине шагов, и не дающей увидеть то, что дальше.

Дальше…

Дальше. Надо идти дальше.

Курт опустил взгляд под ноги. Под ногами была утоптанная земля — ровная, жесткая, как камень, самая обычная земля, утоптанная за многие годы многими сотнями ног.

Помедлив, он шагнул вперед, повернулся направо и сделал еще шаг. В тишине, мертвой и сухой, как старая кость, отчетливо скрипнули мелкие песчинки под подошвами, отозвавшись глухим, но ясным эхом; Курт остановился, и тишина вернулась.

Еще шаг. Скрип. Еще. Шуршание. Эхо. Шаг…

Шаг за шагом и минута за минутой звучали эхом вокруг, уносясь в вышину и вперед, шаг за шагом, минута за минутой, эхо, шаг, шаг, минута… Каменный рукав цвингера все тянулся и тянулся, и не кончался, все так же растворяясь во мраке вдали; этого не могло быть, не должно быть — судя по тому, сколько минуло времени, Курт должен был уже дважды обойти замок кругом и начать третий обход, но рукав все тянулся и не кончался…

Когда это случилось, он даже не сразу понял, что бесконечная стена, наконец, оборвалась. Точнее — стена уперлась в другую стену, и впереди издевательски четко, явственно различимо увиделся тупик.

Курт замедлил шаг, пытаясь всмотреться пристальней, пытаясь понять, увидеть, не обманная ли это кладка, не таит ли угол тупика скрытого прохода, поворота, не заметного даже вот так, вблизи… Дойдя до преградившей путь стены, он остановился вплотную, коснулся шершавого камня, провел по нему ладонью, нажал, уже и без того понимая, что стена материальна, что это не морок, не видимость, и нет никаких скрытых поворотов и выходов…

— Зараза…

Его шепот ударился о стену, взлетел, унесшись эхом прочь, во мглу, и возвратился, глумливо повторив собственный голос неприятным скрипучим шипением.

Да не может этого быть. Куда-то же подевались три группы. Как-то же они вышли отсюда, из этого бесконечного тупика. Значит, где-то он пропустил поворот. Где-то этот поворот все-таки был, был проход, просто он все время смотрел вперед и под ноги, а потому не увидел какой-нибудь замаскированной ниши или двери. Значит, надо развернуться и проделать тот же путь обратно, теперь внимательней глядя на стены.

Курт развернулся — и отступил назад, едва удержавшись от того, чтобы отпрыгнуть.

В шаге от него, там, где только что уходил в темную бесконечность рукав цвингера, начиналась лестница.

Лестница была широкой, занимая все пространство между двумя стенами, с высокими, в пол-локтя, каменными ступенями.

Лестница уходила вверх.

Лестница уходила вверх, во мглу, нависая над головой наискось, словно крыло односкатной крыши, и можно было, сделав шаг вперед, вытянуть руку и коснуться одной из ступеней прямо напротив лица.

Курт вытянул руку и коснулся одной из ступеней прямо напротив лица. Под пальцами был камень — твердый пыльный камень, светло-серый гранит.

Курт подошел на шаг ближе и осторожно толкнул одну из ступеней носком сапога. Камень. Светло-серый гранит. Твердый, настоящий, вполне материальный, и в тишине вокруг разнеслось эхо, когда подошва зашуршала о пыльную поверхность…

Он оглянулся; тупик оставался на месте, так и не обратившись ни лестницей, ни дверью, ни темной бесконечной пустотой. Повернулся снова к лестнице; лестница по-прежнему нависала над головой, занимая собой всю ширину цвингера.

Курт медленно поднял ногу, прижав подошву к той ступени, до которой мог дотянуться, помешкал мгновение и оттолкнулся второй ногой от земли.

Ничего не случилось — не перевернулся мир вокруг, не сместились стены, не кувыркнулась лестница перед взором, не произошло ровным счетом ничего, просто ступени вдруг оказалась под ногами, услужливо вымостившись вперед и вверх. Курт поднялся еще на ступеньку и еще на одну, остановился, оглядевшись. Каменные стены сжимали уводящую в темную беспредельность лестницу с обеих сторон, а первые ступени, которые он только что прошел, упирались в тупик прямо за спиною.

— Ну ладно, — тихо шепнул он себе под нос и поднялся на следующую ступеньку.

«Ладно, ладно, ладно», — шелестом повторило эхо, и на миг показалось, что с каждым откликом менялся и тон, и голос…

Курт встряхнул головой, глубоко перевел дыхание и, уже не задерживаясь, двинулся по лестнице вверх, и эхо зашагало следом, и снова потекли минуты, и вновь начала свой отсчет бесконечность. Ступени всё вздымались, лестница всё тянулась — так же нескончаемо, как оставшийся теперь невесть где рукав цвингера, пропадая во мгле позади и впереди.

Спустя сколько времени Курт остановился, чтобы отдышаться, сказать он не мог — время словно смешалось в плотный клубок, не позволяя увидеть себя, и лишь сбившееся дыхание и ноющие колени подсказывали, что путь был некоротким. Прислониться к стене Курт не решился и уселся на ступеньку, глядя в темноту внизу.

«Et qui ambulat in tenebris nescit quo vadat[217]»…

А если никуда? Если эта лестница так никогда и не закончится? Или упрется в другую лестницу, а та в следующую и в следующую… Или в тупик. Или просто оборвется в пустоту, или в какой-то миг попросту пропадет из-под ног…

Курт вздохнул, отвернувшись от тьмы внизу, поднялся и, развернувшись лицом к тьме впереди, снова пошел вперед ступенька за ступенькой. Гадать можно до Второго Пришествия, но куда практичней делать это на ходу.

Шаг, шаг, шаг. Ступенька, ступенька, ступенька. Эхо и мгла. Шаг…

Откуда и как возникла вторая лестница, он так и не смог понять; только что, мгновение назад, вперед уходила бесконечная череда ступеней — и вот при следующем шаге она оборвалась, упершись в другую, поперечную, уводящую вверх-влево и вниз-вправо.

Курт остановился, вновь оглядевшись. Одна из сторон этой расходящейся лестницы упиралась в каменную стену, а другая смотрела в темную пустоту.

— Ну и кто так строит?.. — тихо пробормотал он с раздражением и, шагнув вперед, остановился на лестничном перекрестке, снова оглядывая уводящие прочь ступени.

Вверх и вниз… Лестницы были одинаковыми, если не считать направления — обе заметно уже той, что привела его сюда, обе с похожими друг на друга серыми мраморными ступенями, обе одинаковой ширины, точные, зеркальные копии друг друга. Призывать на помощь логику было занятием бессмысленным: по логике верной была бы дорога влево, от цвингера к верхним этажам замка, но где тот цвингер и что теперь этот замок? Да и что такое теперь «верх»?..

«Semita vitae super eruditum ut declinet de inferno novissimo[218]»…

Курт бросил взгляд в непроглядную тьму, над которой нависали ветви поперечной лестницы, и скептически покривился. Вряд ли Писание поможет сейчас верной подсказкой.

С другой стороны, если допустить, что сия цитата пришла на ум не просто так, не оттого лишь, что их навеяли обстоятельства, если хотя бы на миг предположить, что это и есть то самое покровительство свыше, о котором столько лет зудят в уши враги и друзья, если это подсказка — от самого Высшего Начальства или ангела-хранителя, или… Тогда выбор очевиден. Особенной мудростью майстер инквизитор никогда не отличался, а весь этот замок сейчас — личная преисподняя самовольного Антихриста.