Эрхайза скользнула с плеча к ногам. Она чуяла, когда ему было плохо, сбегала на всяких случай — в лучшие дни он мог обратить ее в прах одним дуновением — даже помощь Ух’эра не понадобилась бы. В лучшие дни он многое мог обратить в прах…

Лаэф щелкнул пальцам — и Ух’эр чуть было не вздрогнул. Но ничего не произошло: брат просто призвал змею обратно.

— Тем более, — кивнул он наконец. — Мне будут нужны все ваши силы, на пределе. Если ты распыляешься на еще какие-то глупости, брат, а ты всегда так делаешь, то слушай внимательно: это нужно прекратить сейчас же. Передай мои слова остальным. Но главное — послушай сам. От этого зависит жизнь эльфенка. А значит, моя. А значит, ваша. Само бытие сейчас требует от тебя: никаких глупостей!

“Иногда ты очень похож на Сорэн, — сердито подумал Ух’эр, но промолчал об этом: хватит злить Лаэфа. — Такой умный и такой серьезный! И только ты знаешь, как надо поступать. И учишь нас, неразумных, учишь, а мы только и делаем, что творим глупости…”

Но сам понимал, что сердится напрасно. И глупости — действительно творит. И силы — сейчас необходимы.

— Так и будешь там стоять? — уточнил у Лаэфа, усмехнувшись. — Я просто не пойму: мне подниматься, чтобы тебя пропустить, или ты просто ноги решил размять?

— Тебе в любом с-случае пора, — прошипел Лаэф. — Время сейчас стоит особенно дорого.

Выгнулась и зашипела Эрхайза.

— Да ладно вам, — пробормотал Ух’эр. — Иду уже, иду…

Легко скользнул на пол, крутанулся вокруг себя, поднимая облако тумана, вскинул руку и щелкнул пальцами.

“Пожалуй, брат прав на этот раз…” — подумал он и глубоко вздохнул прежде, чем бросить облако в очередной сон.

В его личный, собственный сон.

Который давно пора было прекращать.

Ух’эр спрыгнул на мягкую траву. Сумасшедшая девка, кажется, играла с ближайшим кустом. Она так и не помогла ему, так ничего и не вспомнила, а теперь уже — не успеет. Пора заканчивать.

Ему понадобятся все силы.

— Дитя! — позвал он.

Она вскинулась, заулыбалась широко — будто переняла его улыбку, его оскал.

Он не разозлился, как ни странно. На нее — не разозлился.

— Подойди!

Она не подошла — подбежала, ткнула под нос веточку с куста. На ней был цветок. Мелкий и полуживой, но цветок.

— Это откуда? — нахмурился он и подозрительно огляделся. Он никогда не делал цветов — зачем? Но этот сон — его творение. Всё здесь, весь этот кусочек небытия, из которого слеплен и луг, и трава, и небо, и мягкий свет, принадлежит ему.

Кто тогда сделал цветок? Не пролезла ли сюда негодяйка Эйра?

Но как бы ей пролезть, лисице рыжей?

Он закрыл это место, запечатал, спрятал. Это он везде пробирается — не они.

Лаэф еще, разве что, вместе с тенями. Но Лаэф не создавал бы цветов. Змею бы скорее подложил.

***

Ух’эр вспомнил: когда-то ему было уже так… не страшно, нет, но беспокойно. Что-то грызло внутри. Когда, сидя рядом с Талой, то и дело оглядывался по сторонам. Не следит ли кто из богов?

Они не следили. Пока — не следили.

И да, он сам был во всем виноват.

***

Но сейчас-то зачем беспокоиться?

Он уничтожит все вокруг щелчком пальцев, и какая разница, кто принес эту гадость?

Ух’эр смял цветок в ладони, швырнул под ноги.

Марла по-детски надулась.

— Ничего не вспомнила, дорогуша? — спросил мягко.

— А ты? — спросила она в ответ.

Забыла, что только что обижалась и вновь оскалилась.

Как поняла, что он как раз вспомнил? И совсем не то, что хотелось бы.

Он сжал кулак. Но вдруг подумал, что сейчас, должно быть, похож на Лаэфа — тот тоже злится молча и сжимает кулаки. А Лаэф скучный. Если уж злиться на девку, то не так. Можно куст ей на голову надеть. Швырнуть с огромной высоты, чтоб вместо головы остался. Оставить лежать на траве, полюбоваться, а потом уж — уничтожать всё вокруг.

— Что с теми существами? — спросила она вдруг, отвлекая от планов. — Это они снова сделали что-то не то? Потому сердишься?

И взяла его руку в свои. Ух’эр только сейчас понял: кулак все еще сжат.

— Они всегда делают что-то не то, — ухмыльнулся ей. И доверительно сообщил. — А тебе пойдет куст. У тебя и так там куст, — и потрепал свободной рукой взъерошенные волосы.

— Что они сделали на этот раз? — спросила она, вглядываясь в его глаза.

“Что ты высматриваешь там, дурочка? Там ничего нет. Давно ничего нет…”

— Решили подраться с Иными, — пожал он плечами.

Ну, поговорить-то немного он может. А потом — куст.

Она задумалась, будто пыталась вспомнить, кто такие Иные. Или еще что-то…

— О чем сейчас думаешь? — без особой надежды спросил он.

Вряд ли, конечно, но вдруг что-то полезное?

Она тряхнула головой, будто отгоняя воспоминание. Или каких-нибудь мух, что летали в ее безумных мыслях.

— Иные убьют их, — сказала ему твердо.

— Не забывай, что есть еще я, — хмыкнул он. — Насекомых Иным топтать легко, а об меня — споткнутся.

— Ты спасешь насекомых? — и снова ее взгляд изменился: теперь в нем теплилась странная надежда. Но не за эльфенка она переживала — как и Тала когда-то, пыталась найти в нем не Смерть — спасение. Пусть не для себя: для кого-нибудь. На самом же деле — для него самого. Никто из них обеих так и не смог признать очевидного.

“Там ничего нет”

Он — Смерть, он — Пустота.

Ну и немного веселья, куда ж без веселья?

Снова покосился на куст — уже не терпелось повеселиться. И несвоевременно задумался вновь: откуда там взялся цветок?

А потом почувствовал — Лаэф зовет.

Пора.

Она смотрела все с той же надеждой. От этой надежды было труднее дышать. И перехотелось шутить.

Он просто развернулся и шагнул в облако.

Щелкнул пальцами, не оборачиваясь.

Луг обратился в прах.

Старуха-гадалка упала на камни у подножья дворца Тейрина.

Облако уносило Ух’эра прочь — в другой сон. Этот — давно пора было оборвать.

Он закрыл глаза и сжал кулаки. И только теперь понял, почему Лаэф делает так — чтобы не дрожали руки. Глаза бы Лаэф тоже, наверное, закрывал. Да только их нет.

Интересно, когда нет глаз, куда деваются слезы, когда больно?

— Зато теперь можно будет смеяться, — прошептал он.

И дико, широко улыбнулся. 

Когда-то давно он соврал себе: ему все-таки было страшно. Когда Тала была рядом — ему было страшно.

Он понял это только сейчас — потому что испугался снова. Слишком привязался к игрушке. И лучше выбросить ее сразу, пока не отобрали и не сломали старшие. Иначе было бы больнее.

— Было бы? — прошептал вслух.

Ему никто не ответил.

Вокруг клубился лишь ядовитый туман.

***

Лаэф нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику.

Пора бы уже младшему явиться. Пора принести золотые нити остальных. Чтобы все — в полных силах, чтобы все — в его руке. Чтобы все — разом в бой.

С Иными сейчас, из полу-небытия будет труднее справиться. Но они справятся. В прошлый раз — вообще, как жуков, передавили.

Сами даже не заметили — слишком были заняты своим.

Тогда люди, помолившись живым еще богам, вышли на битву. Тогда — впервые после Затхэ — все Шестеро хотели одного и действовали слажено. Больше себе в удовольствие, чем помогая насекомым, но — вместе.

Эйре, правда, быстро наскучило. На дерево взобралась, ловкая после леса Тэхэ. Опять откуда-то взяла яблоко — чтоб она подавилась — жевала и наблюдала за событиями, прокручивая в нежной ладошке ножик. Кинжалом это недоразумение, смахивающее на иглу, Лаэф назвать не мог.

Поле боя уже было в крови.

Заррэт ревел, размахивая секирой неподалеку. С пригорка, стоя в горстке лучников пускала тонкие стрелы сама натянутая, как тетива, Тэхэ. Ух'эр метался тенью, огромными прыжками — собирал свежую кровь.

Сорэн стояла вдалеке. Слишком молчаливая, собранная, со сжатыми в тонкую линию губами, почти не била — скупыми, рубленными ударами расшвыривала Иных. Это — Сорэн! Которая удовольствие получает от того, чтобы убивать, разрывать, в землю втаптывать... Впрочем, кто из них не получает? Разве что белка эта рыжая, со своим яблоком.