2001 Старость Он мерзнет и на солнцепеке (Попробуй столько проживи!), Однако медленные токи Тихонько тикают в крови. Он наблюдателен. Но дети В упор не видят старика — Как будто нет его на свете, А лишь деревья и река. Пусть жизнь его не замечает Средь отличительных примет. Сие отнюдь не означает, Что впрямь его на свете нет. 2001
«Старый поэт…» Старый поэт, Блаженствуя, поскольку жив, А оппоненты жалки, Сидит он, руки положив На набалдашник палки. Благоразумье и протест Одновременно выбрав, Сидит он – сам себе подтекст И сам себе эпиграф. 2002 «Что за напасть!..» Что за напасть! — Осень и голые сучья… Старость и страсть — Странное это созвучье. Пили вино. Пели за тонкой стеною. Старость – одно. Страсть – несомненно иное. Рядом вели Ноту высокой печали. Где-то вдали Явственно ей отвечали. Старость и страсть — Как эти звуки похожи! Даже совпасть Могут морозом по коже. «Зачем я сюда зашел?…» – Зачем я сюда зашел? Ага, за очками. Такое бывает со старичками… Нашел, нашел. – Зачем я забрел сюда? Никак за лекарством. Сказать, что нашлось оно, было б лукавством… Нигде ни следа. – Зачем вообще я здесь, К щемящей в окне равнине С младенческих дней доныне Причастен весь? 2011 Нонна Слепакова 1936–1998 Чердак Мне кажется, что старость – как чердак: Далеко видно и немного затхло. Так наконец-то замедляют шаг, Не торопя обманчивого Завтра. Еще на балках сушится белье, И нужды Дома светят отраженно, И все-таки – уже небытие Посвистывает пусто, отрешенно. Гудят в бойницах выжатые дни Белесоватым войлочным туманом… Хватайся за перила! Растяни Ту лестницу! Продли ее обманом! Вот бойкий переборчивый прискок С мячом, скакалкой, с ничегонезнаньем. Бегут, бегут, не ощущая ног, Довольные несокрушимым зданьем. Вот поцелуйный медленный подъем, И бесконечно ширятся ступени. «Пойдем домой, о милый мой, пойдем Побыть вдвоем!»… Сгибаются колени, И вся пружина тайная ноги Срабатывает медленно к подъему, И этажей полночные круги Расходятся по дремлющему дому. И вот уж ты – на тусклой высоте, Где загудит чердак через минуту, Где напряженно виснет в пустоте Призыв к теплу, союзу и уюту. Ну что ж, войди – и прислонись к трубе, Передохни покойно и отрадно… Отсель взглянуть позволено тебе И мысленно отправиться обратно. Катя Капович 1960 «За этими стихами мрачными…» За этими стихами мрачными стоит отдельный человек, измученный судьбы подачками, а не какой-то имярек. За этими глухими строчками с рифмовкой накрест, как шнурок, змеится лестница полночная, летит закрученный дымок. По молодости все мы – бражники, нос – в табаке, в башке – весна, а зрелость ищет рубль в бумажнике… За этими стихами на земле стоит певец по осени, он после песен хоровых уже один на безголосии рот открывает для глухих. Дмитрий Быков 1967 «Когда я брошу наконец мечтать о лучшей доле…» Когда я брошу наконец мечтать о лучшей доле, Тогда выяснится, что ты жила в соседнем доме, А я измучился, в другой ища твои черты, Хоть видел, что она не ты, но уверял, что ты. А нам светил один фонарь, и на стене качалась То тень от ветки, то листвы размытая курчавость, И мы стояли за куском вареной колбасы В один и тот же гастроном, но в разные часы. …О, как я старости боюсь – пустой, бездарной, скудной, Как в одиночестве проснусь в тоске, глухой и нудной, Один в начале сентября, примерно к четырем, Как только цинковый рассвет дохнет нашатырем! О чем я вспомню в сентябре, в предутреннем ознобе, Одной ногой в своей ноге, другой ногой во гробе? Я шел вослед своей судьое, куда она вела. Я ждал, пока начнется жизнь, а это жизнь была. Да неужели. Боже мой! О варево густое, О дурно пахнущий настой, о марево пустое! Я оправданий не ищу годам своей тщеты, Но был же в этом тайный смысл? Так это будешь ты. О, ясно помню давний миг, когда мне стало страшно: Несчастный маленький старик лобзал старуху страстно, И я подумал: вот и мы! На улицах Москвы Мне посылались иногда знаменья таковы. Ты приведешь меня домой, и с первого же взгляда Узнаю лампу, стол хромой и книги – те, что надо. Свеча посветит пять минут и скоро догорит, Но с этой жизнью, может быть, отчасти примирит. |
