Впервые Все поплыло перед глазами, и закружился потолок. За стенку я держусь руками, пол ускользает из-под ног. И вот я болен. Я – в кровати… Беспомощность не по нутру. Стараюсь в ночь не засыпать я, боюсь, что не проснусь к утру. Прощание В старинном парке корпуса больницы, кирпичные, простые корпуса… Как жаль, не научился я молиться, и горько, что не верю в чудеса. А за окном моей палаты осень, листве погибшей скоро быть в снегу. Я весь в разброде, не сосредоточен, принять несправедливость не могу. Что мне теперь до участи народа, куда пойдет и чем закончит век? Как умирает праведно природа, как худо умирает человек. Мне здесь дано уйти и раствориться… Прощайте, запахи и голоса, цвета и звуки, дорогие лица, кирпичные простые корпуса. Сентябрь 1986 Фаталист Уходят между пальцев дни, за ними следом годы рвутся… Аэродромные огни навеки сзади остаются. Как под колесами земля бежит стремительно на взлете, так убегает жизнь моя. Я – в заключительном полете! Здесь не помогут тормоза, здесь не удастся скорость снизить, здесь финиш оттянуть нельзя — его возможно лишь приблизить. Здесь не свернешь на путь иной, и не улепетнешь в сторонку, тут не заплатишь отступной, и не отсрочишь похоронку. Приму конец, как благодать, как искупленье, как подарок… Так стих случалось написать без исправлений и помарок. «Когда-то, в первой половине срока…» Когда-то, в первой половине срока, как поводырь, я вел свою судьбу, тащил ее настырно и жестоко, я был тогда нацелен на борьбу. Но годы шли, и все переменилось, теперь кручусь как белка в колесе. Я не заметил, как это случилось, что я теперь такой же, как и все. Но мне не по нутру, что я – ведомый! Пытаюсь снова захватить штурвал, чтоб убежать из колеи знакомой. Да, очевидно, слаб в коленках стал. Не стану я тащиться на буксире и доживать послушно, как живу. Хочу еще покуролесить в мире… А не смогу, так просто трос порву. 1990
«Вроде бы люди умирают не сразу…» Вроде бы люди умирают не сразу. Смерть – многоточие в большом предложении. Кажется, это – предпоследняя фаза, когда угасают тепло и свечение. Мы знаем, что и звезды не сразу меркнут, свет их доходит, но с большим опозданием. Давно нет планеты, а луч ее мерный всё к нам пробивается сквозь мироздание. Но после смерти лишь отдельные люди продолжают светить, согревают приветно… Как мало, как мало, как мало иллюзий! Как горько, как скорбно и как беспросветно! 1986 Постаревшему другу Ну какая же это заслуга — спрятать душу свою под замок оттого, что ты сверзился с круга, изнывать от тоски и недуга, слушать, как надрывается вьюга, упиваясь, что ты одинок. Ну какое же это подспорье, что ты доступ друзьям перекрыл, что ты пестуешь горюшко-гope, проживаешь в обиде и вздоре? Ты, как крест на глухом косогоре, под которым себя схоронил. Ну какая же это отрада — не дождавшись финала парада, разломаться, сойти, уступить? Годы – горе, а мысли – отрава… Но на то и мужская отвага, чтоб с улыбкой навек уходить. Константин Ваншенкин 1925–2012 «Качает ветер к февралю…» Качает ветер к февралю Нашу сосну. Прости, я все-таки посплю — Если засну. Подушки я виском седым Тихо коснусь… Потом с тобой поговорим — Если проснусь. 1994 Ровесник Ровесник-старик, Бездельем страдая, Спросил напрямик: – Как жизнь молодая? И грянул к сему Надтреснутым смехом… Окрестность ему Откликнулась эхом. 1997 Возраст Будто явился с повинной. Спросят: – А сколько вам лет? – Семьдесят пять с половиной, Следует точный ответ. Что там считать по старинке! — В небе иные огни: В дело пошли половинки, Месяцы даже и дни. 17. 06. 2001 Покой Помимо усталости Есть также у старости Над хмурой рекой Возникший покой. Для каждого омута Не сыщется опыта — Любая беда Внезапна всегда. Но все еще ползаю (Хотелось бы с пользою) — По этой тропе И в этой толпе. |
