— Ты ведь не позволил Лаэфу его задушить?

— Нет, конечно! — Ух’эр как будто удивился вопросу. — Оно мне потом пригодится! От тебя-то толку мало! А ты мне хочешь посоветовать что-то касательно существа? Советы мне давать не стоит, милая, я сам кому хочешь насоветую. Но ты не такая дурочка, как кажешься… Да, Лаэф ему явно не нравится, а я ему уже почти друг. Потом я это использую. Но — потом. Пока мне нужны оба. Чтобы убить Сорэн.

Произнеся имя сестры, он снова поменялся. Губы, и без того тонкие, сжал бесцветной нитью. И взгляд потемнел, и глаза стали чернее ночи.

— Она обидела тебя... — не спросила — сказала Марла. Видно же было, всё видно.

— Она всех обидела, — весело отмахнулся Ух’эр, но глаза так и не посветлели. — Разве не так обычно делают старшие сестры?

Развернулся и побрел, хромая и шатаясь, к своему облаку.

И догнать бы, схватить бы за руку, усадить, уговорить снова сделать перину, пускай отдохнул бы… Но Марла только что видела, каким черным, холодным и бездонным может быть его взгляд. Ненадолго маска сползла — и она увидела Смерть. И пусть она безумна, но не настолько безумна, чтобы бежать за Смертью сейчас.

— Просто не надо было тогда смеяться… — пробормотал себе под нос непонятную фразу Ух’эр, не оборачиваясь. И продолжил рассуждать, беседуя с собой:

— Ну, или хотя бы потише… Да, надо было смеяться потише… Оно ведь было смешно — чего ж не смеяться…

Кажется, он уже забыл о том, что не один здесь. Или о том, что говорит вслух…

Их, безумцев, не разберешь — Марла знала по себе.

***

Ух’эр шагнул в облако.

“Нет, — подумал он разочарованно и зло, — куда ей до безумия Талы… Ей и до Эйры далеко… Обычная девка, обычная глупая девка…”

Презрительно скривился и даже поднял руку, чтобы щелкнуть пальцами. Развеять этот бессмысленный сон вместе с ней.

— “Она тебя обидела”! — передразнил, собирая силы для щелчка. Собирая удивительно долго, ведь как раз для щелчка силы не нужны — они нужны для того, чтоб это место продолжало существовать. А он их тратит. Тратит свои последние силы невесть на что… И результатов — никаких. Одни цветочки полевые да непрошеные советы.

Дурочка же сама сказала: “Брось!”

Ух’эр тяжело вздохнул, резко выдохнул и не щелкнул пальцами — сжал руку в кулак. Место — осталось.

Глупая девка. Не безумная — всего лишь глупая. С каких пор ему этого стало достаточно?

Вот Тала — та была чистым безумием, такой же чистой радостью, была воплощением, средоточием его счастья. Тала была драгоценностью среди грязи и гнили. Он приходил к ней редко, и каждый раз она радовалась так искренне, так по-человечески и по-детски, что что-то менялось у него внутри. Ломалось. Но он хотел, чтобы ломалось еще. Он жил ради этих переломов, будто пытался проверить, насколько непоправимо может сломаться.

Никто из семьи о ней не знал. Он всегда отвлекал их чем-нибудь. И всегда, всегда следил за их снами. Тогда он был силен — он мог держать в кулаке тысячи тысяч снов, это сейчас он и двух не удержит… 

А еще — все чаще заходил к Эйре. Когда она, конечно, огрызками в эльфов не бросалась. Затеяла новую игру, стервь. А когда он спросил, зачем, то хитро усмехнулась, косясь из-под рыжих прядей, свисающих до самого курносого носа.

— Сорэн туда заходила…

Сидела на своей яблоневой ветке, но не поедала, как обычно, яблоки. Раскачивалась вверх-вниз, ухватившись за ветку обеими руками. Так что яблоко пришлось бы держать в зубах, а тогда не получилось бы говорить. Говорить Эйра была горазда.

Ух’эр восседал на этот раз на столе, который умыкнул из людского жилища. Стол висел в воздухе напротив ее ветки, стол был хорошим, крепким, летал не хуже древесных стволов и облаков, да и сидеть на столах ему было не привыкать.

— Надеешься, Сорэн туда снова зайдет, и твой огрызок в нее угодит? — ухмыльнулся он.

— Почему не заведешь себе стул? — спросила вдруг Эйра. — Или трон, по примеру своего любимого брата.

Ух’эр расхохотался, откинув голову. Ему не надо было смотреть на Эйру, чтоб увидеть, как она смотрит на него.  Он знал: она любит его смех.

И только отсмеявшись, он понял, что именно сказала ему только что Эйра.

“Сорэн туда заходила”. В Запретный лес! К Иным! Куда строго-настрого приказали не соваться!

— Отцу уже сказала? — прищурился он, представляя, как весело будет смотреть, когда Сорэн — такой правильной и великой — влетит за непослушание.

— Отцу! — фыркнула Эйра. — Ты хочешь, чтоб он ее отругал, или ты хочешь по-настоящему сделать ей больно?

“Куда уж больнее… — подумал он. — Отчитать Сорэн при всех — от такого унижения она веками отходить будет…”

И вдруг до него дошло во второй раз.

— А ты как узнала? — спросил он тихо. — Ты туда не ходила, значит…

— Я — Любовь, брат, — Эйра подмигнула ему. — И если где-то происходит нечто, чем я заведую, то я уж узнаю, поверь…

И посмотрела в глаза пристально, значительно.

Много позже он понял, что она наверняка намекала не только на Сорэн. Что и о нем говорила тогда, но слово “любовь” было ему чуждым. А сумасшедшая смертная девчонка, что ждала каждый вечер у окна, виделась симпатичной игрушкой, к которой он слишком привязался. Но не более.

Да и ошарашен он был новостями, не до намеков.

— Постой, — сказал он. — Сорэн и.. Иные?!

— Ну, не все сразу, — расхохоталась Эйра. Визгливый, пронзительный был у нее, дурочки, смех. Каждый раз приходилось сдерживаться, чтоб не морщиться. — Но один — да. На одного ее хватило.

— И огрызки ты бросаешь, чтобы…

— Чтоб они рассердились. Чтобы вышли, и тогда… — незнакомое выражение промелькнуло на ее лице, будто окаменела на мгновение. — И тогда уж я постараюсь.

А Ух’эр тогда понял: она так и не простила старшей сестре убийство Затхэ. Вот зачем днями и ночами она фальшиво рыдала на плече Заррэта — чтобы все поверили, что она бесчувственная стервь. А стервь тем временем спокойной могла придумать план мести.

Ух’эр восхищенно хмыкнул и даже склонил голову в знак уважения. И сделал круг почета вокруг яблони на своем летучем столе. Вновь остановился напротив ветки, спросил:

— Как Тэхэ позволяет тебе?

— Так она не видит! — весело отмахнулась Эйра. — Она в другую сторону смотрит.

Наклонилась поближе, заговорщицки прошептала: